Морис Юлет - Ричард Львиное Сердце
Ворвавшись в городские ворота, смельчаки сплотились и двинулись вперед правильным клином, щит за щитом. Во главе, у острия клина, стал сам Ричард со своей секирой. Быстрым шагом прошли они по улице, не оглядываясь ни вправо, ни влево; они прямо наступали на крепость, прорывая и попирая ногами все, что становилось им на пути. Сперва помеха невелика: только за углом из переулка налетел на них отряд нубийских копейщиков в надежде отрезать им наступление боковым движением. Ричард остановил свой клин, и темнокожие разили копьями прямо в щиты христиан с такой силой, что наша дружина закачалась, как хворост. Но клин держался стойко. И кровава была его работа секирой и мечами! Богатыри положили на месте большую часть нубийцев, телами своими оттеснили толпу, напиравшую на них по пятам, и продрались до площади перед крепостью. Здесь все было заполнено крикливой толпой; барабаны обращали день в ад кромешный; большие знамена развевались и раскачивались, словно камыш над водой. Кто пытался поджечь крепость, кто карабкался на стены с других сторон. Вся площадь бушевала, как смерч, посреди целого моря напряженных лиц, который вздымал и людей и колеблющиеся водоросли их знамен.
Король Ричард видел, как обстоит дело в этом зловещем улье: эти люди не могли драться в такой тесноте; конница ничего не могла поделать в плотной массе пехотинцев; лучники не могли стрелять, когда их замкнули в толпе; копья и даже дротики не могли соперничать с мечами. Но он видел также толпу, напиравшую на крепость, и эти угрожающие поднятые руки, и эти вытянутые шеи.
— О, Господи! — взмолился он. — Неверные вторгаются в Твое наследие!.. По слову моему, господа, пробивайте дорогу!
И голосом, покрывшим адский шум натиска, он крикнул:
— Спаси нас, святой Гроб! Спаси нас, святой Георгий!
Клин врезался в самую чащу врага. В этой работе мясников люди рубили и пилили живое тело. Много, много крови стоила она! Рукоятка секиры короля заскорузла от крови и, наконец, при последнем ударе не выдержала, согнулась, как мягкий стебелек. Ричард завладел палашом обезглавленного мамелюка и продолжал работать. Раз, два, три, четыре раза врезались герои в этот рой людей, и ничто не могло расстроить их порядка; только Ричард порезал себе ноги, наступая на железные брони падших или на изломанные мечи; у остальных не было ни царапины, так как они были в латах. Они удерживали площадь за собой, пока не подоспел граф Шампанский со своими рыцарями и с пизанскими лучниками, тогда сражение окончательно было выиграно. Осаждающие были прогнаны; над домом храмовников взвилось знамя с английским драконом.
Король Ричард предался отдыху. Но два дня спустя на склонах выше Яффы разразилась настоящая битва: Саладин в последний раз сразился с Ричардом, и Мелек сломил его. Наш король со своими пятнадцатью сподвижниками опять выстроился клином и уложил столько врагов, сколько было его душе угодно. Но на этот раз неприятель уже знал с кем имеет дело, и резня была не так жестока. Однако левое крыло наступающих войск ворвалось в город, и гарнизон был объят ужасом. Но и тут накатился Ричард и выпер врага через другой конец города; там неверные и погибли в пучине морской. Очевидцы говорят, будто он сделал все это сам один. Возможно, ведь его имя гремело грозой в ушах сарацин. «Такого бойца свет еще не видал!» — говорили они. При виде его они, как стадо овец, сбивались в кучу, и, как овцы, рассеивались при каждом его натиске.
«Да воскреснет Бог! — восклицает Мило, потрясая пером. — И вот Он воскрес. О, лев на стези! Кто устоит против тебя?»
Ричард загнал Саладина в глубь холмов и еще раз принудил его укрепить сторожевые башни Иерусалима. Но он уже достиг предела своих сил. К нему привязался недуг, и к приливу ярости присоединилось старое точащее отчаяние.
Целую неделю пролежал он в постели и в бреду болтал, не переводя духа, всякий вздор про Жанну и Темную Башню, про поля терновников у Пуатье и Лангедока, про своего брата, красавца Генриха, про Бертрана де Борна и про сокола в Ле-Пюи.
Затем случилось приятное событие. Благородный враг Ричарда, Саладин, услышал про его болезнь и послал брата своего, Сафадина, навестить его. Великого эмира ввели в шатер его великого врага.
— О, Боже христиан! — воскликнул он со слезами. — Какому великому делу Ты дал совершиться! Ты сотворил это зеркало Твоей власти, а затем Сам потемнил его!
Он поцеловал пылавшее чело короля Ричарда, затем выпрямился, глядя в лицо окружающим.
— Говорю вам, государи мои! Во всей нашей стране еще не видано такого царя. Мой брат, султан, готов скорей лишиться Иерусалима, чем дать умереть такому человеку!
При этих словах Ричард открыл глаза.
— Нет, Сафадин! Нет, друг мой! Еще ни смерть, ни Иерусалим не в моей власти. Заключи для меня с братом моим Саладином перемирие на три года, а там я, с Божьей помощью, опять приду сразиться с ним. На этот раз меня больше не хватает.
— Дорогой государь мой1 — спросил Сафадин. — Вы ранены?
— Ранен? — шепотом отвечал король. — Да, ранен в душу и сердце. Больно, ох, как больно, больно!
Преклонив перед ним колена, Сафадин поцеловал его перстень со словами:
— Пусть Бог, которого мы втайне исповедуем оба, Бог всех богов, сотворит тебе на благо, о брат мой!
Так сказал Сафадин, а Ричард улыбнулся ему в ответ и ласково кивнул головой.
Когда мир был заключен, короля перенесли на корабль. Флот отплыл в Акру.
Глава Х
УЗЫ
На другой же день по прибытии в Акру король Ричард послал за своей сестрой Жанной Сицилийской и обратился к ней с такими словами:
— Ну, сестра, скажи мне правду: что произошло при свидании королевы с мадам Анжуйской?
— С мадам Анжуйской?! — вскричала Жанна, которая, как вам известно, была очень умна. — Мне кажется, вы отнимаете этот титул у королевы?
— Я не могу отнять от нее того, что никогда ей не принадлежало, — возразил король Ричард. — Но я могу повторить свой вопрос, если вы не помните его.
— Не надо, государь, — ответила она и рассказала все, что знала, прибавив: — Государь мой и брат мой! Осмелюсь доложить вам: мне кажется, что королева находится в большом горе. Мадам Жанна не заявляла никаких притязаний; надеюсь, я отдаю ей полную справедливость. Но заметьте, ведь и королева также не требовала ничего. Вы сами взяли ее за себя, по своей королевской воле, и она вполне сознавала эту честь. Но вы отняли у нее обратно большую половину того, что дали. Королева любит вас, Ричард! Она теперь самая несчастная дама; но еще есть время поправить беду: пусть она будет для вас королевой-супругой, о брат мой, Ричард, — и все может еще хорошо сложиться. Какая другая причина могла побудить мадам Жанну поступить так? Ведь не любовь же к старику, которого она в глаза не видала?
Чело короля побагровело; но он заговорил обдуманно:
— Никогда не сделаю ее своей женой. Никогда добровольно не пожелаю больше ее видеть. Я прегрешил бы против Бога и против чести, если бы поступил иначе. Я этого не сделаю никогда, никогда! Пусть она возвращается восвояси!
— О, государь, государь! Как же ей это сделать?
— Как ей будет угодно. Со своей стороны я приложу весь почет, какой ей подобает.
— Но, государь, приданое…
— Я верну его все, до последнего гроша.
— Но оскорбление…
— Оскорбление уже нанесено: я хочу избежать большего.
— И это твердое ваше решение, Ричард?
— Бесповоротное.
— Но, государь, она вас любит.
— Напрасно любит!.. Встаньте!
— Молю вас, государь: явите жалость к ней!
— Я глубоко ее жалею. Я, кажется, всегда и всех жалел, с кем только имел дело. Но не хочу видеть вокруг себя особ, достойных жалости! Прощай, сестра. Уйди, не то мне придется жалеть тебя.
Но Жанна продолжала умолять:
— О, государь!..
— Прием окончен! — вымолвил король. Королева Сицилийская встала и простилась с братом. Ричард сдержал свое слово: он никогда больше не видал в глаза Беранжеру за исключением одного раза, и то впоследствии. Он сделал в Сирии все, что оставалось ему делать: закрепил мирный договор с Саладином; присутствовал при выборе Генриха Шампанского и водворил на место Гюя Люзиньяна; распределил кому какие следовали наказания и награды, насколько это было в его власти; наконец, послал обеих королев в сопровождении охраны в Марсель. Затем, спустя два года после того, как вступил в Акру полным надежд победителем, он выехал из нее разбитым. Он брал все города, которые ему приходилось осаждать; он выигрывал каждое из своих сражений. Его побили не неверные, а его же союзники,
Им предстояло еще раз его побить, и даже с помощью других. Небеса, и те были против него. Его преследовали бури с первого же дня, как он пустился в море. Они разлучили его со свитой, они бросали его от одного берега к другому и роковым образом замедляли его путь. Там, на родине, имели время сплотиться его враги — Евстахий де Сен-Поль, Бовэсец, Филипп французский, а позади их всех — Джон Мортен, который подымал небо, землю и их самих, чтобы добиться королевского престола. Но Промысел, как думал Ричард, допустил его в страшную непогодь высадиться в Корсике и там услышать, как обстоят дела в Галлии. Филипп привлек к себе Раймонда Тулузского. Сен-Поль стоял во главе их союзной армии под Марселем, готовый погубить Ричарда. Возвращающемуся королю готова была ловушка.
