Илья Бражнин - Друзья встречаются
Следующий день был самым тяжелым. Мудьюжане ходили ничего не видя перед собой. Всё было кончено, и навсегда.
Днем пришел пароход из Архангельска. Шестерка снова появился в бараке и, забрав пятнадцать человек, отправил их на пристань. К ним присоединили партию из барака подследственных. Каторжанам, подвозившим уезжавших на шлюпке к пароходу, удалось перекинуться несколькими словами с командой. Матросы подтвердили достоверность, слухов об Иоканьге, хотя и не знали, куда именно повезут забранную на острове партию.
Что касается каторжан, то они уверены были, что это первая партия на Иоканьгу. Если бы шло дело о вызове на суд в Архангельск, то взяли бы только одних подследственных и не трогали бы осужденных каторжан. Они не могли знать о намерениях французского командования заполучить на всякий случай заложников для отправки во Францию. Для каторжан было совершенно очевидно одно: отправка на Иоканьгу становилась реальностью.
Терять каторжанам было нечего. Хотя бы под усиленным надзором, без оружия, с нарушенной связью между завербованными охранниками и каторжанами, между каторжанами и подследственными - всё равно надо подниматься! Через день-другой уйдут с Мудьюга карбасы патрикеевцев и тогда - конец.
Каторжанская часть пятерки решила подниматься.
В бараке подследственных ничего об этом не знали, так как с памятной ночи налета Шестерки подследственных оградили от каторжан усиленной охраной. Сивков рвал и метал. Он считал, что, каторжане струсили и предали. Утром пятнадцатого сентября Ладухин получил от Сивкова через верные руки записку следующего содержания:
«Ты - или предатель, или трус. Ты должен понять - или сейчас, или никогда! Ждать больше нечего. Всё равно пропадем. Подымайтесь во что бы то ни стало».
В полдень Сивков получил короткий ответ: «Сегодня в два. Жди выстрела. Обезоруживай конвой. Захвати склады с оружием на южной оконечности».
Обед прошел в напряженном ожидании назначенного часа. Голодный Никишин не притронулся к еде.
После обеда выпустили на работу только часть каторжан, а остальных заперли в бараках. Очевидно, Шестерка чуял недоброе, и настороженность его усиливалась.
Никишин работал на проволочных заграждениях в лагере. Неподалеку на песке работал десяток Ладухина. Они с трудом держали в руках лопаты. Никишин несколько раз поранил пальцы о проволоку и поглядывал на Ладухина.
Наконец Никишин не выдержал. Он бросил проволоку и, подойдя к конвоиру, попросил закурить. Конвоир принялся суетливо шарить по карманам, глаза его часто мигали. Знал ли он что-нибудь, почувствовал ли необычное в обстановке? Как бы там ни было, но вместо одной сигареты конвоир отдал Никишину целую пачку.
Прикуривая, Никишин видел скошенным глазом, что и Ладухин прикуривает у своего конвоира. Никишин знал, что Ладухин некурящий.
Он чуть повернул голову и, не отрываясь, следил за Ладухиным. И вдруг за спиной раздался выстрел.
Никишин вздрогнул всем телом и обернулся. В одно короткое мгновение увидел он бегущего с винтовкой Ладухина, выскочившего из мастерской Власова и блеснувший в руках его топор, увидел других каторжан с какими-то железинами.
«Начинается», - подумал Никишин.
Коротким цепким движением он схватил винтовку, которую держал конвоир, и рванул её на себя. Ошеломленный конвоир не сопротивлялся. Кругом бегали и суетились люди. Он поглядел на них, поглядел вслед побежавшему от него Никишину и тоже побежал.
Никишин был уже возле сторожевой вышки. Щелкнув затвором, он вскинул винтовку к плечу и крикнул часовому на вышке:
- Бросай винтовку!
Часовой взмахнул руками и бросил винтовку. Никишин схватил её и побежал ко второй вышке. Часовой мигом скатился с лестницы и вприскочку, как заяц, помчался в лес.
Никишин сунул первому попавшемуся каторжанину лишнюю винтовку и вдруг увидел машущего руками Ладухина.
- В барак! - закричал ему Ладухин. - Всех выпускать!
Никишин повернул к бараку. Возле дверей уже орудовал топором Власов. Втроем они сбили замок и, ворвавшись внутрь, закричали:
- Выходи, товарищи, свобода!
Крик их был дик и страшен. Каторжане повскакали с мест.
- Стой, стой! - закричал начальник барака. - Не выходить наружу!
