Филипп Вейцман - Без Отечества. История жизни русского еврея
Летом 1922 года в Таганроге советские власти начали закрывать одну за другой, православные церкви. Русское население волновалось, но до времени терпело: в городе еще оставалось несколько нетронутых церквей, и этого, пока, было достаточно. Комсомольцы, с пением антирелигиозных песен, являлись к напуганным священникам, и требовали у них сдачи церкви под клуб. В начале осени, незадолго до Рош Ашана, в нашу синагогу явилась группа таких молодых коммунистов (к великому стыду надо признаться, что все они были евреями), и распевая частушки, вроде:
Долой, долой: монахов, раввинов и попов!
Зачем нам синагога, когда есть комсомол!
велели вынести торы и священные книги, а все здание, с пристройками, им передать под клуб. Представьте себе горе моей религиозной бабушки! Но набожные евреи устроились: нашли не очень, правда, большую комнату, и превратили ее в место молитвы. В ней они и отпраздновали Рош Ашана и Йом Кипур, и там же стали собираться в пятницу вечером и в субботу. Несмотря на это, было очень жаль таганрогской синагоги, в основании которой участвовал еще мой прадед.
В середине октября, готовясь отпраздновать пятилетие большевистской революции, местные власти решили закрыть последнюю, очень чтимую русскими, церковь. Но тут случилось нечто непредвиденное: в день предполагаемого ее закрытия, перед нею собралось чуть ли не все православное население города, приехали, даже, крестьяне, из ближайших деревень. Начались причитания и плач женщин, послышались крики и угрозы по адресу властей. Большевики испугались, и церковь осталась открытой.
Увы! за еврейскую синагогу заступиться было некому.
К этому времени, с целью вызвать раскол в среде православного духовенства, советские власти образовали, так называемую, «живую» церковь, реформированную во вкусе нового режима. Этой церкви власти покровительствовали, а «мертвая» церковь», т. е. традиционная, терпела всяческие гонения. Много позже, при перемене Сталиным политического курса, в связи с оппортунистическими интересами текущего момента, эта «живая» церковь была им ликвидирована.
В 1924 году официальный поэт советского правительства, Демьян Бедный (Ефим Алексеевич Придворов), настрочил целую поэму: «Новый завет, без изъяна, евангелиста Демьяна». Демьян Бедный начинал свое произведение с повествования о том, как якобы, роясь в пыльной груде писаний отцов церкви, случайно разыскал:
«Евангелие от Иуды;
Которое писала рука
Любимого исусова ученика,
И пламенного еврейского патриота,
Иуды Искариота».
И т. д. У него, в конце концов, получалось, что Христос предал Иуду, а не наоборот.
О Марии Магдалине, считаемой православными святой и равноапостольной, он пишет:
«Мария Магдалина, известно в точности,
Была далека от непорочности».
И т. д. и т. п.
На протяжении многих листов, Демьян Бедный грубо издевается над Христом, его апостолами, и всем, что чтимо верующим русским человеком. Это грязное произведение было полностью напечатано в «Правде», перепечатано в других газетах, и после этого вышло отдельной книжкой, дешевого, общедоступного издания. Но подобное наглое хамство не могло остаться без ответа. Вскоре появилось, ходившее в списках по рукам, стихотворение, приписываемое известному молодому поэту, Сергею Александровичу Есенину (1895–1925). Оно называлось: «Ответ Демьяну Бедному», и в нем звучало все негодование, и вся боль оскорбленной души. Оно длинное, но я привожу его полностью:
«Ответ Демьяну Бедному»Я часто думаю: за что его казнили?
На что он жертвовал своею головой?
За тем, что Рима враг, он, против всякой гнили,
Отважно поднял голос свой?
За тем ли, что в стране проконсула Пилата,
Где культом кесаря полны и свет и тень.
Он, с кучкой рыбаков из бедных деревень.
За кесарем признал одну лишь силу злата?
За тем ли, что себя на части разорвав.
Он к горю каждого был беспредельно чуток,
И всех благословлял, мучительно любя:
И маленьких детей, и грязных проституток?
