Елена Жаринова - Сын скотьего Бога
Спустя десять лет у Новгорода был уже маленький торговый флот. Пристань, у которой раньше качалось пять-шесть данских и русских ладей, теперь превратилась в порт. Каждую весну, как только начиналась навигация, она пестрела сочными красками, запахами и звуками. Зазвенели деньги — старые римские монеты, византийское золото, арабские серебряные дирхемы. Гости привозили в Новгород предметы роскоши — дорогие ткани, пряности, экзотических животных и рабов из разных стран и племен. А вывозили из города лен, пеньку, мед, дубленые кожи и мех. И этот товар всюду пользовался спросом.
Купцы стали выделяться среди прочих горожан. Их легко было узнать по шелковым и парчовым одеждам. Их жены тоже оделись в шелка и аксамиты, в волосах у них играли золотые подвески, на пальцах сверкали разноцветные перстни. От города запахло богатством.
Чтобы терема нуворишей не затмевали красотой старый княжий терем, на холме возвели новый — роскошный, резной, с цветными окнами, золочеными столбами и расписными палатами. Одним из главных помещений терема стала библиотека. Здесь на почетном месте хранились книги и рукописи, которые когда-то спасли от Хавра Волх и Сайми. За десять лет к ним присоединились и другие, привезенные купцами из плаваний.
Сначала Волх собирался здесь со своими побратимами для разговоров слишком серьезных, чтобы вести их в трапезной. Но потом, на свою голову, он вызвал из Киева книжника — старенького монаха-христианина, не сошедшегося характером с киевским князем. Монах этот в отличие от бедняги Спиридона и в самом деле умел обращаться с ценными книгами. Он следил, чтобы в библиотеке было не сухо и не сыро, не жарко и не холодно. К пергаментам и папирусам он прикасался не дыша и брал их не голыми руками, а с помощью чистой льняной тряпочки. В результате он выжил Волха из его же собственной библиотеки.
Поэтому рядом появилась еще одна комната — Тайная палата. Там и проходили советы княжеской дружины.
Спустя неделю после встречи Туйи и Мара Волх сидел там вдвоем с Бельдом.
В этом году Волху исполнялось тридцать. Он был по-прежнему строен, даже худ, а лицо казалось юным из-за редкой бороды. С аристократической небрежностью носил он заморские шелка и тяжелую золотую гривну на шее. Двигался и говорил он как очень уверенный в себе человек.
Бельд же, напротив, весь стал какой-то потерянный. Даже ярко-рыжие волосы словно потускнели. Он давно избавился от своего смешного выговора и перестал ставить «хорошо» перед каждой фразой.
— В этом году гостей у нас будет еще больше. А на пристани киевляне зимуют и русские развалюхи место занимают, — сказал он князю. — Я предупреждал, надо еще кусок берега под пристань застроить. А теперь не успеем. Лед тронется со дня на день.
— Прикажи, пусть русские корабли сожгут, — пожал плечами Волх. — Для плаванья они давно непригодны. Да и русы домой не собираются. Мы прямо сроднились с ними, — хмыкнул он.
Бельд посмотрел на него как-то странно, словно думал — говорить или нет. Промолчал. Волх терпеть не мог эту его привычку, потому и завел разговор, который был тягостен для обоих.
— Ну а ты-то? Решил что-нибудь? Лед тронется со дня на день.
Лицо сакса окаменело в мрачном упрямстве.
— Пока не решил. Пусть сначала корабль придет.
— Может, объяснишь наконец, какая муха тебя укусила? — с накопившимся раздражением допрашивал Волх. — Куда ты собрался? От твоей деревни бревна на бревне не осталось еще пятнадцать лет назад. Ты и язык-то родной забыл. Твой дом здесь, что за глупые фантазии?
— Да нет у меня здесь дома! — выпалил Бельд. — Потому что…
Но объяснить почему он не успел: в комнату, оставляя следы мокрых сапожек, ворвался запыхавшийся мальчишка.
— Папа, папа! Дядя Бельд! Лед тронулся! Он трещит! Ух, как трещит!
Вслед за мальчиком вошла Сайми. Она тоже не слишком изменилась за десять лет в статусе княгини. Следы возраста на лице можно было заметить, только очень вглядываясь. Подняв виноватый взгляд на Волха, она ухватила сынишку за шиворот и зашептала:
— Кто тебе разрешил сюда входить? Не видишь — папа занят.
— Но я же важное сказать… Правда, батя? — Мальчик состроил хитрющую гримаску. Глядя на своего балованного отпрыска, Волх не удержался от улыбки.
— Правда, правда. Пусти его, Сайми. Бельд, смотри, как вырос мой Боян.
И трое взрослых уставились на ребенка.
