Аркадий Кузьмин - Свет мой Том I
И оттого в этот раз, хоть и обрадовал ее приход Анны, она была особенно как бы замороженной в разговоре с ней, несколько безовнимательной, казалось, к ее искренним предложениям.
Она в слезах поблагодарила Анну за беспокойство о ней и лишь подтвердила возможное желание свое объединиться выездом с Машей: так, наверное, сподручней будет для нее, она не будет одна с годовалым сыном и не станет обузой для Анны.
И тут розовощекий Славик, сидя то на руках материнских, то на кушетке, то вставая, настойчиво лез, чмокал, гутарил что-то, тянул пухлые ручонки и царапал, хватал за одежду, словно так напоминал о себе и о том, что, главное, его-то жизнь важней, важней всего, сколько ни разговаривай над ним.
VI
— Ну, правь, Саша! — сказала Анна, вздохнув. — Поехали, дети! Авось, все сладится… — Начавшиеся бомбежки вынудили ее самостоятельно искать какой-то выход для семьи, оказавшейся перед пропастью; она надумала, хоть и сомневалась в том, выехать на какое-то время с семьей из-под Ржева, — туда, где могло быть безопасней, потому что предполагали все, что под городом непременно вспыхнут бои. И для отъезда она взяла у председателя лошадь. Она, оставшись одна, без мужа, теперь пуще всего боялась нерешительности и промедления в решении вопроса, касавшегося жизни детей. И потому так решила теперь.
Они всемером, уложив на телегу в узлах и мешках нужные вещи и продукты, направились восточней за десяток с лишним километров к ее дяде Петру Васильевичу, в хуторок Строенки.
Младшеньким — Тане и Вере, сидевшим на возу, — все казалось точно путешествием в неведомое; они, дивясь, ловили в ладошки висячие колоски зажелтелой шепотливой ржи, близко подступавшей разводьями к дороге, заглядывались на речки, нескончаемые избы, сараи в деревнях и на встречных крестьян. А старших братьев и сестру, то ехавших, то шагавших, то пивших от жажды воду у попадавшихся по пути колодцев, как-то смущало на людях свое великое переселение. Смущало, что на них глядели с выражением любопытства и сострадания. Никто из местных пока ничего подобного не видел. И даже дети от удивления, замирая, круглили глазенки. И не обходилось тут, разумеется, без неизбежных аханий, расспросов. Кто вы? Переселенцы? Погорельцы? Нет? Откуда же?
Анна волновалась от этих встреч, вопросов и, краснея, охотно объясняла всем, что они из Ромашино и что только уезжают прочь от бомбежек, и советовалась на дальнейшее, как же быть. Для нее-то такое событие — все-равно что выезд в народ. Непросто так… Но окружающие, сочувствуя и ужасаясь, как бывает, по-разному, искренно не знали, что и присоветовать по-дельному. Они, видно, себя примеряли к проезжавшим. В Захарове жители показывали круглую дыру, пробитую в земле снарядом; вот ахнуло — и стекла вылетели вдребезги, не соберешь. Бомбу-то не заговоришь и не спасешься от нее нигде, если грохнет прямо… Но о том Кашины сами уж не понаслышке знали…
Катясь по песочному пояску дороги восточно-южней, через пятнадцать примерно километров нашли лесной фактически хуторок Строенки и подъехали к владению дальнего Анниного родственника. Малость притомленные, пропыленные и замурзанные, по-тихому спешились у плетня, словно ожидая неминуемого приговора, поскольку несомненно свалились сюда, как снег на голову, не иначе… без предупреждения…
И были обеспокоенно тихи вышедшие к ним из ладно скроенного дома с отличным видом на лесистые вокруг места, тихие, первозданно свежие, хозяин Петр Васильевич, брюнет с бородкой, умными глазами и в рубашке-косоворотке навыпуск и хозяйка Вера Павловна с подобрелым загорелым лицом, и дичившаяся от взросления их дочь. Даже рыжеватой масти кошка мягко-независимой походкой прошла мимо, не взглянув и не желая познакомиться ни с кем из приезжих.
За общим затем чаепитием у блестевшего медью самовара на уютной террасе, с намытым полом, с солнечными пятнами и мягкими дерюжками, уравновешенный и дружелюбно настроенный Петр Васильевич повел ровный вразумительный разговор об Анниной затее с приездом этим:
— А где ж работать будете? Надо же кормить семь ртов… обувать, одевать ребятишек. И сама-то, говоришь, уже не работница…
— Да, я думала об этом… — И мама, будто взглядом обращалась за поддержкой к своим детям.
