Эдвард Радзинский - Загадки истории (сборник)
И он начал играть на темной сцене перед пустым залом. Я стоял, боясь пошевелиться. Это была импровизация. Она длилась добрый час. И, клянусь, там, в темноте, он беседовал с Господом. Если бы мне было дозволено испросить у Творца земную радость, я попросил бы вновь вернуться в тот вечер. Наконец, мелодия оборвалась. Я слышал, как в темноте он стремительно вскочил. И сказал старому скрипачу:
– Теперь вы слышали настоящего Моцарта! Все остальное умеют и другие.
Я вышел из темноты со слезами на глазах. Мы обнялись. Мы оба были растроганы.
Вот полностью наш разговор, который в конце стал столь неожиданным.
Я. Однажды я показал вам свою Десятую симфонию. Она мне очень дорога. Я все надеюсь, что вы сыграете ее когда-нибудь.
Он промолчал. Он просто заговорил о своих бедах
Моцарт. Меня беспокоит здоровье Штанци. У нее были неудачные роды. И не одни. И врач велит отправить ее на курорт. Она хочет в Баден. Но у нас совершенно нет денег.
(После того как он отказался сыграть мою симфонию, он хотел, чтобы я одолжил ему денег. В этом он весь! «Накрахмаленные симфонии»!)
Я. Хорошо. Я дам, но очень немного. Вам известен мой принцип: я помогаю помалу, но многим.
Моцарт. А мне много и не надо, скоро у меня вновь будут деньги. Ко мне обратился Лоренцо ди Понте.
(Проклятие! Я знаю этого хитрющего венецианца: это итальянский еврей, который крестился, стал аббатом, что-то натворил и бежал из Италии. Он очень способный человек По протекции Сальери император сделал его придворным поэтом… Он сочинил множество либретто для опер Сальери. И вот добрался до Моцарта.)
Моцарт. Он предложил мне написать оперу на его либретто. Я получу сто дукатов.
(Неужели – выкарабкается? И вновь – веселый и легкомысленный Моцарт?)
Моцарт. И знаете, каков сюжет? «Свадьба Фигаро» Бомарше. И вот тогда – в единый миг! – я понял всю мою будущую интригу.
Я. Дорогой Моцарт, это великолепная затея.
Моцарт. Но разрешит ли император? «Фигаро» запрещен и в Париже, и в Вене… правда, после невиданного успеха. (Последние слова он произнес лукаво.)
Я. Тем больший будет интерес у нашей публики. Публика – женщина, и ее особенно влечет запретное.
Моцарт. Ди Понте клянется, что избежит в либретто всяких политических намеков.
Я. Но избежите ли вы? Вы – гений-простолюдин, который помнит пинок ноги ничтожного аристократа?
Моцарт. Я могу сердиться в письмах, барон, могу ненавидеть в жизни, но когда начинаю слышать музыку… Впрочем, вы знаете лучше меня: злой Гендель, злой Бах – разве это возможно? Музыка есть молитва, а Бог – Любовь и Прощение… Нет, нет, это будет веселая опера-буфф, и, клянусь, все итальянцы умрут от зависти! (Это он, конечно, о Сальери.)Моцарт. Зная ваше доброе отношение, барон, ди Понте просил меня поговорить с вами. Император ценит ваши советы.
Я. Я уверен, дорогой Моцарт, моей помощи не потребуется. Император одобрит эту идею. Наш просвещенный монарх не раз говорил: «Предубеждение, фанатизм и рабство духа должны быть уничтожены». Он поклонник французских просветителей, ему будет приятно разрешить оперу на сюжет, запрещенный в Париже.
Он обрадовался как дитя. Он не знает: императоры часто говорят одно, когда думают совсем другое. Но я знаю.
ИЗ ДНЕВНИКА
1786–1787 годы
Все случилось, как предполагал я.
На последней репетиции – предощущение триумфа. После арии «Мальчик резвый» оркестранты вскочили, стучали смычками и кричали: «Браво». Да, это восхитительная опера-буфф. Но на мой вкус это – прежний Моцарт. А я мечтаю о другом… Который только нарождается и рождению которого грозит помешать этот легкомысленный успех.
И потому вчера, когда император осведомился о моем впечатлении, я ответил вопросом:
– Ваше Величество, уже не говоря о том, как будут недовольны в Париже, надо ли в нашей спокойной благословенной стране насаждать развращающий французский дух? Не лучше ли нам почитать всех этих великих просветителей на расстоянии?
Вот почему, несмотря на успех, опера быстро исчезла со сцены…
Разговор за обедом.
Моцарт. Он – демон!
Я. Кто?
Моцарт. Демон всей моей жизни.
Я. Боже мой, о ком вы это?!
Моцарт. О Сальери!
И это он повторяет теперь разным людям. Истинный сын своего отца. И хотя ни разу впрямую они не столкнулись, о вражде Моцарта и Сальери знает вся Вена. Хотя на этот раз Моцарт прав. Болтун Сальери быстро подхватил и развил мой слух о недоброжелательстве императора. Он разнес его по дворцам, и Моцарта перестали приглашать.
