Колин Маккалоу - Песнь о Трое
Я не смог сдержать улыбки:
— Ах ты пройдоха! Ты присмотрел мне супругу?
Он явно скрытничал.
— Может быть. Если у тебя самого нет на этот счет никаких пожеланий.
— Я часто думаю о браке. К сожалению, мне не нравится ни одна из тех, кого мне предлагают.
— Я знаю женщину, способную по-настоящему тебя увлечь. Она стала бы тебе прекрасной супругой.
— Я весь внимание!
— Ты еще и смеешься. Но я все равно продолжу. Эта женщина — верховная жрица Посейдона на Скиросе. Бог приказал ей выйти замуж, но она до сих пор отказывается. Мне не по нраву принуждать такую высокопоставленную жрицу к повиновению, но ради блага своего народа и острова я обязан это сделать.
Я посмотрел на Ликомеда с изумлением:
— И ты выбрал меня в качестве подручного средства?!
— Вовсе нет! — воскликнул он, поморщившись. — Выслушай меня!
— Посейдон приказал ей выйти замуж?
— Да. Оракулы сказали, если она не найдет себе мужа, повелитель морей разверзнет землю Скироса и заберет мой остров в свои глубины.
— Оракулы. Значит, ты спрашивал не один раз?
— Даже пифию в Дельфах и дубовую рощу в Додонах. Ответ один и тот же: выдай ее замуж или погибнешь.
— В чем ее важность? — Я был заинтригован.
Его лицо обрело благоговейное выражение.
— Она — дочь Нерея, морского старца. А значит, наполовину божественной крови, и при этом делит свою преданность надвое. По крови она принадлежит старым богам, но служит новым. Ты знаешь, Пелей, как изменилась Эллада с тех пор, как были повержены Крит и Тера.[5] Посмотри на Скирос! Великая мать никогда не почиталась здесь так, как на Крите, Тере или в царствах Пелопоннеса, — у власти всегда были мужчины, но старые боги сильны и здесь. Посейдон же принадлежит к новым богам, и мы всецело в его власти — он не только повелитель морей, но и колебатель земли.
— Похоже, — медленно сказал я, — Посейдон разгневан на то, что женщина, ведущая род от старых богов, стала его верховной жрицей. И все же она не могла стать ею вопреки его воле.
— Он соизволил. Но сейчас он разгневан — ты же знаешь богов! Разве они когда-нибудь бывали последовательны? Несмотря на данное согласие, он гневается и говорит, мол, не позволит дочери Нерея служить у его алтаря.
— Ликомед, Ликомед! Ты правда веришь в эти сказки о божественном происхождении? — Я не мог сдержать своего скептицизма. — Я был о тебе лучшего мнения. Те, кто заявляет, будто рожден от бога, обычно оказываются незаконнорожденными, и в большинстве случаев честь отцовства принадлежит пастуху или конюху.
Он замахал руками, словно курица крыльями.
— Да-да-да! Я все это знаю, Пелей, но я верю ей. Ты не видел ее, ты ее не знаешь. А я знаю. Это престраннейшее создание! Одного взгляда на нее достаточно, чтобы отбросить все сомнения в том, что она — порождение моря.
Я был близок к тому, чтобы обидеться.
— Не верю своим ушам! Спасибо за комплимент! Ты хочешь всучить верховному царю Фессалии сумасшедшую? Я не приму такого подарка!
Он схватил меня за локоть обеими руками:
— Пелей, разве я стал бы с тобой так шутить? Я всего лишь неудачно выразился, я вовсе не хотел тебя оскорбить, клянусь! Просто, едва я увидел тебя после стольких лет, сердце тут же подсказало мне, что эта женщина создана для тебя. У нее нет недостатка в знатных женихах — каждый благородный холостяк Скироса уже делал ей предложение. Но ей никто не нужен. Она говорит, что ждет того, кого бог обещал ей послать — вместе со своим знаком.
Я вздохнул:
— Будь по-твоему, Ликомед. Я познакомлюсь с ней. Но я ничего не обещаю, понятно?
Святилище Посейдона и сам алтарь (храма как такового у него не было) находились на другой стороне острова, менее плодородной и менее населенной, — довольно странное место для главного святилища повелителя морей. Каждый остров, окруженный со всех сторон его водными владениями, остро нуждался в его благосклонности. От его настроения и милости зависело, быть урожаю или голоду, да и колебателем земли его назвали не просто так. Я сам видел плоды его гнева — целые города, которые он сровнял с землей, и они стали тоньше, чем становится золотая пластина под кузнечным молотом. Посейдон был скор на гнев и очень ревностно охранял свой авторитет — дважды на человеческой памяти Крит был сокрушен божественной местью, когда цари его настолько возгордились, что забыли свой долг перед Посейдоном. То же самое случилось и с Терой.
