Кэтлин Кент - Дочь колдуньи
Однажды из Хейверилла приехал нас навестить доктор Эймс, и, хотя отец тепло поблагодарил его, было видно, что добрый доктор разочарован столь краткой беседой. Не было обмена умными мыслями, не было горячего спора о добре и зле. Поговорили лишь об особенностях времен года и о поголовье домашнего скота. После затянувшейся паузы отец попрощался с гостем, оставив его с нами во дворе, и отправился работать в поле. После смерти своего отца доктор Натаниель Эймс переехал с женой и детьми в Бостон и провел остаток своих дней, обращаясь с петициями к монаршей власти и судам Массачусетса о реформировании королевских тюрем в колониях.
Тетушку и кузину выпустят из тюрьмы лишь в феврале 1693 года. В январе судебные заседатели сочтут их невиновными, но Аллен сможет заплатить за их освобождение не сразу, а только после продажи отцовского коня Буцефала. Тетю и Маргарет везли домой в Биллерику на телеге, но, поскольку ехали они по Ипсвичской дороге, проходящей севернее нашего дома, мимо нас они не проехали. Аллен унаследует отцовскую ферму и будет управлять ею экономно и прозорливо. Отец просил разрешить мне видеться с Маргарет, но Аллен был неумолим, каждый раз отвечая твердокаменным и злобным отказом.
К маю всех пятьдесят шесть осужденных в ведовстве узников признали невиновными и отпустили на свободу. Пройдут месяцы и даже годы, прежде чем затянутся раны, нанесенные заточением, и горожане станут приветствовать нас слабым кивком головы. Раны эти, однако, окажутся слишком большими и глубокими, чтобы полностью закрыться без должного лечения. Через пять лет после судов над ведьмами один салемский судья и двенадцать присяжных заседателей принесут официальные извинения за то, что участвовали в убийстве невинных. В 1706 году Энн Путнам, младшая, единственная из салемских обвинительниц, встала перед собравшимися в деревенском молитвенном доме и прилюдно отреклась от содеянного. В свое оправдание, правда, она сказала, что действовала не по своей воле, а по наущению дьявола. Она умрет в возрасте тридцати пяти лет, одинокой старой девой, измученная являющимися ей во сне салемскими жертвами.
В тот же год умрет и Мерси Уильямс, девушка, которая когда-то жила в нашем доме и которая дала против меня ложные показания. Холодным декабрьским днем она упадет — или, как шептались некоторые, ее столкнут в воду — с хейвериллского парома, когда он будет пересекать реку Мерримак. Ее тело, плавающее среди льдин, найдут в сумерках по красной нижней юбке, которая поднимется колоколом над серой водой и привлечет внимание поисковой команды на берегу. Эта новость не принесла мне удовлетворения, а лишь породила долго не проходящую горькую грусть, оттого что она прожила такую пустую и никчемную жизнь.
Посетители у нас на ферме были редкостью, и даже Дейны, у которых, как своя, жила Ханна, приходили нечасто. Ханна останется пугливой и робкой, даже когда вырастет. И хотя она выйдет замуж и родит детей, в ее глазах навсегда останется боль сломленного человека. У нее случались странные приступы меланхолии, и всю жизнь ее мучили ночные кошмары. Дейны считали, что лучше не беспокоить ее визитами в отчий дом, и я увидела сестру вновь, только когда ей было почти двенадцать. Меня в конце концов впустили в дом Дейнов и провели в общую комнату, где моя сестра сидела, согнувшись за прялкой. Маленькой пухленькой девочки не было и в помине. Передо мной сидела угловатая, аскетически-суровая девица. Она вяло пожала мне руку и на мгновение подняла глаза, но было понятно, что она меня почти не помнит. Мы говорили о деревенских и домашних делах, но она ни разу не спросила об отце и братьях, и я не стала бередить прошлое. Когда я попрощалась, она кивнула и снова принялась прясть. Всю долгую дорогу домой я проплакала. Скрывая от отца слезы, я сказала, что Ханна шлет всем привет и любовь.
Поскольку в молитвенный дом мы больше не ходили, мы не были свидетелями возвращения на кафедру преподобного Дейна. Похоже, его соперник, преподобный Барнард, уловил перемену в общественном мнении: от безжалостного осуждения и сурового наказания — к серьезному пересмотру «спектральных» показаний ввиду их сомнительности. Он яростно, как на пожаре, бросился вместе с преподобным Дейном писать петиции за оправдание осужденных.
