Юрис Леон - Суд королевской скамьи
Потеряв немалую долю тога впечатления, которое он произвел сначала, Адам Кельно покинул свидетельское место. Теперь уж он никогда не будет столь легкомысленно относиться к Томасу Баннистеру.
7
Неизменный порядок вещей продолжал сохраняться. Сэру Адаму Кельно пришлось пересечь Темзу, чтобы провести ленч у себя в доме, пока его советник вкушал ленч за своим столиком в частном клубе.
В таверне «Три бочки» на Ченсери-лейн наверху был небольшой отдельный кабинет, где и расположились Эйб и Шоукросс вместе со спутниками, которые присоединились к ним в зале суда. Меню в «Трех бочках» состояло из привычного лондонского набора: ломтиков холодной говядины, салата, яиц всмятку и омлета, мяса и зелени. Объяснив бармену, как готовить настоящий холодный сухой мартини, было очень приятно убедиться, что он усвоил урок. На нижнем этаже по двое и по трое эа столиками размещались молодые адвокаты, секретари судов, студенты и бизнесмены, все они знали, что наверху Абрахам Кэди, но в соответствии с британскими обычаями не позволяли себе надоедать ему.
И так шло каждый день. Суд начинался в десять утра и длился до перерыва в час, после чего возобновлялся с двух до половины пятого.
Оправившись после первого столкновения с Баннистером, Адам Кельно решил, что более или менее удачно отбился от брошенных в его адрес обвинений и большого урона не понес.
— Итак, доктор Кельно, — после перерыва начал Баннистер, подчеркивая каждое слово, хотя сначала его голос звучал ровно, даже монотонно. — Перед перерывом вы сказали нам, что впервые встретились с доктором Тессларом, еще будучи студентами.
— Да.
— Каково было население Польши перед войной?
— Больше тридцати миллионов.
— И сколько из них было евреев?
— Примерно три с половиной миллиона.
— Некоторые из них жили в Польше уже много поколений... столетиями.
— Да.
— Существовали ли студенческие общества на медицинском факультете Варшавского университета?
— Да.
— И являлось ли фактом положение дел, при котором, в силу антисемитских воззрений офицеров, аристократии, интеллигенции и представителей высших классов, еврейские студенты не могли стать членами таких обществ?
— У евреев были свои союзы.
— Предполагаю, лишь потому, что им был закрыт доступ во все прочие.
— Вполне возможно.
— Не является ли также установленным фактом, что еврейским студентам отводились лишь задние места в аудиториях и они подвергались иной социальной сегрегации как в среде студентов, так и в целом в Польше. И не является ли установленным фактом, что студенческие союзы громогласно объявляли себя свободными от евреев, участвовали в разгроме еврейских магазинов и иными способами преследовали их?
— Таковы были условия жизни, которые были созданы не моими руками.
— Но их создавали поляки. Польше был свойствен антисемитизм, который проявлялся и в отношениях, и в действиях, не так ли?
— Да, в Польше существовал антисемитизм.
— И, будучи студентом, вы активно. участвовали в его проявлениях?
— Я должен был вступить в общество. Но я не несу ответственности за его действия.
— Я же предполагаю, что вы отличались заметной активностью. Итак, вы, конечно, знали, что, после того как немцы вторглись в Польшу, в Варшаве и по всей Польше были образованы гетто.
— В то время я уже был узником Ядвиги, но до меня доходили слухи.
Несколько расслабившись, Хайсмит перекинул записочку Ричарду Смидди: «Эта линия ничего ему не даст. Он, должно быть, расстрелял всю обойму».
— Ядвигу, — сказал Баннистер, — можно в полной мере охарактеризовать как неописуемый ад.
— Хуже не могло быть и в аду.
— Миллионы человек подвергались в ней мучениям и обрекались на смерть. Вы знали все это, потому что были непосредственным свидетелем того, что там делалось, и потому что получали информацию из подполья.
— Да, мы знали, что происходит.
— Как много рабочих лагерей окружало Ядвигу?
— Примерно пятьдесят, в которых содержалось полмиллиона рабов, трудившихся на заводах по производству вооружения, на химических и разного рода военных предприятиях.
— Большинство этой рабочей силы составляли евреи?
— Да.
— Доставленные сюда со всех стран оккупированной Европы?
— Да.
Ради Бога, к чему он клонит, пытался понять Кельно. Неужели он собирается вызвать сочувствие ко мне?
— Вы знали, что по прибытии заключенные проходили селекцию и все лица старше сорока и дети направлялись в газовые камеры Ядвиги-Западной.
