Гюнтер Грасс - Траектория краба
Разумеется, мать об этом не знала. Кстати, она всегда называла организацию «Сила через радость» просто «Эс-Че-Эр». Десятилетней девчонкой она видела в кинотеатре Лангфура еженедельные выпуски киноновостей, среди прочего и первое плавание лайнера СЧР. Кроме того, отец и мать Покрифке (он — поскольку был рабочим и членом партии; она — поскольку состояла в национал-социалистической организации женщин) летом 1939 года очутились на борту «Вильгельма Густлоффа». Небольшая группа из Данцига, который тогда был еще вольным городом, получила, так сказать, спецразрешение для зарубежных немцев на участие в круизе. Целью круиза, состоявшегося в середине августа, были норвежские фьорды, хотя было уже поздновато для того, чтобы еще и полюбоваться белыми ночами.
По воскресеньям, когда я был маленьким, мать в очередной раз заводила разговор на бесконечную тему о морской катастрофе; с ностальгией о Лангфуре она вспоминала, как восторгался папа норвежской фольклорной группой, ее национальными костюмами и танцами, которые исполнялись на солнечной палубе лайнера СЧР. «А мама-то все восхищалась бассейном, который весь был выложен разноцветным кафелем и мозаикой; его потом осушили, чтобы разместить там девушек из вспомогательного флотского батальона, тесно им было, а русский стрельнул прямо туда своей второй торпедой и превратил их в месиво…»
Но пока еще «Вильгельм Густлофф» даже не заложен, тем более не спущен со стапелей. Мне приходится вернуться назад, поскольку сразу после смертельных выстрелов прокурор кантона Граубюнден, судьи, а также защитник начали готовить процесс против Давида Франкфуртерa. Сам процесс должен был состояться в Куре. Процесс обещал быть непродолжительным, так как убийца во всем признался. В Шверине же по указанию самых высоких инстанций приступили к подготовке траурной церемонии для прощания с покойным, чтобы она навечно осталась в памяти народа. Кто только не был поднят на ноги после тех выстрелов: марширующие колонны штурмовиков, уличные шпалеры, люди в партийной форме с венками, факельное шествие. Под глухой рокот барабанов церемониальным маршем прошли отряды вермахта, толпы шверинцев застыли в скорбном оцепенении, хотя, возможно, многие были просто зеваками.
Партийный лидер, ранее не более известный в Мекленбурге, чем другие ландесгруппенляйтеры зарубежной организации НСДАП, Вильгельм Густлофф возвысился после смерти до фигуры таких масштабов, что некоторые из ораторов испытывали явные трудности с подбором сравнений, соразмерных ее грандиозности, а потому не могли придумать ничего лучше, чем вспомнить того главного великомученика[7], именем которого была названа песня, исполнявшаяся сразу после государственного гимна по случаю официальных мероприятий — а таковых набиралось немало — с музыкой и словами «Знамена ввысь…».
В Давосе траурная церемония выглядела гораздо скромнее. Масштаб был задан небольшой церковью евангелической общины, скорее напоминавшей часовню. Покрытый флагом со свастикой гроб поставили перед алтарем. На гробе возлежали почетный кинжал, нарукавная повязка и фуражка штурмовика, скомпонованные в виде своеобразного натюрморта. Из всех кантонов прибыли около двухсот однопартийцев. Некоторые из швейцарцев выразили свою идейную солидарность с покойным, придя в часовню или собравшись перед ней. Вокруг грудились горы.
Фрагменты этой скромной панихиды передавались из знаменитого легочного курорта германским радио, они ретранслировались всеми немецкими радиостанциями на территории Рейха. Комментаторы призывали слушателей затаить дыхание. Ни в одном из репортажей, ни в одной из речей, которые позднее были произнесены и в других городах, не упоминалось имя Давида Франкфуртера. Всюду речь шла лишь о «подлом еврейском убийце». Попытки противной стороны возвеличить недужного студента-медика, превратив его, памятуя о его корнях, в «югославского Вильгельма Телля», получили от швейцарских патриотов, изъяснявшихся, кстати, не на местных диалектах, а на литературном немецком языке, резкий отпор, однако все это сыграло на руку подозрениям, что за спиной стрелявшего стояли влиятельные силы; вскоре таковыми были прямо названы еврейские организации. Дескать, заказчиком «трусливого убийства» являются круги мирового сионизма.
