Елизавета Дворецкая - Две жены для Святослава
– Мы искали, мы искали!
– Государыни двора!
– Это Святша! – шепнула Браня, узнавшая голоса братьев. – И Улебка с ним.
– Тише! – Эльга сделала ей знак молчать и направилась к двери, на ходу кивнув отрокам, чтобы несли жареных кур и пироги.
Начиналось гулянье… Миг встречи с Навью скользнул прочь и растаял во тьме.
* * *До утра ряженные в шкуры и личины киевляне бродили по улицам, по горам и Подолу: пели славления, получали где пироги и свинину, где чарочку. Святослав с отроками колобродил всю ночь, и не раз между разными ватажками завязывались драки. До свету не смолкали вой, крик, обрывочное пение, возбужденный смех, звон бубнов, гуденье рожков.
Следующий день выдался непривычно тихим – народ отдыхал. На площадке святилища, прямо перед воротами Эльги, непрестанно пылал огонь, отмечая, что эти сумрачные дни – особенные. У прочих ворот лежали собранные со столов угощения дедам – для проходящих, и иные бедняки собирали себе в это утро припаса на неделю и больше.
Это был чуть ли не единственный день в году, когда княгиню никто не тревожил: ни просители, ни жалобщики, но бояре, ни даже родичи. Без шелков и драгоценных уборов, весь день она занималась с Браней, даже сама сварила ей кашу – редкое удовольствие побыть обычной матерью. Делать что-то подобное своими руками Эльге приходилось столь нечасто, что даже вспомнилась та давняя каша, которую они с Утой в лесу варили для Князя-Медведя…
Браня перевела взгляд с лица матери на длинную деревянную ложку в ее руке и будто угадала ее мысли.
– А… расскажи про медведя… – попросила неуверенно.
– Да ты ведь знаешь.
Их лесные повести Ута множество раз пересказывала детям – своим и всем, кто рядом притулился, так что о них знал весь Киев.
– Ну, это тетя Утушка… А я хочу, чтобы ты!
Эльга кивнула. Она любила дочь больше всего на свете и жаждала отдать ей всю себя – но даже причесать самой ее светлые волосики, заплести косичку, что любая мать делает всякое утро, ей удавалось редко. Всегда уже кто-то ждал ее в гриднице…
– Нам с Утой было тогда по семь лет… – начала она, вглядываясь в далекое прошлое. Впервые ей приходилось возвращаться к нему не в мыслях, а вслух, и от этого ее вдруг охватило волнение. – В тот год здесь, в Киеве, умер стрый Одд. А в наших краях такой обычай велся, что девочки знатных родов, как им косички заплетут, ходили в лес на «медвежьи каши»…
И, видя на лице дочери любопытство и тайный ужас, подумала: ни на какие «медвежьи каши» она свою Браню ни за что бы не отпустила!
Но уже назавтра к полудню в дверь стукнули, Скрябка впустила отрока по имени Зимец.
– Волынян двое к Острогляду пошли, – поклонившись, вполголоса доложил он.
Эльга кивнула. Чего-то подобного она и ждала. У боярина Острогляда, мужа своей сестры, остановился Олег Предславич.
– Кто еще там есть?
– Алданова боярыня с утра раньше них пришла. С чадами. И хозяева все дома.
– Потом скажешь, долго ли пробудут.
Эльга отпустила Зимца и взялась за прялку. Сидя дома, зимой она пряла. Не столько ради обычая: ничто другое так не проясняет мысли. Простая однообразная работа позволяла сосредоточиться, мысль бежала вслед за нитью, и быстро успокаивалось всякое смятение чувств.
Впрочем, пока волноваться было нечего. Волыняне всего лишь хотят, пользуясь случаем, познакомиться со своим соседом – родичем киевских князей. Олегова старшая дочь Предслава, как почти всякий день, пошла к тетке провести время с отцом и взяла с собой детей – его внуков. Младшие будут карабкаться на колени чадолюбивому дедушке, да Ростислава дома, да из ее семейства кто-нибудь зайдет – будет полна изба народу, и ни о чем важном волыняне, даже и при желании, поговорить с Олегом не смогут. Но сложно будет помешать им сноситься после, уже не в Киеве, не на глазах у русов.
Однако кое-что предпринять можно и нужно прямо сейчас. Мягко напомнить племяннику, от кого и на каких условиях он получил власть над Деревлянью. Но спешить некуда. Ни волыняне, ни Олег с Ярославой не уедут раньше, чем закончатся празднества и погаснут священные огни, а значит, впереди еще дней десять.
* * *Эльга завела об этом речь еще через день, когда к ней зашли поутру Святослав и его двоюродный брат Улеб, старший сын Уты.
– Ну что, матушка, утомилась? – Святослав подошел и поцеловал ее, хотя из них двоих выглядел куда более утомленным.
Улеб только улыбнулся и поклонился тетке-княгине. Эльга улыбнулась ему, скрывая смятение. Неужели никто не видит? Оба брата были одинакового среднего роста, оба плечистые и крепкие. Светловолосый Святша лицом походил на мать, а нравом удался в нетерпеливого, упрямого и отважного отца. Улеб русые с рыжиной волосы унаследовал от своей матери, Уты, зато лицо… Лоб, глаза, улыбка… Почти так же выглядел Ингвар в тот день, когда Эльга впервые его увидела, только шрама на брови не хватает. Тогда он был примерно в этих же годах. Почему никто не замечает? Неужели за пять лет образ покойного князя так побледнел в людской памяти?
Или они видят, но молчат?
– На какой день волынян позовем? – спросила Эльга у сына. – Ты готов?
Святослав скривился. На войне он все понимал, но терпеть не мог той хлопотни, что начиналась потом. Волыняне приехали заключать ряд. Теперь предстоял не один день утомительных переговоров: в какой срок и по какому пути новый властитель будет объезжать свои владения, какие и где вдоль этого пути к следующей зиме должны быть поставлены становища, какие и в каком количестве в них должны быть завезены съестные припасы, сколько людей он приведет с собой. А еще размер самой дани и порядок ее сбора! Будет ли князь объезжать селения, осматривать урожай и скотину, считать дымы, дабы знать, откуда сколько надлежит брать, или это сделает сама волынская знать, а ему в становища представят уже собранное? Этот последний способ был проще и удобнее, но для этого нужно доверие иметь…
В земли древлян, смолян, северян, дреговичей киевский князь не ходил полюдьем. Там имелись посадники в основном из числа его родни, которые сами собирали и присылали ему готовое, оставив себе часть на содержание двора и дружины. А посадники, кое-где установив прочные связи с местной знатью, доверяли сбор ей, избавляя веси от наездов дружиной Руси.
На устройство этого порядка ушел не один год: ближние бояре и воеводы – главным образом Мистина, а то и сама Эльга со Святославом то ездили по землям, то принимали посланцев у себя, обговаривая все условия сбора и выплаты дани. А если неурожай? А если зверь вымрет или сбежит в иные края? А если где мор людей и скотины пройдет? А если вражий набег какой случится?
Платить-то люди платят. Но ведь за все это – неурожай, мор и войну – отвечает князь.
Но на Волыни этот порядок можно будет завести лишь лет через пять, а то и десять. Поначалу, пока свежа в памяти война, волыняне должны каждый год видеть князя-победителя, осознавать его силу и помнить, по какой причине теперь вынуждены давать ему дань. Ну и конечно, их старейшины должны привыкнуть пировать с ним по зимам в становищах и своих селах, получать в подарок цветное платье и серебряные шеляги, отправлять всякое лето обозы с товарами в Царьград под охраной княжьей дружины и с княжьей грамотой, покупать там шелка, вино и серебро.
Победа в ратном поле – лишь первый шаг долгого пути. Но именно здесь Святослав предпочел бы остановиться, чтобы дальше все сделалось как-нибудь само собой. Ведь в мире еще столько земель, не видавших его меча. Столько добычи – скота, красивых девок, цветного платья, дорогих мехов! И все это можно взять прямо сразу, без ряда и устава… А мешки считать – он им что, ключник, что ли?
– Может, ты сама, а? – Святша просительно, будто мальчик, посмотрел на Эльгу. – Матушка! Ну ты же всю эту тягомотину знаешь.
– Твоя дружина на Волынь будет ходить, не моя! Не я с Утой и Предславой пойду по дань, а вы с Улебкой! – Эльга посмотрела на племянника, надеясь на его здравый смысл.
Святослав шумно вздохнул. Возразить нечего: дружина пойдет его, и для него важно, хорошо ли она будет устроена на отдых и накормлена. А все касавшееся дружины для него имело первостепенное значение.
– Не хочешь с волынянами рядиться – сходи к Предславичу, потолкуй о невесте! – якобы шутя, усмехнулась Эльга. – Такая-то беседа повеселее будет, правда, Улебка?
– Какой еще невесте? – Святослав глянул на нее.
– Твоей. Не моей же. Его дочке уже есть пятнадцать – пора вам свадьбу играть. Зайди к нему, пока он здесь, напомни. Скажи: моя княжеская воля, чтобы к Рожаничным трапезам была невеста в Киеве, с приданым и со всем, что полагается. А я уж потом Ярославу позову и с ней о приданом подробно потолкую. Не тяни – с ней, да с волынянами, это разговоры долгие, не до весны же им тут жить.
Святослав воззрился на брата, всем видом говоря: час от часу не легче! Улеб только усмехнулся:
