Александр Богданович - Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра
– Ничего серьезного. Если не будет заражения, быстро заживет, – констатировал Памперль, укладывая инструменты в сумку. Бросив на Белинского еще раз острый взгляд, он вместе с настоятельницей вышел из привратницкой.
– Роберт, ты, конечно, сделаешь все, что положено? – спросила его аббатиса, провожая по коридору.
Доктор ответил, только когда они вышли на крыльцо:
– Ты знаешь? Мне в голову пришла странная мысль: не само ли провидение послало сюда этого русского? Не сегодня завтра они будут здесь. И может, именно он спасет твой монастырь от бесчинств казаков? – Памперль криво улыбнулся и добавил: – А может, и меня от путешествия в Сибирь.
Взглянув на прояснившееся небо, он не стал открывать зонт и как бы про себя заметил:
– Следы, наверное, дождь смыл. Но я бы все же послал кого-нибудь на рассвете проверить.
Уже сойдя со ступенек, он еще раз обернулся к застывшей у двери настоятельнице:
– В любом случае наша совесть чиста – он уже не сможет сделать ничего дурного войскам кайзера.
Настоятельница вернулась к себе, дав указание больничной принести раненому большую чашку козьего молока.
У нее абсолютно не было никакого желания принимать какие-либо решения. Утром она обо всем сообщит епископу.
Оставшись один, Белинский задумался. Как долго он может здесь оставаться в безопасности? Хватит ли ему сил выполнить задание, да и как его теперь выполнить? А что, если попробовать передать сигналы отсюда, сверху Францисканского костела? Его две башни не так высоки, как колокольня, но все же с них наверняка просматривается уходящее на юго-запад русло Сана, откуда совсем скоро будут ждать его сигналов.
Но как попасть в костел? Флора!!
Дверь неожиданно открылась, и вошла больничная с кружкой молока на подносе. Молча его поставив, она направилась к двери. Белинский окликнул ее и, поблагодарив за молоко, спросил: не могла бы она позвать к нему сестру Флору?
Необычная просьба смутила ее.
– Для этого нужно позволение настоятельницы, – кротко ответила монахиня, – но она уже почивает, и беспокоить ее я не вправе.
– Тогда прошу передать сестре Флоре, что я здесь.
Та не ответила и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Капитан ждал. Горячее молоко придало силы. Он с трудом поднялся, набросил китель.
«Что еще можно предпринять в этой почти безнадежной ситуации?» – судорожно соображал он. До подъема аэростата оставалось совсем мало времени. О нем, скорее всего, настоятельница или этот доктор уже сообщили военным. Еще полчаса – и, если Флора не придет, надо пробовать пробраться в костел самостоятельно.
Он продолжал лихорадочно искать выход, но мысли путались. Сознание все больше обволакивал туман, который не позволял мыслить ясно. Он снова упал на широкую лавку и незаметно для себя уснул.
Капитан проснулся от легкого прикосновения чьей-то руки – рядом стояла Флора.
Никем не замеченные, они прошли в костел, окруженный строительными лесами. Внутри везде валялись груды кирпича, доски, бочки с краской. Полвека назад костел сильно пострадал от пожара, и только накануне войны здесь приступили к серьезным ремонтным работам. Монахиня принесла его сумку, простилась и закрыла за собой тяжелые церковные двери. Дальше, уже наверх, Белинский пробирался сам. Каждый неверный шаг при свете фонаря по разрушенной лестнице и недостроенным подмосткам грозил падением вниз. Когда он наконец достиг звонницы, силы были на исходе. Он тяжело опустился на пол и несколько минут лежал неподвижно. Холодный, пронизывающий ветер из проемов в стене немного взбодрил. Капитан взглянул на часы – аэростат уже должен быть в воздухе. Собрав последние силы, он поднялся и принялся собирать сигнальное устройство.
Из подкладки сумки извлек асбестовый лист и свернул из него трубу. Вложил туда несколько пиротехнических палочек, спрятанных в револьверных гильзах.
Трубу установил в глубине звонницы и по компасу выверил, чтобы она смотрела в стенной проем в строго заданном направлении. Он всматривался через бинокль в горизонт, пока не заметил отблески ракет – сигнал о готовности приема. Зажег термит, и морзянкой, медленно закрывая и открывая отверстие трубы, стал посылать сообщение о готовящейся вылазке австрийцев.
Закончив передачу, капитан с трудом спустился вниз и укрылся в исповедальне бокового нефа.
Если бы это было днем, он увидел бы перед собой настенную фреску, изображавшую гибель монахов-францисканцев в Перемышле от рук солдат молдавского короля Стефана Третьего Великого в 1498 году, и, наверное, подумал бы, что века проходят, а в мире ничего не меняется: кровавая битва за галицко-волынское наследство Червонной Руси продолжается и поныне.
Но он сидел в кромешной тьме, напряженно вслушиваясь в ночную тишину. Его мучили сомнения: не использовали ли его австрийцы для передачи ложной информации? Волнение нарастало с каждой минутой, пока вдруг со стороны Татарского кургана не послышался орудийный грохот. За ним последовала пулеметная стрельба. Это тысячи австрийских солдат цепью ринулись на русские позиции. Они уже сломили первые линии обороны, но встречный ураганный огонь остановил атаку. Австрийцы в панике бросились назад. Прорыв не удался.
Первые вернувшиеся в крепость были безжалостно расстреляны кордонами военной жандармерии.
Девять генералов и девяносто три штаб-офицера молча, со слезами на глазах выслушали объявление коменданта Кусманека о сдаче крепости.
Началось методичное уничтожение всего, что в руках русских могло иметь хоть какое-то практическое применение.
Загорелись склады. В воду сбрасывались с тележек протянутой к реке узкоколейной дороги тысячи мешков с крупами и другими продуктами из неприкосновенного запаса. Солдаты строем несли к реке винтовки и пулеметы, разбивали их о камни и бросали в воду. Автомобили и трактора, оборудование и механизмы, повозки и сбруя, амуниция, документация – все это спешно ломалось, сжигалось, рубилось, резалось, затапливалось или закапывалось в землю.
Не щадили и лошадей. Бойня не справлялась, и тысячи животных убивали сразу за городом. Огромное поле было уже усеяно их трупами с резаными ранами под мордой, оскаленными зубами и застывшими от ужаса глазами, а со всех сторон все гнали новых лошадей.
Почуяв кровь, лошади всхрапывали, покрывались потом и, дрожа всем телом, бешено ржали. Некоторые срывались в галоп, другие люто грызли друг друга. Дикое ржание, предсмертный хрип, выстрелы, оглушительное карканье круживших над полем туч ворон сливалось в леденящую душу какофонию.
Последним приказом Кусманека было расстрелять весь имеющийся боезапас, взорвать форты и мосты. Венгры, принявшие активное участие в обороне Перемышльской крепости, решили не отдавать противнику свои полковые знамена и разрубили их саблями на мелкие куски, разделив последние между офицерами.
Целых четыре дня Белинскому пришлось провести в костеле, наблюдая из башни за происходящим вокруг и фиксируя места захоронений оружия, пока наконец передовые русские отряды не вошли на территорию полностью разрушенной крепости.
Все это время, ночами, с огромным риском для себя, Флора приносила ему еду и перебинтовывала рану.
* * *Девятого марта[213] в штабе Осадной армии состоялось подписание акта о капитуляции.
Радостную весть о падении Перемышля сразу сообщили царю. На русских фронтах новость была встречена с восторгом, воздух сотрясали громкое «ура!» и приветственные залпы винтовок и орудий. На улицы Петрограда и Москвы вышли толпы народу с флагами и портретами императора. В газетах заговорили о переломе в Великой мировой войне.
В Вене в этот день также собралась двухтысячная толпа у военного министерства. Кричали «Хватит войны!».
Белинский явился в штаб в австрийской униформе, но на это никто не обращал внимания – все были очень заняты и чрезвычайно взволнованны. Бегали с поручениями офицеры, стучали машинки, трещали телефоны…
– Петроград. Главное управление Генерального штаба, – диктовал кто-то телеграмму, – учет оружия затрудняется отсутствием людей и перевозочных средств. Обнаружено пятьсот вагонов, четыре паровоза, двести пятьдесят пудов угля. В сохранности свайный и железнодорожный мосты через Виар и виадук на Львовском шоссе. Все казарменные и казенные здания в исправности, окна выбиты и изломаны печи.
– Срочно присылайте двух приставов, семь околоточных надзирателей и двадцать городовых! – кричал по налаженной связи со Львовом помощник коменданта. – Еще нужны торговцы, мыло, белье, сушеные овощи и соленья…
– Первыми отправлять венгерские части, – давал указания начальник эвакуационной комиссии, – за ними немецкие, потом итальянские и румынские. Поляков, чехов и русинов оставлять до конца эвакуации. Не более двух конвойных на сто человек…