Боян лицом больше походил на Сайми — черноволосый, круглолицый. Но в некоторых жестах, в наклоне головы, в беспокойном взгляде зеленоватых глаз Волх с удивлением и радостью узнавал себя. Красивый мальчик, почти юноша — за счет высокого роста он выглядит старше сверстников. И при этом еще не превратился в заносчивого подростка. Боян по-детски любил весь мир, ему все было интересно и пока ему все удавалось. Сын Волха обещал оправдать многочисленные ожидания, которые связывали с ним родители.
Грамоте Боян выучился легко и без принуждения и был единственным, кого без ворчания пускал в библиотеку старый киевлянин-книжник. Но были у мальчика и другие таланты.
Лучшим бегуном в городе считался чудской охотник Овтай. Волх велел ему научить правильному бегу Бояна и его маленьких приятелей — будущую молодую дружину. Уже сейчас, бегая с Овтаем наперегонки, Боян умудрялся не отставать от учителя.
Сайми со своей стороны заметила, что мальчику нравятся гусли. Теперь Боян перенимал секреты мастерства у лучших новгородских гусляров. И те говорили, что у мальчика особый дар, который прославит его на все времена. Волх считал это лестью. Князь найдет, чем прославиться, и без терзания струн. Но когда Боян пристраивал на коленях звончатые гусли и его тонкие пальцы гладили струны… Кто знает, может, льстецы и правы, леший их забери?
Боян родился в первый год правления Волха. Когда выяснилось, что Сайми ждет ребенка, Волх ни мгновения не сомневался, что зачат он был той безумной ночью на берегу реки. Потому-то и сломался оберег. Боги наконец полюбили Новгород, раз послали их князю такого наследника.
— Батя, а ты правда умеешь со зверями разговаривать? — звонко спросил Боян.
Бельд закашлялся, Сайми слегка побледнела, а Волх нахмурился и покосился на жену.
— Кто тебе сказал?
Но Бояна отцовским гневом было не запугать.
— Да весь город об этом шепчется! А маму не ругай, она тут не при чем, мне Паруша сказку про тебя рассказала. Как ты с молодой дружиной ходил на Тот берег.
— Вот, старина, про нас уже и сказки рассказывают, — усмехнулся Волх.
Впрочем, это была не новость. О прошлом новгородского князя ходили смутные слухи, обреченные в недалеком будущем стать легендой. Хождение юношей на Тот берег укладывалось в древнейшие сказочные традиции. Что там случилось на самом деле, никто, кроме участников, не знал. И русы, и словене крепко держали слово, данное друг другу и Волху. Да и самим участникам порой казалось, что все это им приснилось. За десять лет обыденной жизни воспоминание о чуде стерлось и выцвело. Но так или иначе, о волшебном даре Волха краем уха слышали все.
— Папа, так правда? — настаивал Боян. — Мне очень надо…
— Тебе-то зачем?
— У меня над полатями завелся огромный паучище. Я его… боюсь, — признался мальчик. — Я хотел его метлой, но Паруша запретила. Сказала, пауков обижать — дурная примета. Ты бы, батя, с ним поговорил. Пусть по-хорошему убирается. А я, когда вырасту, тоже соберу дружину и уйду на Тот берег! — невпопад закончил Боян.
— Боян! — вскрикнула Сайми.
— Только попробуй, — очень серьезно сказал Волх. Потом добавил мягче: — Ладно. Пока еще не вырос — ступай с мамой переобуваться. А я потом зайду, гляну на паука.
Сайми тут же ласково, но настойчиво вытолкала мальчика за дверь и вышла сама.
Волх внимательно посмотрел на Бельда.
— Так ты из-за нее решил уехать?
Бледный сакс неожиданно покраснел, как мальчишка. Волх усмехнулся и пожал плечами.
— Я тебе сто раз говорил: хочешь — забирай. Я ее отпущу.
— Она не пойдет! — буркнул сакс и покраснел еще сильнее.
— Прикажу — пойдет.
— Ты ее не любишь, — с упреком сказал Бельд.
— Я что ли в этом виноват? — взорвался Волх.
Он злился, потому что действительно считал себя виноватым. Он не смог и не слишком пытался сделать Сайми счастливой. Напрасно он уговаривал себя, что для бедной чудянки стать его женой и княгиней — завидная участь, что он поступил с ней честно и что, в конце концов, никто ее силком не заставлял вступать в этот брак. А что касается любви… Сердцу ведь не прикажешь.
— Ладно, проехали, — сказал он уже тише. — Давай ближе к делу. Так, значит, лед тронулся. Сколько же гостей мы ожидаем в этом году?
А Сайми, отправив сына с нянькой переобуваться, стояла у дверей и слушала этот разговор.
Она не услышала ничего нового и все равно расплакалась. Как жаль себя… Жизнь проходит, тянутся бессчетные ночи в пустой постели… Брак действительно принес ей не счастье, а муку и унижение. Лучше бы она никогда не знала, как горячи и жадны его губы, сколько безжалостной силы в его руках…
![Роберт Говард - За Черной рекой [= По ту сторону Черной реки]](/uploads/posts/books/11728/11728.jpg)