— Да.
— Их были тысячи? Миллионы?
— Я слышал, что называли много разных цифр. В Ядвиге-Западной, говорилось, погибло больше двух миллионов человек.
— Остальным же наносилась татуировка, и на одежде у них были разнообразные нашивки, что позволяло отличать разные группы заключенных друг от друга.
— Все мы были заключенными. Я не понимал, кто к какому разряду относится.
— Тем не менее каковы же были нашивки?
— В лагере были евреи, цыгане, немецкие уголовники, коммунисты, борцы Сопротивления, какая-то часть русских военнопленных. Я могу припомнить только свою собственную нашивку, которая указывала на мою национальность.
— Вы помните, какие отличительные знаки носили капо?
— Да.
— Можете ли вы рассказать милорду и присяжным, что представляли собой капо?
— Они подбирались из числа заключенных, которые надзирали за другими узниками.
— Они были очень грубы?
— Да.
— Получали ли они какие-то привилегии за свое сотрудничество с СС?
— Да... но среди евреев тоже были капо.
— Я предполагаю, что по отношению к общему числу заключенных евреев капо из их среды было очень немного Можете ли согласиться с таким утверждением?
— Да.
— Большинство капо составляли поляки, не так ли?
Адам заколебался на мгновение, подавив искушение вступить в спор. Его противник медленно продвигался вперед, но цель его была совершенно ясна.
— Да, — ответил Адам.
— Внутри основного лагеря Ядвиги примерно двадцать тысяч заключенных строили еще одну внутреннюю тюрьму и возводили крематорий в Ядвиге-Западной. Позже число заключенных, занятых на строительстве, выросло до сорока тысяч.
— Я вынужден довериться вашим цифрам.
— У евреев, прибывающих в лагерь, могли быть с собой какие-то фамильные драгоценности? Золотые колечки, драгоценные камни, которые они могли спрятать в своем скудном багаже?
— Да.
— И когда их нагими отправляли в газовые камеры, все их имущество присваивалось. Вы знали об этом?
— Да, и это было ужасно.
— И вы также знали, что волосы использовались . для набивки немецких матрасов и при производстве перископов для подводных лодок, что у трупов вырывались золотые зубы, а перед сожжением у них вырезались и вскрывались желудки, чтобы убедиться— не проглочено ли что-то ценное. Вы это знали?
— Да.
Эйб почувствовал тошноту. Склонившись к коленям, он закрыл лицо руками, моля Бога, чтобы эти вопросы поскорее прекратились. Терренс Кемпбелл тоже был белый как мел, и во всем зале повисла напряженная тишина, хотя все это уже доводилось слышать.
— Сначала всем руководили немецкие врачи, но потом стали привлекаться и медики из числа заключенных. Какое количество персонала было предоставлено в ваше распоряжение?
— Всего около пятисот. И шестьдесят или семьдесят из них были врачами.
— Сколько человек из них были евреями?
— Может, около десятка.
— Но они занимали незначительные должности? Санитары, уборщики и тому подобное?
— Если они были квалифицированными врачами, я использовал их.
— Но немцы этого не одобряли, не так ли?
— Да, немцы не одобряли.
— И количество евреев-медиков явно не соответствовало их процентному содержанию среди заключенных?
— Квалифицированных врачей я использовал по их прямому назначению.
— Вы не ответили на мой вопрос, доктор Кельно.
— Да, количество еврейских врачей было непропорционально мало.
— И вы знали суть и кое-чего другого, что делали Восс и Фленсберг. Эксперименты с раком шейки матки, изучение возможностей стерилизации путем введения содовых растворов в фаллопиевы трубы. И другие эксперименты, ставящие себе целью найти уязвимые места своих жертв.
— В точности мне, ничего не было известно. Я посещал пятый барак только с целью операций, а потом шел в третий барак выхаживать пациентов.
— Хорошо. Обсуждали вы положение дел с француженкой, врачом Сюзанной Парментье?
— Я не припоминаю такую.
— Заключенная, врач, из французских протестантов. Психиатр. Ее фамилия была Парментье,
— Милорд, — вмешался сэр Роберт Хайсмит, в его тоне слышались саркастические нотки. — Нам всем достаточно хорошо известно о зверствах в Ядвиге. Мой ученый друг, по всей видимости, пытается доказать, что на сэре Адаме лично лежит вина за отправку людей в газовые камеры и за прочие жестокости немцев. Я не вижу смысла в его вопросах.