Роберт Рассел остался нашим другом и вместе с женой часто приходил нам на помощь во время жатвы, сева или болезни. Мечта Роберта о сыновьях исполнилась. У них с бывшей вдовой Фрай один за другим родилось пятеро сыновей. Меньше чем через два года после нашего освобождения Ричард женился на бледной робкой племяннице Роберта — Элизабет Сешенз.
В конце того года из старой Англии в новую перебросилась оспа, и многие пали ее жертвами. Нас она обошла стороной, но в декабре от этой болезни умерла королева Мария, правившая Англией и всеми ее колониями.
В начале августа 1695 года Маргарет взяли в плен индейцы-вабанаки. Небольшой конный отряд вабанаки подошел к селению. На них были надеты длинные плащи и шляпы, и потому их приняли за жителей соседнего городка. Тетя, так же как и десять или двенадцать других жителей той части Биллерики, была зарублена. Рядом с тетиной могилой положили надгробный камень и для моей кузины, так как считали, что, хотя ее тело не было найдено, душа ее должна была отлететь в минуту пленения. Мне сказали, что место для могил выбрали красивое, но я никогда там так и не побывала. После этого несчастья я много лет видела Маргарет во сне, и каждый раз она была жива.
В 1701 году отец, которому исполнилось семьдесят пять лет, начал надолго уезжать в Колчестер, что в Коннектикуте. Иногда он брал с собой Ричарда, иногда Тома. Там он строил большой дом для детей и внуков. Позже Том и даже Эндрю женятся, и у троих моих братьев вместе будет двадцать девять детей. Прежде чем у Тома родится сын, у него будет пять дочерей. Одну из них он назовет в мою честь. А четвертой дадут имя Марта. Том единственный, кто дал это имя своему ребенку. Думаю, мы все боялись потерять ее снова, если девочка не выживет.
В возрасте двадцати трех лет вместе с отцом, братьями и их женами я переехала в Коннектикут. Туда же я увезла и красную книгу матери. Однажды вечером несколько лет назад я выкопала ее из земли. Книга, обернутая в несколько слоев клеенки, в общем не пострадала. Раскрыв книгу, я увидела почерк матери, изящный и убористый, однако я тотчас ее захлопнула, ибо не была еще готова прочесть то, что там было написано.
В Колчестере мы построили два дома, и вскоре я встретила своего будущего мужа. В сентябре 1707 года я стала Сарой Кэрриер Чапмен и через несколько месяцев поняла, что готова прочитать книгу. Мне казалось, я достигла того возраста, когда смогу вынести груз этого повествования. Но когда я положила книгу себе на колени, я почувствовала, как мною овладевает страх, и просидела несколько часов с закрытой книгой в руках. Меня пугало, что прочитанное может повлиять на те добрые отношения, которые сложились у меня с отцом, или как-то изменить мою память о матери. А поскольку я ждала ребенка, то прислушалась к словам повитухи, уверявшей, что страшные рассказы могут сказаться на здоровье малыша. Я убрала книгу на чердак, в старый дубовый сундук отца, и, хотя часто думала о ней, чье-то рождение, смерть или разбивка участка не давали за нее взяться.
В 1711 году Законодательное собрание колонии Массачусетского залива постановило отменить судебные решения о лишении гражданских и имущественных прав несправедливо осужденных. В качестве возмещения за смерть матери отец получит от суда немногим больше семи фунтов английскими деньгами — стоимость еды и кандалов. Одним словом, покрывались убытки, которые он понес в связи с ее содержанием в тюрьме. Отмена судебного решения о лишении гражданских и имущественных прав означала, что обвинительный приговор потерял законную силу. Девять осужденных женщин не получили компенсаций. Отобранные у них добротные дома и хорошие земельные участки возвращены не были. Весной 1712 года мы приехали в Андовер получить компенсацию и увезти на двух фургонах то, что еще оставалось в доме и в амбаре. В последний раз мы посетили могилу матери на большом лугу, где камни заросли травой, и посадили розмарин, чтобы он давал аромат летом и отмечал это памятное место зимой.
Отец умер в возрасте ста девяти лет в середине мая 1735 года. Его пережили пять детей, тридцать девять внуков и тридцать восемь правнуков. Он все чаще и чаще сбивался на валлийский язык, как нередко случалось в то время со стариками-валлийцами. Седина почти не тронула его волосы, он ходил с прямой спиной и уверенной походкой. Бывало, он ходил за шесть миль пешком до нашего ближайшего соседа, хворого вдовца, с мешком зерна на спине. В день смерти он был против обыкновения возбужден, не находил себе места и потирал суставы на руках, будто они у него болели. Он не жаловался, не морщился от боли. Только сказал мне тихо на валлийском: «Henaint ni thow ay heenan», что означало: «Старость приходит не одна».
