Всеволод Иванов - Императрица Фике
Царь хохотал пронзительно, то наклоняясь к столу, то откидываясь на спинку кресла. Как же он был доволен, как счастлив!
— Ха-ха-ха! — густыми голосами смеялись пруссаки. — Да здравствует наш Питер… Парень славный! Наш человек… Хох, хох, ур-ра-а!..
…Бледная луна скользила за тучами, мутно озаряя снег, в воздухе сверкали ледяные иголки, звенели колокольцы, тройка летела как птица, мелькали полосатые верстовые столбы. Еще не остыло тело императрицы Елизаветы, как бригадир и камергер, наперсник нового царя полковник Андрей Гудович скакал в легкой кошевке из Петербурга в Ригу и дальше, в Пруссию с важнейшим поручением. Он вез радостное извещение герцогу Ангальт-Цербстскому Христиану-Августу, что императрица Елизавета Петровна скончалась, что его дочка Фике и его зять вступили на русский престол. Он вез указ нового императора, которым его тестю жаловалось звание фельдмаршала русской армии.
Огромный Гудович подскакивал на ухабах, мерз на морозе, но благословлял свою удачу. Теперь-то будет все — и золото, и чины, и поместья, и крепостные… Послание к фатеру императрицы было что — лишь предлог, прикрытие для его командировки… Главное же поручение было — секретное письмо к королю Прусскому. Озабочивала, правда, мысль, как проскочить через фронт русской армии, и с таким деликатным поручением, как письмо вражескому королю. А потом — где же он найдет короля?
Много пришлось Гудовичу метаться по Пруссии, пока наконец он глубокой ночью не достиг города Магдебурга. Луна уже заущербилась, глядела оранжево и дымно, замок высоко на горе среди равнины чернел своими башнями, шпицами, колокольнями… Почтовая карета пронесла Гудовича гулкими воротами на замковый двор. Узкие стрельчатые окна в кабинете короля были освещены.
Оттирая намороженные уши, обгоняя чиновников, прыгая через ступеньку, Гудович вбежал в приемную. Чиновники бросились с докладом, и сейчас же в приемную выскочил маленький встревоженный человек в скромном темно-коричневом кафтане, при звезде.
Это был первый министр короля — граф Финкенштейн — самого короля в замке не было, но министр знал, где его найти.
— Я привез его величеству пакет от императора всероссийского! — сказал Гудович. — В собственные руки… Где я найду его величество?
— Что такое вы говорите? — ахнул Финкенштейн. — Что-о? От императора? Почему от императора? А императрица?
Сердце под коричневым кафтаном забилось, затрепетало.
— Ее величество императрица Елизавета скончалась двадцать пятого декабря! — докладывал Гудович. — Но где же король? Моя эстафета величайшей важности!
У графа Финкенштейна от радости подкосились ноги, он опустился в ближайшее кресло…
— О! — сказал он. — Величайшая новость! Его величество в Силезии. В Бреславле. Скачем туда немедленно… О-о! Какую же новость привезли вы, молодой человек!
Только лишь спустя две недели после своего выезда из Петербурга Гудович наконец добрался до короля. Он нашел его в деревне под Бреславлем, в гостинице «Под белым лебедем»… Зимнее солнце серебряным кругом снова светило сквозь серые тучи, деревья были белы от инея. Над входом в гостиницу, под черепичной крышей болтался, покачивался ржавый железный лебедь… Кругом по унавоженному снегу суетились адъютанты, ординарцы, в плащах, в треуголках. Привязанные у коновязей лошади хрустели овсом в торбах, дергали головами… Издалека доносились удары пушек. У входа рослые гусары играли, хохоча, в орлянку. У дверей охрана — широко расставив ноги, стояла пара гренадер. Когда из кареты выскочил русский офицер, все кругом всполошилось, бросилось было к нему, но остановилось, увидя, как за ним из кареты лез граф Финкенштейн.
— К его величеству! — важно бросил министр. — По самонужнейшему делу!
…Король сидел в большой общей кухне, около очага, вытянув на решетку ноги, и платком заботливо чистил свой крупный нос. Вытянувшись почти под самые балки потолка, Гудович отсалютовал, вручил королю пакет:
— От его величества, императора всероссийского! Король сверкнул взглядом на Гудовича, сломал орлёные печати на пакете, вскрыл его. Выпуклые глаза короля скользили по готическим строчкам, лицо становилось все радостнее. Все радостнее становилось и лица Финкенштейна, следившего за королем;
В собственноручном письме император Петр сообщал королю, что его тетка скончалась.
