Андрей Венков - Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова
О Шалинском окопе речь особая. Чеченцы перегородили прорубленную русскими просеку щебнем с глиной, вал насыпали высотой в два с половиной аршина, перед ним вырыли ров в два аршина глубиной и в шесть аршин шириной. По завалу поставили башни с 5 амбразурами, а слева на краю леса — редут.
35-летний полковник Слепцов, командир Сунженского полка, с этим окопом расправился по-наполеоновски. Взял он с собой три роты пехоты — одну Куринского полка и две линейного № 9 батальона, — две сотни своих сунженцев, сотню дунайских казаков, взвод донской артиллерии и местной милиции несколько сотен. Чеченцы такой дерзости от него не ожидали, тревогу подняли поздно. Над окопом виднелись всего два значка — Талгика и Лабазана. Приближаясь, бросил Слепцов вперед милицию. Подскакала она к валу, стрельнула, отскочила, подняла всех на ноги. Началась стрельба, окоп окутался дымом. Пехоту Слепцов свел с просеки и лесом по-над опушкой направил на правую оконечность окопа, а с казаками сам подскакал к редуту и стал перед ним наездничать, развлекая неприятеля.
Оказались чеченцы скованы малыми силами по всей протяженности окопа. Повсюду стрельба, повсюду опасность. А пехота, поддерживаясь стрельбой, вышла прямо к укреплению, солдаты скатились в ров и, подсаживая друг друга, взлетели на вал. Одна рота осталась на месте, остальные по банкету бросились вдоль укрепления к редуту. Тут по команде общая атака конницей с фронта. Классика! Прямо Эпоминонд, воитель древности.
У чеченцев, естественно, переполох начался. Понеслись гонцы туда и обратно. И от Мичика хлынули толпища под значками. Но и к Слепцову вовремя подоспело подкрепление, генерал Меллер-Закомельский привел еще 6 рот и сводную сотню донских казаков из полков № 16 и 39.
Чеченцы не торопились, ждали, когда русские отступать начнут, чтоб насесть по обычаю, проводить с почестями. Не на того напали. Пока Меллер распоряжался разрушением окопа, Слепцов вывел конницу за укрепление в поле, поставил меж казаками несколько егерских рот, а позади — орудие, и приказал атаковать чеченцев. Казаки пошли сначала тихой рысью, коней сдерживали, чтоб егеря не отстали, сзади орудие громыхало, на кочках подпрыгивало. А вблизи дали во весь мах, опрокинули ближних, нагнали на дальних и помели всю ораву по чистому месту до первого перелеска. У перелеска пытались чеченцы зацепиться, но тут орудие подлетело и обдало картечью. И егеря не позволили на опушке засесть, дальше в лес загнали. Сам Талгик в этом бою ранение получил. В общем, когда возвращались русские с Шалинской поляны, разрушив окоп, преследовали их единицы.
Потери оказались сравнительно невелики. Убитых и смертельно раненых — 16, раненых — 36 (1 офицер), контуженых — 11. Лошадей убитых и смертельно раненых — 19, раненых — 16.
Настолько дело лихое и славное вышло, что старшины двух чеченских немирных обществ на обратной дороге к отряду вышли и Слепцова с победой поздравляли. А Воронцов представил Слепцова к чину генерал-майора и к «Георгию» 3-й степени. В Донском полку № 16 шестеро казаков получили «Георгиевские кресты».
И под Куринским, естественно, это дело не прошло незамеченным.
В Куринском 22 августа отмечали годовщину коронации Его Величества, а заодно расслабились, готовясь распустить отряд и прекратить рубку. На квартире у Козловского обедали. Обед — одно название. Лук, водка, соленая кабанина, кизлярское вино и портер. И тут курьер привозит известие, что Слепцов в 10 утра взял знаменитый чеченский редут на Шалинской поляне.
Слава Слепцова гремела по всему Кавказу. Из русских, учился в юнкерской школе вместе с Лермонтовым. Юноша скромный, но впечатлительный и нервный. Отличался безоглядной отвагой. 19 января 1845 года получил чин майора и Сунженский казачий полк в командование. Говорили, что Слепцов наново создал этот полк и создал всю Сунженскую линию. Не нем, как на чудо-богатыре, она держалась. Все это обедающие сразу вспомнили и друг другу напомнили.
Козловский встрепенулся — он это чеченское укрепление еще в апреле, в начале строительства, брал — со всем польским гонором сразу же решил поднять отряд и идти брать чеченский редут за Мичиком.
В 4 пополудни поднятый по тревоге отряд выступил из Куринского. Бакланов получил приказ идти в арьергарде.
Бакланов проскакал вдоль колонны в голову, к Козловскому:
— Какие будут приказания, Викентий Михайлович?
