Стивен Сейлор - Рим. Роман о древнем городе
А действительно – что? Что она увидела, когда на глаза ей попался Какус? Не человека, как она сама, это точно. И не животное. Никакое животное, за исключением, может быть, змеи, не вызывает такого отвращения и страха. Она увидела чудовище. Только чудовище могло повергнуть ее в такой ужас и заставить так пронзительно кричать.
Получалось, что он стал чудовищем. Но как и когда это случилось? Какусу казалось, что когда-то он был человеком…
* * *Поселение у реки зародилось как пункт меновой торговли. Со временем интенсивность движения по обеим тропам – тропе торговцев солью, что шла вдоль реки, и тропе торговцев кузнечными изделиями, что шла поперек, – очень возросла. Люди двигались через область Семи холмов почти непрерывным потоком, и это натолкнуло одного сообразительного потомка Лары и По на интересную мысль: а зачем торговцам солью тащиться к самым предгорьям, если они могут реализовать товар у Семи холмов? Через какое-то время эта мысль дошла и до всех других торговцев.
С того времени поселение у реки стало конечным пунктом многих торговых маршрутов и местом постоянного проживания людей, сделавших торговое посредничество и предоставление торговцам временного пристанища своим основным занятием. Это приносило неплохой доход, и поселение процветало.
В ту пору оно состояло из двух десятков хижин, стоявших у подножия крутого утеса. Между утесом и рекой расстилался широкий луг, предоставлявший достаточно места для торжища. Протекавший через этот луг ручей Спинон впадал в реку, которую люди назвали Тибр.
Все хижины поселения были построены на один манер: круглые, с единственной большой комнатой, с плетенными из прутьев и промазанными илом стенами и высокими, остроконечными камышовыми крышами. Дверные проемы делались из крепких жердей, иногда с резьбой, и завешивались пологами из звериных шкур. Все внутреннее убранство составляли циновки, позволявшие сидеть или спать не на голой земле. Эти немудреные жилища служили лишь для укрытия от непогоды и для уединения: пищу готовили на кострах, и основная часть жизни проходила под открытым небом.
Торжище на другом, приречном берегу Спинона представляло собой нескольких крытых соломой хибар для хранения соли, загонов для домашнего скота и открытой площадки, где торговцы могли размещать свои подводы и тачки и предлагать товары на продажу. Домашний скот состоял из быков, коров, свиней, овец и коз. На продажу выставлялось все, что угодно, – окрашенная шерсть, меховые коврики, соломенные или фетровые шляпы, кожаные мешки, глиняные сосуды, плетеные корзины, гребни и застежки из панциря черепахи или янтаря, бронзовые украшения и пряжки, железные топоры и плужные лемеха. Из снеди предлагались горные орехи, речные раки, мясистые лягушки из болотистого озера, горшки с медом, плошки с сыром, кувшины со свежим молоком, а в сезон – каштаны, ягоды, виноград, яблоки и смоквы. Некоторые торговцы прибывали сюда с регулярными интервалами и подружились с поселенцами и другими торговцами. Но всегда появлялись и новые люди, прослышавшие об этом торговом пункте и захотевшие своими глазами посмотреть все товары.
Торговый пункт был также местом, где люди обменивались новостями и слухами, слушали рассказы о дальних краях или песни бродячих певцов. Здесь предлагали свои услуги странствующие колдуны и знахари – иные из них умели лечить недуги, избавлять от бесплодия, предсказывать будущее и общаться с нуменами.
До сих пор самыми необычными посетителями были морские торговцы, поднимавшиеся вверх по течению реки на весельных лодках. Свои корабли, неспособные пройти по неглубокому руслу реки, они оставляли в устье. Огромные и великолепные – так рассказывали об этих кораблях те немногие жители поселения, которым довелось побывать в устье Тибра. Эти гости, называвшие себя финикийцами, говорили на множестве языков, носили диковинные яркие одеяния со множеством украшений и предлагали на обмен редкостные товары из далеких краев, включая маленькие металлические или глиняные фигурки людей. Некоторые местные жители, поначалу сбитые с толку, решили было, что в этих статуэтках, так же как в скалах или источниках, обитают нумены. Другим сама мысль о том, что вместилищем нумена может стать что-то, вышедшее из человеческих рук, казалась нелепой. Финикийцы пытались растолковать, что идол – это не обиталище нумена или кого бы то ни было, а символическое изображение некой сущности, именуемой богом. Но простоватым поселенцам эти отвлеченные рассуждения казались слишком замысловатыми.
