Жорж Бордонов - Кавалер дю Ландро
Затем прошли три дня, которые остались в Истории как „Славная троица“. Восставшие парижане смели с трона Карла X, и на нем устроился его кузен Луи-Филипп. Провинция никак не отреагировала на эти события. До нас доходили сведения, что личная гвардия свергнутого короля подталкивала его к продолжению борьбы и возвращению во Францию, в Вандею. Карл X не соизволил прислушаться к их мнению и отправился в Шербур, в эмиграцию. Английское правительство предложило ему замок Холируд в Шотландии, бывшую резиденцию Стюартов. Но, говорят, старый король отказался от этого предложения. Он жил в окружении своих родственников и нескольких преданных ему вельмож, которые составляли какое-то подобие двора, и проводил время за игрой в вист. В его окружении только его невестка, герцогиня де Берри, не смирилась. От герцога де Берри у нее был поздний ребенок, 1820 года рождения, Генрих, герцог Бордоский, прозванный „чудесное дитя“. Она хотела всеми силами женщины, всей нежностью матери и всей своей душой авантюристки, чтобы ее сын отобрал корону у Луи-Филиппа и царствовал во Франции под именем Генриха V. Едва устроившись в шотландском замке, она начала плести сети заговора против своего противника. Она рассылала письма, вербовала сторонников, назначала комиссаров, мечтая высадиться в Марселе, поднять юг, затем Вандею, особенно Вандею! Потом двинуться на столицу. Я почти не буду касаться деталей этого заговора, хотя он имеет прямое и трагическое отношение к истории шевалье. В аристократических кругах Вандеи мнения относительно того, следует ли поддерживать герцогиню де Берри, разделились. Одних это дело воодушевляло, как, например Атанаса де Шаретта, другие заняли места в рядах колеблющихся, то есть отказались поддерживать предприятие, достижение цели в котором вызывало огромные сомнения. Они имели голову, но не имели сердца. Но у шевалье было горячее сердце, и оно не позволяло ему иногда сохранять ясность мысли».
Свидание в Фительере
Никто не осмелился приехать в Нуайе с предложением присоединиться к заговору, даже старые товарищи дю Ландро по Почетной гвардии. Может быть, потому, что в глубине души они сами разделяли его сомнения. Все знали, что он не умел скрывать свои мысли, прятать свой гнев, так же как и разочарование. После неудачи Виела и прихода к власти Полиньяка, он откровенно заявил:
— У меня нет никаких иллюзий относительно дальнейшего хода событий, они почти неизбежны. Герцог де Полиньяк, этот отъявленный куртизан, не осмелится возражать Карлу X. Они похоронят монархию. Это так же верно, как то, что меня зовут Ландро.
Когда герцогиня де Берри в 1828 году посетила Вандею, проехала по полям сражений девяносто третьего года, навещала ветеранов и оставшихся в живых участников Великой войны, пела перед крестьянами дифирамбы королю, шевалье сказал:
— Ее высочество сама не знает, что делает. Она стала зазывалой в лавке, торгующей королевской честью. Какая злая шутка Истории!
Посмеиваясь, он восклицал:
— Да, да, это прекрасное создание, верх женского совершенства, жаль, что она немного косоглаза.
— Никто этого до сих пор не замечал, — возражали ему.
— Возможно. Я не рассматривал ее вблизи. С меня достаточно быть «человеком из толпы». Эти бесконечные овации, эта ружейная стрельба действуют мне на нервы!
— Потерпи немного, будь снисходительным!
— Черт возьми, как принцесса может не видеть, что почти везде эти «ветераны» — наряженные специально по этому случаю молокососы! Все наиграно, как в плохой пьесе!
— Поэтому ты уезжаешь к себе?
— И как можно быстрее! Роль статиста в исторической драме не по мне, покорно благодарю! Эта несчастная женщина среди старых ружей, проржавевших пушек и курток с бумажными сердцами на груди просто потеряла способность здраво мыслить, она впала в горячечный бред. Вот что приготовили ей власти, префекты и мэры. Только они выиграют от этой грубой инсценировки. Рука прижата к груди, зад подтянут, глаза горят восхищением, а сами так и стараются оттереть соседа, менее удачливого или более благоразумного! Я не могу на это смотреть. Меня тошнит от этого спектакля. Печальную правду, истинное состояние общественного мнения вы знаете не хуже меня. Триумф «Мадам» — это огромный и роковой обман!
Когда газеты подробно и высокопарно сообщили о бале, данном герцогиней де Берри в 1829 году под девизом «Мария Стюарт и двор Валуа» — пышная театральная постановка, где роли приближенных королевского двора играли их потомки, наряженные в старинные одежды, тщательно хранимые в семейных гардеробных — шевалье отметил:
— Спектакль продолжается. Это визит в Вандею, но уже в масштабах всей Франции! Возвращение в славные времена! Стареющая монархия играет пьесу о былом величии. Она думает, что ослепительно блистает, это потому, что уже слепа. Поверьте мне, друзья, уже не на что надеяться… И этот выбор пьесы — Мария Стюарт, обезглавленная королева!