— Как вы считаете, Яков Петрович, сколько у чеченцев в Мичикском, как, редуте пушек? — вопросом на вопрос ответил Козловский.
— Я, Ваше Превосходительство, не считаю, а точно знаю, что там три пушки, — ответил посерьезневший и даже посуровевший Бакланов.
— Всего-то!
— Мне хорошо известно расположение редута, — заговорил Бакланов. — Пушки у горцев пристреляны. Пока мы одну собьем, они нам всю прислугу на батарее перебьют.
Козловский — генерал опытный, понимал, что Бакланов прав. Без подготовки, без разведки такие дела не делают. Но понесло его. Не возвращаться же, если выступили.
— Мы, Яков Петрович, не затеваем, как, серьезного дела, мы только немножко их, как, попугаем да посмотрим, много ли их, как, осталось на Мичике.
— Много, Ваше Превосходительство, очень много, — ответил Бакланов и повернул коня.
Вышли русские к Митчику, развернули батарею, начали стрелять. Чеченцы, конечно же, отвечали.
Полк Бакланова, согласно приказу, стоял на левом фланге в сотенной колонне и — ни вперед, ни назад. Вперед река не пускает, переправы нет, берега обрывистые. Назад уходить — приказа не было.
Чеченцы баклановцев разглядели и ударили по ним ядрами. Но пушкари из чеченцев известно какие. Ядра бились о землю перед строем полка, рикошетили, перелетали через головы казаков и сметали кого-то в резерве, кому судьба выпадет.
Заскучали казаки под ядрами. Хорошо, что мимо, а если попадет хоть раз… И Бакланов разглядел. Приказал развернуть полк в линию, иначе от одного верного попадания человек десять можно потерять.
Только развернулись — зовут. Поскакал Бакланов к Козловскому.
Козловский сидел на барабане и под орудийный гром любовался собой, любовался Баклановым, чеченцами, естественно.
— Ну, Яков Петрович, теперь, как, посмотрим, кто кого перестреляет.
Тут чеченское ядро убило офицера и солдату ногу оторвало.
— Ага! — обрадовался Козловский. — А вот и убитые!
Огляделся Бакланов: несут в тыл на шинелях раненых, несут убитых. Так несут и несут по всему фронту. Козловскому в сердцах сказал довольно резко:
— Если вы звали меня только затем, чтобы полюбоваться на этих убитых, то я должен сказать вам, что и вы и я оба находимся не на своих местах. Настойчиво советую начать тотчас же отступление, — и повернул к полку.
Прискакал — всё не слава Богу. Зашли слева чеченцы и бьют из дальних кустов ружейным огнем. Полк мнется, не знает, что делать. В глазах казаков — растерянность. «Я раскричался на казаков, — рассказывал Яков Петрович, — но только что произнес слова: „Берите пример с меня!“, как пуля просвистела так близко, что обожгла мне лицо и сдернула кожу с самого кончика моего носа. Я невольно откинулся назад. Полк от моей речи был в положении истукана; но когда увидел мою разбитую физиономию и сделанный мною низкий поклон — расхохотался. Все увидели, что я не асмодей, а такой же человек, как они, и с этой минуты не осталось во фронте и следов недавнего уныния. Полк переродился. И теперь, и потом, в самых страшных боях, люди никогда не теряли хладнокровия: они научились управлять собою…»
Чеченцев, ясное дело, отогнали. К закату сами ушли в Куринское.
Бакланов, страшно недовольный всей этой историей, подал рапорт о болезни, не желая служить с Козловским. Но Козловский, одумавшись, сам пришел к нему на квартиру:
— Да что Вы, как, Яков Петрович, расстраиваетесь? Нас побьют, мы побьем. Зато бой! За что же Государь, как, нам жалование дает? Не сердитесь, как, голубчик.
Пожали друг другу руки, на этом и кончилось.
За дело 9 августа прислал Воронцов в каждую сотню по Георгиевскому кресту, а Бакланову от Государя вышло Высочайшее Благоволение. Это его смягчило.
Просеку к Мичику рубили до 6 сентября. Потом отряд распустили.
Две сотни, стоявшие в Кара-су, за это время тоже отличились. На 1 сентября ночь спустилась темная, ветер все вокруг гнул сухой, горячий. Гребенские станицы сразу насторожились — самое время для набега.
В Кара-су сквозь шум ветра услышали орудийные выстрелы, сами ответили и «маяк» зажгли. Замелькали за Тереком огни. Но разглядели казаки, что первым вспыхнуло у Щедринской станицы, поскакали туда.
Когда прискакали, узнали, что чеченцы угнали станичный табун и уже переправились на правый берег. Есаул Поляков со своими сотнями и с поднявшимися линейцами переправился следом за чеченцами и с факелами по свежей сакме погнался. Гнал, пока не настиг и скотину не отбил.