- Обезоружить, - завизжал его помощник, - обезоружить, хватайте их!
И начальник барака, и помощник были царскими офицерами. На каторгу они попали случайно, только за то, что при красных служили в советских учреждениях. Они быстро выслужились перед начальством каторги, и Судаков поставил их, вместе с другими бывшими офицерами, во главе барака. Они были внутренним оком надзора, пользовались особым покровительством Судакова и были иной раз страшней охранников.
Ладухин, услышав голос начальника барака, задрожал. Лицо его передернула судорога, он вскинул винтовку и, не целясь, выстрелил. Пуля ударила в стекло.
Начальник барака мгновенно выбежал из барака и закрыл снаружи дверь. Сумятица увеличилась. Те, что бежали к двери, повернули назад и смяли других.
«Пропало всё к черту, - подумал Никишин с ужасом, и в то же время мгновенным толчком эту мысль оборвала другая: черный ход!»
Может быть, это была не мысль, а короткий выкрик Ладухина, толкнувшего его плечом. Он не размышлял. Он повернул вслед за Ладухиным и, пробивая дорогу в проходе между нар, побежал к противоположной двери. И тут он увидел Власова с топором.
Человек десять-двенадцать, тяжело дыша, навалились на дверь. Доски с треском отскочили в стороны, и каторжане вырвались наружу.
- За мной, товарищи! - крикнул Ладухин. - На волю!…
Человек сто выскочило из барака и побежало вслед за Ладухиным.
- Беги к Сивкову! - крикнул на ходу Ладухин Никишину. - Пусть гонит своих сюда! Да оружия, ради Христа, оружия!
Никишин круто повернул и побежал к бараку подследственных. Пробежав шагов двести, он увидел Сивкова, перелезающего через проволочные заграждения. Охранники убегали к южной оконечности острова. Сивков, перебравшись через проволоку, мчался вслед за ними размахивая руками и кричал:
- Перенимайте! Перенимайте конвой! Обезоруживайте!
За спиной застрекотали выстрелы. Это Шестерка, прибывший к месту действия с отрядом охраны, атаковал со стороны дома администрации барак каторжан и подбирался к подследственным.
Ладухин с толпой каторжан повернул ему навстречу, и Шестерка отступил снова за каторжанский барак. Отстреливаясь, он бил по серой толпе каторжан и быстро рассеял её. Несколько человек осталось лежать на земле. Ладухин, собрав вокруг себя человек пятнадцать, укрылся за барак подследственных.
Между тем Шестерка загонял каторжан в барак и запирал двери. Ладухин и подоспевшая к нему партия Сивкова кинулись к проволочным заграждениям. Патроны кончились, надо было уходить к морю.
Добравшись до проволочных заграждений, по одному стали перебираться за границу лагеря.
Шестерка, заперев каторжан и видя, что со стороны барака подследственных молчат, обошел его и с отрядом своим кинулся к проволочным заграждениям.
Каторжане толпились у перекинутых через проволоку досок. Три шага по доске - и впереди дорога к морю, к спасительным карбасам. Но эти три шага суждено было сделать не всем. Отряд Шестерки давал залп за залпом, и каторжане падали один за другим. Шла страшная, слепая жеребьевка: кого уронит следующий залп, кто успеет пробежать по доске.
Никишин стоял рядом с Ладухиным, зеленый от злобы и удушья. Ладухин, не отрываясь, следил за Шестеркой и яростно тряс винтовкой. Власов стоял обок с ним. Шестерка, осмелев, подбирался с отрядом все ближе.
Вдруг Власов сорвался с места и кинулся ему навстречу.
- Стой, - закричал Никишин ему вслед. - Куда?
Власов пробежал шагов тридцать, пригнулся к земле, схватил что-то и повернул назад. Охранники ударили ему вслед из винтовок, но Власов уже был возле каторжан. В руках его был солдатский подсумок, брошенный убегавшим от Сивкова конвойным. Подсумок был полон патронов. Их тотчас расхватали. Ладухин приложился и выстрелил. Шестерка ткнулся лицом в землю. Ударили ещё три винтовки.
Солдаты из отряда Шестерки, видя, что командир их упал, разом остановились, попятились и, когда каторжане дали новый залп, побежали к лесу…
Шестерка вдруг поднялся и тоже побежал. Пуля Ладухина его не тронула. Упал он после выстрела случайно, запнувшись за кочку. Эта случайность спасла жизнь многим каторжанам.