— А если немец и сюда дойдет, — как быть дальше? Куда ехать таким караваном? В конце лета задождит, холода потом ударят…
Его жена огорченно молчала, глядела тяжело, слушая умно рассуждающего и тоже, видно, огорченного этим мужа. Здесь, в обжитом родном гнезде, где так славно светилась, подступая к жилью, близкие березки лучистые, рассыпанные и млела в свете дня каждая знакомая веточка, не ведая о печалях на свете, — здесь хозяева, видимо, еще не верили в вероятность бедствия, способного обрушиться на них, и в то же время не испытывали той же тревоги, смятения, что испытывала многодетная мать. И они не предлагали помощи незамедлительно. Было б им, естественно, очень накладно. Потому вот и судили-рядили старым неспешным образом. Конечно, недельку прожить, пожалуйста, а результат какой?.. Где выход?
И Анна, потускнелая, в простой серой одежде, замолчала, поджавшись на скамейке, как разоблаченная, пораженная, наверное, провалом своих сокровенных чаяний… Лучше уяснила суть пребывания здесь. Воистину сбоку припека; нечего рассчитывать на снисхождение, на то, что кто-то кинется сразу к тебе на помощь с распростертыми объятиями. И ей понятней и без слов становилось ее нелегкое положение.
Спали ночью на полу террасы под шелест листвы и кукареканье петухов. Плакала Таня во сне — ей снилось что-то страшное, и она цепко держалась ручонками за Зою. И новый день прослонялись неприкаянно в Строенках. Анна изводилась вся. Она с детьми выступала, ровно бедная просительница; соответственно и с нею говорили, принимали ее так, тоже чувствуя это, — совсем не так, как могло быть при отце. И такое тоже огорчало ее, и она расстраивалась больше из-за этого. И теперь советовалась со старшими детьми. Отец-то, бывало, сам знал, что делать, заранее.
— Ну, а вы-то как, ребята? Думаете что?.. Дома ж бросили все. Пригляд нужен. Тетя Мария не справится — одна. И лошадь вернуть надо…
Саша сказал уверенно:
— И ты сомневаешься еще? Нужно возвращаться, Не бомбят же эти дни. Может, и отгонят немцев?..
И решилось просто с возвращением. Стало легче на душе.
Переспали еще ночь у родственника. А наутро поклали свои вещи и уменьшившиеся запасы хлебные и овощные на телегу, взгромоздились на нее и отчалили в обратный путь, зная теперь верно, что рассчитывать приходится лишь на собственные силы, разум. И неплохие хозяева попрощались с ними с нескрываемым уже двойственным выражением радости и печали: они радовались избавлению от возможных больших хлопотах и печалились, что не в силах были помочь приезжим в такой сложной ситуации.
И снова на дороге, в деревнях глазели на них с пристрастием участливые сельские зрители: что? Откуда? Почему?
Как первая репетиция прошла.
VII
Кашины, вернувшись из Строенок, навыкли теперь предночно выезжать семейным караваном подальше от дома (с узлами, с тряпками) — поближе к заказнику и ночевать здесь на траве, чем страховались, как надеялись, отдаляясь на ночь, от места, или цели, немецких бомбардировок. В дальнем овражке они выпрягали лошадку из телеги и, привязав ее, пускали ее на корм травяной, а сами забирались под кусты ветвистого ивняка, в пересохшее ложе речушки; раскладывали для себя какие-нибудь подстилушки и, обыкновенно по-детски возясь и пыхтя, укладывались на ночлег. Обычно тарабанили, копошась на неудобных комьях, и не засыпали долго; вслух считали мигавшие сквозь листочки звезды в темно-синем небе — много ж их; радовались таким же звукам копошенья, исходящим из-под близких кустов, и слыша где-то даже мышиный писк.
Теперь весь люд стронулся — похоже, кочевал, пока стояло тепло; народ отбегал от изб своих на безопасное расстояние, несмотря на то, что несколько ночей кряду и не было бомбежек вражеских.
А утром все, позевывая и поеживаясь от свежести, волоклись обратно домой. Но затем братья Кашины сноровисто вырыли траншею крытую на задворках, в вишеннике, и каждый раз, только налетали стервятники, неслись сюда или отсиживались тут, ночуя, в земле при их интенсивных налетах.
Анна согласилась с просьбой исполкома — впустила в просторную — пятистенную — избу на временное жительство семерых молодых великолукских железнодорожников, помогавших налаживать на узловой станции Ржев-II бесперебойную перевозку грузов, поскольку немцы усилили бомбежки, пытаясь все разбить, уничтожить. Сколь же опасна и адски изнурительна и нескончаема была работа у этих славных неунывающих ребят, оторванных в силу необходимости от своих семей. В какую-то ночь немцы провели одиннадцатикратное бомбление станции. И нужно было быстро восстанавливать железнодорожные пути.