«…Не хотели мы промедлить — настоящим письмом ваше величество о том уведомить, в совершенной надежде пребывая, что вы, по имевшейся вашей с нашим престолом дружбе, при новом положении возобновите старую дружбу. Вы изволите быть одних намерений и мыслей с нами, а мы все старания к этому приложим, так как мы очень высокого мнения о вашем величестве…»
Так писал Петр Третий Фридриху II. Гудовичу тут пришлось нагнуться, потому что низенький и толстый король проворно подскочил и восхищенно клюнул его носом в щеку.
— Спасибо, спасибо! — кричал он, сверкая глазами. — Благодарение богу! Ты — голубь, принесший мне в клюве первую ветку мира… Первую! Наш тыл теперь свободен… Ты очень устал, да? Голоден? Эй, друзья! Адъютанты! Накормите этого русского медведя! Этот медведь, верно, ест по целому барану зараз, а? Да вина, вина ему! Ха-ха!
Грохоча сапогами, гремя саблями, Гудовича окружили прусские офицеры, увели с собой.
Король же сразу поблек, взглянул на Финкенштейна, сделал ему знак присесть к столу и вновь стал перечитывать письмо.
— Ничего нового! — сказал он разочарованно. — Ничего!
О кончине Елизаветы Петровны, своего непреклонного противника, король знал уже давно: еще 7 января он получил уже об этом донесение от английского посла Кейта.
Естественно, что запоздалое послание Гудовича не могло повысить настроение короля. Напротив — оно встревожило. Петр в нем не сообщал ничего, кроме своих чувств, но ведь это были лишь его личные чувства! А Петр не один в Петербурге. У Петра были еще и союзники. А как они отнесутся к его чувствам? Король боялся быть оптимистом.
— Поймите, граф, — тихо говорил он Финкенштейну. — Я просто не знаю, как же дело пойдет дальше. Ведь дворы Вены и Версаля гарантировали уже императрице Елизавете владение Пруссией. Да фактически русские уже ею владеют… Как же теперь царь откажется от таких завоеваний? Ради чего? Для кого? Ведь это бы значило просто капитулировать! Надо разведать положение в Петербурге!
Надо немедленно послать туда своего человека! Кого? А?
Гудовича широко принимали, чествовали, он в Бреславле прожил до февраля месяца. А тем временем подошли и более существенные вести: графу Чернышеву с его воинскими частями из Петербурга приказано было отделиться от австрийской армии и уходить к Висле, прекращая, таким образом, военные действия против Пруссии.
Князь Волконский, командующий русскими войсками, занимавшими Померанию, донес императору Петру Третьему, что получил от вновь назначенного штеттинского губернатора, герцога Бевернского, предложение — заключить перемирие между русскими и прусскими войсками — и просил соответствующих распоряжений. На это получил от Петра резолюцию: «Дурак! Заключать немедленно!»
Перемирие было заключено, и русские ушли на зимние стоянки в Померании и в Неймарке, с границей по реке Одеру.
Пленные с обеих сторон были освобождены.
И когда в начале февраля Гудович сломя голову снова скакал уже в обратном направлении, пробираясь через зимние стоянки русской армии, — рядом с ним сидел посланник короля Прусского, барон Вильгельм Бенгард Гольц.
Это был длинный двадцатишестилетний адъютант короля Прусского, безусый, с водянистыми синими глазами, большой пьяница и жуир, человек, ни перед чем не останавливавшийся. Настоящих дипломатов в Петербург послать не удалось: как ехать старому и со стажем дипломату в страну, с которой находились еще в состоянии войны, с которой целые двенадцать лет были прерваны и не возобновлены дипломатические отношения? Этот Гольц был по чину всего лишь капитаном, которого ради такой оказии произвели прямо в полковники. И теперь он, укутанный в серый плащ до самого длинного носа, в треуголке, повязанной шарфом по ушам, торчал коломенской верстой в русской кошевке, подскакивая на ухабах.
Их путь лежал по Померании, прочно оккупированной русскими войсками, на Мемель, на Ригу. Приходилось избегать встреч только с австрийцами. Тянулись скучные, заваленные снегом места, из которых подымали свои ветки черные ветлы, перепутанные морскими ветрами. Снег ослеплял под весенним, начинающие пригревать солнцем, дорога портилась уже кое-где. Гудович косился на своего молчаливого спутника и все время перебирал в голове: что ему просить у императора за точное выполнение столь важного поручения? «Надо будет просить деревни на Украине, поближе к родным местам! — думал он. — Подальше от Петербурга…»