Уже уходя, Моцарт сказал мне: «Боже мой! У меня совсем нет концертов. Осталось всего два ученика. А мне, как никогда, нужны деньги. Я прошу вас, барон, если услышите, что кому-то нужен хороший учитель…»
Как я люблю его таким!.. Началось, началось его истинное одиночество… путь в бессмертие…На днях исполнялись написанные Моцартом струнные квартеты. На исполнении одного из них я печально вздохнул, и сидевший рядом со мной влиятельный критик, естественно, это заметил. Сегодня утром Моцарт был у меня. Наш разговор был очень занятен.
Моцарт. Боже мой, что они обо мне пишут! Что они пишут: «Жаль, что Моцарт столь жаждет стать новатором… На цыпочках долго не устоишь…»
Я. Вы обращаете внимание на эти писания недоумков?
Моцарт. А вот что пишет обо мне дрянной итальяшка Сарти: «Эти варвары, немцы, лишенные всякого слуха, смеют предполагать, что они пишут музыку!» За этим говнюком, конечно, – Сальери.
(Замечу: издатели уже отказываются от его сочинений, и он все больше становится образцом не самого хорошего тона.)
Моцарт. Вчера, барон, я объявил свою Академию. Я разослал подписные листы. Они вернулись пустыми. Точнее, на них было только одно имя.
Я. Одно? Но, согласитесь, оно стоит многих.
Моцарт. Да, да. Ваше имя, дражайший барон. Боже мой, что бы я делал без вас.
Но его заботили деньги. И на лице его была мука. Я дал ему, но немного. И прибавил: «Я закончил вчера свою Одиннадцатую симфонию…»
Но он молча взял деньги и торопливо откланялся.
Таков характер этого человека!
ИЗ ДНЕВНИКА 29 декабря 1786 годаЯ вижусь с Моцартом редко. На Рождество 1786 года он уехал в Прагу, где, говорят, с великим успехом идет его «Фигаро». Чтобы поболее узнать о Моцарте, я отправился сегодня к его либреттисту ди Понте.
Я застал его дома. Он сочинял. На столе – бутылка токайского, открытая табакерка с испанским табаком. На коленях – юная красотка, которая при моем появлении бросилась прочь из комнаты. Он хвастливо показал мне письма Моцарта. Вот их содержание:
«В Праге ни о чем другом не говорят, не играют, не поют, не танцуют, кроме нашего „Фигаро“! „Фигаро“ всюду! „Фигаро – здесь, Фигаро – там“. Бесконечные балы… Ты, конечно, представляешь меня волочащимся за всеми красавицами? Представь – лучше плетущимся. У меня нет сил танцевать и любезничать, потому что я смертельно устал из-за своей работы, и к тому же ты знаешь мою застенчивость».
Ди Понте сказал, что успех «Фигаро» блистательный – и директор Пражской оперы Бондини заплатил Моцарту сто дукатов за будущую оперу. Оказалось, либретто к этой опере и писал сейчас этот поэт и прощелыга. Помогая себе вином и красоткой! Будущая опера называется соответственно всей обстановке – «Дон Жуан»… Итак, опять? Опять – опера-буфф? И опять прежний Моцарт?Сегодня беседовал с господином Ланге, мужем Алоизии, урожденной Вебер. Он рассказал, что Моцарт в Праге дописывает своего «Дон Жуана». По слухам, он живет в чьем-то имении. И в саду пишет оперу. Вокруг идет веселая попойка, играют в кегли… Рассказал о бесконечных певичках из местной оперы, которые охотно помогают Моцарту входить в образ Дон Жуана. Моцарт, Моцарт!.. Забавная деталь: Бондини вызвал в Прагу некоего итальянца Джакомо Казанову, который в молодости отличился большими удачами в охоте на женщин. И этот старый ловелас исправил Моцарту либретто «Дон Жуана». О, Боже!
В Праге – огромный успех «Дон Жуана». А у нас в Вене не торопятся. Все это время в опере исполняли «Тарара» Сальери. (Отмечу – с неизменным успехом.) И вот вчера – долгожданная премьера Моцарта.
Я пошел в театр, чтобы стать свидетелем: «Дон Жуан» провалился. Наши тупоголовые венцы ждали повторения «Фигаро». Они пришли поразвлечься веселыми похождениями наказанного небом ловеласа. Но «Дон Жуан» не слишком веселит. Это лихорадочное напряжение. Устрашающее неистовство музыки. И это явление Командора… Железный ритм… Дыхание предвечного… Я был не прав… Рождается новый Моцарт… Я счастлив.
Моцарт встретил провал, к моему изумлению, насмешливо. Он сказал только одну фразу: «Ну что ж, дадим им время разжевать».
Наконец-то мы увиделись с Моцартом. После пражских успехов император назначил его камер – музыкантом с обязанностью сочинять музыку для придворных маскарадов. Наша беседа:
