Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима
— Есть штук пять или шесть. С ними будет меньше хлопот — они лишь помяты…
Сатир снял со стены один из щитов и привычным движением надел его на левую руку.
— Прекрасно! — воскликнул он с непонятной для кузнеца радостью, сделав несколько упражнений со щитом, отражая им удары воображаемого противника. — А наконечники для дротов? — спросил тарентинец. — Тебе нетрудно было бы их изготовить? Штук семь, не больше?..
— Сделаю не хуже, чем в мастерских Стертиния, — ответил кузнец, — хотя господин никогда не заказывал мне наконечники для дротиков…
— Можешь считать, что ты уже получил заказ, — сказал Сатир. — А этот щит я возьму с собой и покажу своим товарищам. Если он им понравится, как мне, то у тебя сегодня будет семеро помощников.
Пока Сатир разговаривал с кузнецом, Эсхрион подозвал к себе подручного и спросил его:
— Ты найдешь дорогу в Рим?
— Ты хочешь послать меня в Рим? — обрадовался юноша.
— Да. Нужно кое-что передать нашему господину… Помнишь, где стоит его дом?
— Я там был всего один раз. Господин купил меня у храма Кастора, привел к себе домой и в тот же день отправил сюда…
— Дом господина находится на Этрусской улице. Поспрашиваешь у прохожих и найдешь. Скажешь господину, что…
— А вот этого делать не следует ни в коем случае, — сказал, обернувшись к виллику, Сатир, прервав свой разговор с кузнецом.
— Что плохого видишь ты в том, что я пошлю посыльного к господину? — нахмурился Эсхрион, очень недовольный вмешательством гладиатора в свои распоряжения.
— Господин вряд ли похвалит тебя за это, — жестким тоном продолжал Сатир. — Неужели ты не понимаешь, почему я и мои товарищи явились сюда ночью, тайком? О нашем пребывании здесь никто из посторонних не должен знать, ни одна живая душа. Кто поручится, что этот юноша не сболтнет лишнего в Риме? Малейший слушок о том, что ученики Аврелия выпущены из-под стражи и укрываются в его имении, может вызвать всякие толки и подозрения. Представляешь, какой может разразиться скандал и как это может повредить нашему господину? Нет, нет, почтенный мой земляк, эту твою затею придется оставить. Она чревата непредсказуемыми последствиями.
Эсхрион не нашелся, что возразить на эти доводы.
— Пожалуй, ты прав, храбрый Сатир, — после долгой и неловкой паузы согласился он.
Но на душе у него стало еще неспокойнее, чем раньше. Он и сам не знал почему. Эта Ювентина, эти смирные и до тошноты вежливые гладиаторы… Уж лучше бы вместо них явился буйный и наглый Пацидейан с целой шайкой таких же, как и он сам!..
Сатир тенью ходил за Эсхрионом до тех пор, пока оба они не вернулись в дом. Управитель сразу поспешил укрыться в своей комнате.
Гладиаторы уже не спали. Немного подремав, они присоединились к Мемнону, который по-прежнему сидел за столом.
После треволнений минувшей ночи никому из гладиаторов не спалось.
Гирнефо и Автоноя хлопотали возле очага, занятые приготовлением обеда.
Появление Сатира со щитом в руке вызвало среди гладиаторов оживление.
— Вот! — сказал тарентинец, бросив щит на стол. — Я предлагаю всем обзавестись такими же. В кузнице я нашел много всякого оружия, но вот щиты более всего пришлись мне по душе. С ними мы удвоим свои силы. Как вы думаете? — обратился он к товарищам.
— Ты не только храбрый, но и самый мудрый среди нас! — с радостной улыбкой воскликнул галл Багиен, схватив щит и быстро надев его на руку. — С этим щитом я готов взять на себя трех стражников с Аврелием в придачу!
— Я еще подумал о том, — продолжал Сатир, — что нам не помешало бы и метательное оружие. Если врагов окажется слишком много, то прежде чем взяться за мечи, угостим их дротиками, чтобы им наши жизни обошлись подороже. Я предлагаю после обеда отправиться всем вместе в кузницу и помочь старому мастеру отковать для нас по одному железному наконечнику, после чего мы сами приладим к ним древки, вырубив их в лесу.
— Одно удовольствие иметь дело с такими храбрецами, как вы! — сказал Ириней, глядя на товарищей, к которым после недолгого общения с ними испытывал все большую симпатию.
— Послушай, милая, — обратился Мемнон к Гирнефо, поставившей в этот момент на стол большой горшок с дымящейся вареной полбой. — Я хочу спросить тебя о Ювентине… Как она себя чувствует?
— Она сильно продрогла по пути сюда и, кажется, захворала, — ответила молодая женщина.