Его речи были хорошо известны в дворянских кругах, и поэтому никто не имел иллюзий об отношении шевалье к планам герцогини. Однако Форестьер, слишком старый, чтобы взять в руки оружие, попытался переубедить своего «крестника». «Он язвит, но это верный и несгибаемый человек. Он это еще докажет!» — говорил он всем. Форестьер отправился в Нуайе, тщательно подготовившись к разговору. Ландро его сразу прервал:
— Меня всегда зовут в случае необходимости. И вас прислали ко мне, мой воспитатель, потому что боятся получить пинок под… Вы понимаете, что я хотел сказать и не сказал только из уважения к вам. Эта мания плести заговоры меня забавляет. Особенно у людей, так хорошо устроившихся в жизни.
— Ты не веришь в наш успех?
— Вандея спит, дорогой мой воспитатель.
— Мы ее разбудим!
— Она к тому же заслужила свой покой. Для всех Луи-Филипп — всего лишь один король, сменивший другого. Раз не трогают священников, значит, все идет хорошо. Остальное — заботы парижан.
— Но, в конце концов, Луи-Филипп сын цареубийцы. Память о Людовике XVI, малолетнем дофине Людовике XVII, о казненной королеве живет в сердцах.
— В наших!
— Ты разве не знаешь, что Луи-Филипп король от революции и не имеет права на престол? Против него выступают и либералы, и бонапартисты, и легитимисты…
— А за него буржуа, крупные и мелкие. Отныне у них веревка от мешка с деньгами.
— Юбер, прекрати шутить. Речь идет не о маскарадном заговоре, а о серьезной организации. Герцогиня уже назначила ответственных за ключевые позиции: герцог д'Эскар на юге, Шаретт в Вандее, Гибур в Бретани. На маршала Бурмона возложена координация военных действий и связь с роялистским комитетом в Париже.
— Прекрасно! Но где ваши войска? Я вспоминаю 1815 год и наши мифические дивизии. На бумаге все всегда выглядит великолепно.
Он повернулся к мадемуазель Виктории:
— А ты как думаешь?
Шевалье спрашивал мнение женщины! Это было невероятно! Форестьер не смог скрыть своего изумления.
— Поступайте, мой друг, согласно своим убеждениям, — ответила Виктория. — У меня одна забота: быть с вами рядом в любом деле.
Форестьер было нахохлился, как курица в грозу, но под язвительным взглядом шевалье он снова вернулся к теме разговора:
— Так ты согласен?
— А разве могу я отказаться? — был ответ.
Один из историков сравнивал Вандею девяносто третьего года с потревоженным осиным роем. Вандея 1832 года если и зашевелилась, то только в замках аристократов. На фермах, в деревнях и городках народ остался равнодушен к династическим спорам Бурбонов и принцев Орлеанских и занимался своими делами. Первые шаги Луи-Филиппа были не очень удачными: не доверяя Вандее и по старой памяти опасаясь ее, он наводнил край «красными штанами». Однако эти веселые солдаты, занявшие стратегические пункты страны, разбившие лагеря на городских площадях, устроившиеся на постой в домах местных жителей, не были похожи на волонтеров Республики. Они были встречены гостеприимно, может быть, немного насмешливо, но вполне доброжелательно. Некоторые даже имели родственников в деревнях, которые подозревались в мятежных настроениях. Было ясно, что никто не испытывал желания воевать, за исключением некоторых «господ» да каких-нибудь бывших офицеров синих. К несчастью, из-за желания выслужиться и ненужной торопливости некий господин де Боннешоз по подозрению в заговоре был арестован полицией и казнен. Его смерть несколько возбудила общественное мнение. Люди передавали друг другу его последние слова, которые он произнес в больнице Монтегю: «Моя миссия выполнена. Я всю жизнь хотел служить королю. Моя смерть послужит ему, и Бог примет меня как дитя Вандеи». Среди крестьян вызвала волнения и казнь фермера, который давал ему убежище. Но роялисты не смогли извлечь больших выгод из этой двойной смерти. Они попытались распространить слух, что войска Луи-Филиппа получили секретные инструкции, что их лицемерное миролюбие служит лишь для того, чтобы усыпить недоверие народа, а укрепив свою власть в Вандее, они вырежут католиков и их кюре. Но священники опровергли вымыслы «господ»; они проповедовали мир и согласие и призывали не брать в руки оружие без достаточных на то причин, только в угоду политическим спорам сеньоров. Даже среди владельцев имений мнения разделились: сыновья поднялись против отцов, отцы против дедов, иногда даже жены против мужей. Большая часть дворянской молодежи, недовольная спокойной и скучной жизнью в довольстве и роскоши, возбужденная примером еще не такой уж давней эпопеи крестьян в сабо, с энтузиазмом ввязалась в это дело, не думая о последствиях, в нетерпении проявить себя.