Последней в череде потомков По и Лары была девушка по имени Потиция, дочь Потиция. Ей, выросшей в торговом поселении, с раннего детства разрешалось бродить по окружающим окрестностям, и она облазила их вдоль и поперек. Реку, со всеми ее отмелями и омутами, девушка знала как свои пять пальцев. Она не раз переходила ее вброд, когда вода стояла низко, и переплывала в полноводье.
Ясное дело, что и Спинон, протекавший перед поселением, она исследовала до самого его истока – а начало он брал в болотистом озерце среди холмов. Болото кишело всякой живностью: лягушками, ящерицами, стрекозами, пауками, змеями, птицами. Ей нравилось наблюдать, как взлетает из камышей стая переполошившихся гусей или как описывают в небе круги белоснежные лебеди перед грациозной посадкой на воду.
По мере того как Потиция становилась старше, поиски уводили ее все дальше и дальше от поселения. Однажды, поднявшись выше по реке, она обнаружила горячие источники, но когда, возбужденная, прибежала домой, чтобы рассказать о своем открытии, оказалось, что ее отец уже знает про этот горячий ключ. На вопрос, откуда берется булькающая вода, Потиций ответил, что она кипятится на огне в подземном мире, но сколько ни искала его дочка вокруг, входа в это таинственное царство так и не нашла. Как-то раз горячий ключ иссяк, и, хотя вскоре забил снова, испуганные поселяне решили ублажить нумена подземного огня, соорудив рядом с источником алтарь и предложив ему подношения. Потиций лично занялся сооружением алтаря. Сначала с помощью быков подтащил к источнику здоровенный камень, а потом обтесал его до формы, показавшейся ему подходящей. Раз в году как жертву нумену на алтаре рассыпали соль, а потом разбрасывали ее над горячим источником. Пока это помогало – он больше не иссякал.
Любопытство, манившее Потицию все дальше от деревни, неминуемо увлекало ее вверх, к Семи холмам. Первый холм, который она покорила, высился сразу позади отцовской хижины. Его склон, обращенный к деревне, был настолько крут, что взобраться по нему не смогла бы даже самая упорная и целеустремленная девочка. Но на другом склоне холма она, путем проб и ошибок, нашла-таки тропку, ведущую на самую вершину. Вид оттуда открывался поразительный, захватывающий дух. Глядя в разные стороны, она видела и болотистое озеро, и лежащее внизу поселение, и окрестности горячего ключа, находившегося на краю большой равнины у изгиба Тибра. Устремляя взгляд за знакомые пределы, Потиция поняла, что мир гораздо шире, чем представлялось ей раньше. Река простиралась в обе стороны, насколько достигал ее взгляд, а далекий горизонт в любом направлении терялся в пурпурной дымке.
Один за другим Потиция одолела все Семь холмов. Они были выше, чем ближний к дому холм, но подняться на них было легче, если знать, в каком месте начинать подъем и каким путем следовать. Каждый холм имел какое-то отличие, присущее только ему. Один порос буковым лесом, другой был увенчан кольцом древних дубов, еще один зарос ивами и так далее. Своего имени у каждого холма еще не было, а все вместе они с незапамятных времен назывались просто Семью холмами. Правда, не так давно какой-то проходивший здешними краями странник в шутку назвал холмистую местность словом «рума», которым прежде называли женскую грудь или вымя дойных животных. Шутка понравилась, название прижилось и очень скоро стало привычным, ведь поселенцам уподобление неровностей земли частям тела представлялось вполне естественным.
На утесе, который находился прямо напротив поселка, за лугом, на дальней стороне Спинона, Потиция нашла пещеру. Поскольку она находилась в расщелине крутого склона и была укрыта низкорослым кустарником, обнаружить вход в нее было непросто: снизу отверстие казалось тенью, отбрасываемой скальным уступом. Упрямая девчонка решила проникнуть в пещеру, но убедилась, что спуститься в нее с вершины невозможно. Оставался подъем, требовавший незаурядного упорства, ловкости и отваги.
Несколько предпринятых на протяжения лета попыток закончились падениями и, соответственно, шишками, синяками, ссадинами и взбучками от матери, не одобрявшей рваные туники, расцарапанные ладони и ободранные коленки.
В конце концов Потиция сумела проникнуть в пещеру и сразу поняла, что дело стоило таких усилий. Пещера казалась ей огромной, да и на самом деле никак не уступала по размеру хижине ее семьи. Она уселась на выступ скалы, который образовывал естественную скамью, и положила руку на уступ, вполне способный послужить полкой. Пещера походила на дом, только сделанный не из веток, а из камня, и словно ждала, когда девочка предъявит на нее свои права. В отличие от горячих источников, о пещере в поселке никто не знал: Потиция оказалась первым человеком, которому удалось туда проникнуть.