Мемнон взглянул на нее с тревогой.
— Ты думаешь, болезнь ее серьезна?
— Акте дала ей выпить отвар из лекарственных трав, и она уснула, — сказала Гирнефо и добавила: — Юнона милостива, а Ювентина всегда отличалась крепким здоровьем. Думаю, все обойдется…
Между тем на столе, кроме горшка с вареной полбой (это была знаменитая маза[365] — традиционное кушанье жителей Лация), появились еще два блюда из обожженной глины — на одном из них были вкрутую сваренные яйца, на другом — жареная рыба.
Старик Тевпил поставил перед гладиаторами глиняный кувшин с подогретым вином.
— А что же хозяин с хозяйкой? — обратился к нему Сатир. — Разве они не присоединятся к нашей трапезе?
— Лучше бы вы их не беспокоили, — отвечал старик. — Жена виллика до смерти боится гладиаторов, с тех пор как они побывали здесь вместе с вашим управителем Пацидейаном. О, это были настоящие варвары, без стыда и без совести!
— Понятно, — усмехнулся Сатир.
Гладиаторы принялись за еду.
По римскому обычаю начали с яиц, запивая их кислым вином, приготовленным специально для рабов по рекомендации Катона из ополосок с добавлением небольшого количества виноградного сока и выжимок.
Потом наступил черед жареной рыбы, которую гладиаторам в школе не подавали даже по праздникам. Аврелий кормил их исключительно ячменем, как ему советовал школьный врач Осторий, прозванный в гладиаторской среде Живодером, так как основным его занятием было зашивание ран, полученных бойцами на арене. Осторий утверждал, что ячмень является наилучшим средством для наращивания мускулов в отличие, например, от бобов и полбы, которые, по его мнению, делали их вялыми, а не такими крепкими и сильными, как при питании одним ячменем.
Стряпня Гирнефо и Автонои гладиаторам очень понравилась.
Полбу, смешанную с тертым сыром и медом, они в один голос назвали настоящей амброзией. Поданный на стол яблочный пирог взялся нарезать добродушный германец Сигимер.
В конце застолья Сатир слил в одну чашу остаток вина и, совершив возлияние в честь греческих, галльских и германских богов, пустил ее по кругу.
Как только чаша дружбы обошла всех сидевших за столом, тарентинец напомнил, что пора идти в кузницу.
Плащи гладиаторов просохли. Все молча оделись, разобрали свое оружие и вышли из дома, прихватив с собой по яблоку, чтобы на ходу закончить трапезу.
Уже возле кузницы их догнал Тевпил и спросил:
— Кто из вас Мемнон?
— Я, — ответил александриец.
— Ювентина хочет с тобой поговорить.
Мемнон крикнул товарищам вдогонку:
— Я приду позже!
Ювентина ждала гладиатора у входа в дом, застегивая пряжки на своем плаще. Девушка была бледна. Глаза ее лихорадочно блестели.
— Тебе нездоровится. Зачем ты вышла? — подходя к ней, сказал Мемнон.
— Не смотри на меня с такой жалостью, — улыбнулась Ювентина. — Я всегда легко переносила простуду… Хочу прогуляться с тобой к озеру, — помолчав, продолжала она. — Кто знает, удастся ли нам еще раз побывать наедине, а мне так много нужно тебе сказать…
— Я постоянно думаю о тебе, — обняв девушку, сказал Мемнон и хмуро добавил. — Теперь тебе нет возврата в Рим… Минуций поступил слишком жестоко, послав тебя на такое дело.
— Не говори так, — возразила Ювентина. — Видимо, сама Диана, которая оказывает Минуцию свое покровительство, внушила ему это. Ты же не станешь отрицать, что без меня вы уже все погибли бы.
— Я и мои товарищи благословляем тебя как свою спасительницу.
— О, до спасения еще очень далеко!
— Ты думаешь, Аврелий не оставил надежды разыскать нас?
— Ты его плохо знаешь, — покачала головой Ювентина. — Он не успокоится, пока не нападет на наш след. Ни один беглый еще не ушел от него. Если его стражники не схватят нас, он поднимет на ноги сыщиков из товарищества фугитивариев[366]. Нас будут искать по всей Италии.
Надежда только на Минуция. Он уверил меня, что если мы доберемся до его имения под Свессулой, он позаботится о нашей безопасности…
— Какой-то он странный, этот римлянин, — задумчиво произнес Мемнон. — Он на грани разорения, опутан долгами и в то же время принимает участие в судьбе гладиаторов, устраивает им побег, растрачивая на это последние свои деньги…
— Но мы же знаем, почему он это делает? Он хочет с твоей помощью перебраться на Крит.