Тем временем в Давосе подготовили спецпоезд для гроба с телом. При отправке звонили церковные колокола. Поезд находился в пути с воскресного утра до вечера Понедельника, первой остановкой на территории Рейха был Зинген, затем краткие торжественные остановки с церемониями состоялись в Штутгарте, Вюрцбурге, Эрфурте, Галле, Магдебурге и Виттенберге, где, выходя на перрон, соответствующий гауляйтер и представители местных партийных верхов «воздавали усопшему последние почести».
Это выражение, почерпнутое из сокровищницы высокого штиля, я обнаружил в Сети. В приведенных здесь оригинальных репортажах того времени дело не ограничивалось приветствием, заимствованным у итальянских фашистов, то есть поднятием правой руки, нет, люди, собравшиеся на перронах и траурных митингах, «воздавали последние почести»; поэтому и на сервере www.blutzeuge.de появился современный вариант немецкого приветствия и «воздаяния последних почестей», который призван был соответствовать стилистике киберпространства. В связи с этим «Соратничество Шверин» упомянуло также, что местный оркестр исполнил на траурной церемонии фрагменты «Героической симфонии» Бетховена.
Нашелся, впрочем, и критический голос, который откликнулся протестом на распространяемую по всему свету чушь. Некий чаттер указал на несообразность в процитированном репортаже из нацистской газеты «Фёлькишер беобахтер», где говорилось, что подразделение вермахта салютовало ружейными залпами в память боевого товарища, фронтовика Вильгельма Густлоффа; дело в том, что из-за своего легочного заболевания Густлофф не участвовал в Первой мировой войне, не проявлял отвагу на полях сражений, не мог быть удостоен Железного креста ни первого, ни второго класса, следовательно, данной почести не заслужил.
Похоже, объявился еще один дотошный одиночка, который решил испортить первому траурный церемониал. Кроме того, этот всезнайка съехидничал, что, мол, в речи мекленбургского гауляйтера Хильдебранда неоправданно отсутствовало указание на «национал-большевистское влияние», которое испытывал на себе Мученик со стороны Георга Штрассера. Ведь этот бывший сельскохозяйственный рабочий, с детских лет возненавидевший аристократов из числа крупных землевладельцев и надеявшийся, что Гитлер, придя к власти, произведет решительный передел земли, был просто обязан хотя бы намеком защитить честь злокозненного Штрассера. Примерно так выглядели возражения. Спор всезнаек, обычный для чаттеров.
Безразличная к исходу спора траурная процессия, проиллюстрированная на сайте множеством фотографий, двинулась в путь. Погода капризничала, шествие тронулось от Дома торжественных заседаний по Гутенбергштрассе, потом по Висмаршештрассе, перешла через Тотендамм и завершила свой маршрут по Вальштрассе у крематория. По всему четырехкилометровому пути с обеих сторон улицы гроб провожали скорбные шпалеры, сам гроб возлежал на орудийном лафете, пока его под барабанный бой не сняли с лафета для кремации и после молитвы священника не опустили в огненную шахту. С обеих сторон от гроба по команде склонились знамена. Чеканя шаг, пошли колонны с песней о погибшем товарище, в строю салютовали вскинутой рукой, отдавая последнее, самое последнее приветствие. Раздались ружейные залпы в честь павшего фронтовика, который, правда, как уже выяснилось, не нюхал пороха в окопах, не лежал ничком под артиллерийскими обстрелами и не изведал, если уж говорить словами Юнгера, «стальной грозы». Ах, лучше уж ему было оказаться под Верденом, где его укокошил бы осколок снаряда.
Выросший в городе меж семи озер, я знаю, где на южном берегу Шверинского озера была замурована урна. Ее замуровали в фундамент четырехметрового гранитного камня с высеченными клинописными буквами. Вместе с обелисками, посвященными другим членам партийной Старой гвардии[8], он служил центром специального комплекса — Мемориала героев. Не скажу, когда именно — мать знает это точно, — в первые послевоенные годы было снесено все, что могло напомнить шверинцам о Мученике, причем делалось это не только по приказу советского оккупационного командования. Однако мой сетевой аноним считал необходимым восстановить мемориал на прежнем месте, да и Шверин он неизменно продолжал называть «городом Вильгельма Густлоффа».
Все прошло, все миновало! Разве кто-нибудь теперь вспомнит, как звали руководителя Германского трудового фронта? Сегодня рядом с Гитлером в качестве вождей называют разве что Геббельса, Геринга и Гесса. Если в какой-нибудь телевизионной викторине ведущий спросит, кто такой Гиммлер или Эйхман, то можно ожидать как правильного ответа, так и полной неосведомленности относительно этих персонажей исторического прошлого; впрочем, иной телеведущий сопровождает потерю нескольких тысяч марок лишь легкой улыбкой.