Если эта женщина, с которой Ликомед так хотел меня познакомить, была дочерью Нерея — а ведь тот правил морями еще в те времена, когда миром с Олимпа[6] повелевал Крон, — понятно, почему оракул требовал, чтобы она оставила свой пост. Зевс с братьями торопились покончить с поверженными старыми богами. В конце концов, нелегко простить отца, который тебя съел.
Я отправился к святилищу пешком и в одиночестве, одетый в обычную охотничью одежду. Рядом на веревке шел мой жертвенный дар. Я хотел, чтобы она сочла меня паломником, не заслуживающим особого внимания, и не узнала, что я — верховный царь Фессалии. Алтарь примостился на утесе, возвышавшемся над маленькой бухтой; мягко ступая, я прошел через священную рощу, одурманенный тишиной и повисшей в воздухе тяжелой, удушающей святостью. Даже море у меня в ушах звучало приглушенно, несмотря на то что волны накатывали и разбивались в белую пену об изрезанное скалами подножие утеса. Перед квадратным, ничем не украшенным алтарем в золотом треножнике горел вечный огонь; я подошел поближе, остановился и подтащил жертву к себе.
Она нехотя вышла на солнечный свет, словно ей больше нравилось пребывать в прохладной, наполненной влагой тени. Я смотрел на нее, не в силах отвести глаз. Маленького роста, стройная и женственная — и все же в ней было нечто такое, что назвать женственным было нельзя. Вместо традиционного одеяния с оборками и вышивками на ней был простой хитон из тонкого, прозрачного египетского льна, через который просвечивала ее кожа — бледная, с голубоватыми прожилками, кажущаяся полосатой из-за неумело окрашенной материи. Губы ее были полными, чуть розоватыми, глаза меняли цвет, переходя от одного оттенка моря к другому, — то серые, то голубые, то зеленые, иногда даже винные пополам с пурпуром, на лице никакой краски, кроме тонкой черной линии, удлинявшей контур глаз, что придавало ей слегка зловещий вид. Ее волосы были почти бесцветными — пепельно-серые, с таким сильным блеском, что в приглушенном свете помещения казались голубыми.
Я приблизился, ведя за собой животное, которое приготовил в жертву.
— Моя госпожа, мне выпала честь быть гостем на твоем острове, и я принес Посейдону дар.
Она, кивнув, протянула руку, чтобы взять у меня веревку, и оглядела белого теленка опытным взглядом:
— Посейдон будет доволен. Я уже давно не видела такой прекрасной жертвы.
— Раз для него священны лошади и быки, моя госпожа, мне показалось, что будет уместно, если я предложу ему то, что он любит больше всего.
Она напряженно уставилась на алтарный огонь:
— Время сейчас неблагоприятное. Я принесу жертву позже.
— Как тебе будет угодно, моя госпожа.
Я повернулся, чтобы уйти.
— Подожди.
— Да, моя госпожа?
— От чьего имени мне принести жертву?
— От имени Пелея, царя Иолка и верховного царя Фессалии.
Ее глаза быстро изменили цвет с ясно-голубого на темно-серый.
— Ты не простой человек. Твоим отцом был Эак, а его отцом был сам Зевс. Твой брат Теламон — царь острова Саламин, и ты сам — царского рода.
Я улыбнулся:
— Да, я сын Эака и брат Теламона. Что же до деда — понятия не имею. Хотя я сомневаюсь, что он был царем богов. Скорее всего — разбойником, которому приглянулась моя бабка.
— Непочтение к богам, царь Пелей, — неторопливо произнесла она, — влечет за собой возмездие.
— Не вижу, в чем мое непочтение, моя госпожа. Я исполняю обряды и приношу жертвы с полной верой в богов.
— Однако ты отрицаешь, что Зевс был твоим дедом.
— Такие сказки рассказывают, моя госпожа, чтобы усилить права на трон, чего как раз добивался мой отец Эак.
Она с отсутствующим видом погладила белого бычка по носу.
— Ты наверняка остановился во дворце. Почему царь Ликомед позволил тебе прийти сюда одному и без предупреждения?
— Потому что я так захотел, моя госпожа.
Привязав белого бычка к кольцу, вделанному в колонну, она повернулась ко мне лицом.
— Моя госпожа, кто принимает мою жертву?
Она посмотрела на меня через плечо холодно-серым взглядом:
— Фетида, дочь Нерея. И это не сказки, царь Пелей. Мой отец — великий бог.
Пора. Я поблагодарил ее и ушел.
Но ушел не далеко. Осторожно, стараясь держаться вне поля зрения тех, кто мог бы заметить меня из святилища, я скользнул по змеящейся тропе вниз к бухте, бросил копье и меч за скалу и улегся на теплый желтый песок в тени нависшего утеса. Фетида. Фетида. В ней определенно было что-то морское. Я вдруг подумал, что мне хочется верить в то, что она — дочь божества. Я слишком глубоко заглянул в ее глаза-хамелеоны, увидел все штормы и штили, которые оставили на ней свою печать — отблеск холодного пламени, не поддающегося описанию. Я хотел, чтобы она стала моей женой.