Не знаю я, Демьян, в евангелье твоем
Я не нашел правдивого ответа…
В нем много бойких слов: ах, как их много в нем!
Но слова нет — достойного поэта.
Я не из тех кто признает попов,
Кто безотчетно верит в Бога,
Кто лоб свой расшибить готов
Молясь у каждого церковного порога.
Я не люблю религии раба.
Покорного от века и до века,
И вера у меня в чудесное слаба:
Я верю в знание и в силу человека…
Я верю, что стремясь по нужному пути,
Здесь, на земле, не расставаясь с телом.
Не мы, так кто-нибудь, ведь должен же дойти,
К, воистину. Божественным пределам.
И все-таки, когда я в «Правде» прочитал
Неправду о Христе, блудливого Демьяна,
Мне стало стыдно, будто я попал
В блевотину извергнутую спьяна.
Пускай Будда, Мойсей, Конфуций и Христос,
Далекий миф, мы это понимаем.
Но все-таки нельзя ж, как годовалый пес,
На все и всех захлебываться лаем.
Христос — сын плотника, когда-то был казнен,
Пусть это миф, но все же, когда прохожий
Его спросил: «Кто ты?», ему ответил он:
«Сын человеческий», а не сын Божий.
Пусть миф Христос, как мифом был Сократ,
Так что ж из этого и следует подряд.
Плевать на все, что в человеке свято?
Ты испытал, Демьян, всего один арест,
И ты скулишь: «Ах, крест мне выпал лютый!»
А чтоб когда тебе голгофский дали крест.
Иль чашу с едкою цикутой?
Хватило б у тебя величья до конца,
В последний час, по их примеру, тоже
Благословлять весь мир, под тернием венца,
И о бессмертии учить на смертном ложе?
Нет, ты, Демьян, Христа не оскорбил,
Ты не задел его, пером, нимало:
Иуда был. Разбойник был,
Тебя лишь, только, не хватало.
Ты сгустки крови, у креста.
Копнул ноздрей, как толстый боров;
Ты только хрюкнул на Христа,
Ефим Лакеевич Придворов.
Но ты свершил двойной тяжелый грех:
Своим дешевым, балаганным, вздором,
Ты оскорбил поэтов вольный цех,
А малый свой талант покрыл большим позором.
Ведь там, за рубежом, прочтя твои стихи.
Небось злорадствуют российские кликушки:
«Еще тарелочку Демьяновой ухи.
Соседушка, мой свет, пожалуйста, покушай».
А русский мужичек, читая «Бедноту»,
Где образцовый шрифт печатают дублетом,
Еще усерднее потянется к Христу,
А коммунистам, «мат» загнет при этом.
Глава одиннадцатая: Из области иррационального
Горацио:
О день и ночь! Все это крайне странно!
Гамлет:
Как странника и встретьте это с миром.
И в небе и в земле сокрыто больше,
Чем снится вашей мудрости, Горацио
Шекспир: «Гамлет».Мой отец любил эту фразу, и часто ее повторял.
В 1922 году по всей стране распространился странный слух: Старая, потемневшая от времени, позолота, покрывавшая кресты и купола церквей, стала, сама собой, обновляться. Внезапно, среди белого дня, на глазах у всех, она начинала светлеть и блестеть как новая. Это странное явление прокатилось по всей России, и свидетелями ее были многие десятки миллионов людей. Советская литература и история, конечно, не отметила этого явления, и умолчала о нем, но все те, кто проживал тогда в России, и кому теперь свыше 65 лет, могут это подтвердить. Однажды утром, возвращаясь с рынка с покупками, и проходя мимо церкви, мама была остановлена криками: «Смотрите, смотрите: крест и купол обновляются!» Мама подняла голову: действительно, одна часть темного купола и крест начали светлеть и блестеть. Собралась большая толпа; все глядели вверх. Постепенно, и на глазах у присутствовавших, обновление позолоты распространилось по всей поверхности купола, как если бы это делала невидимая рука. Многие в толпе начали креститься. Когда, вернувшись домой, мама рассказала обо всем виденном ею, Александра Николаевна, дававшая мне свой ежедневный урок, попросила позволение окончить со мной занятия раньше обыкновенного, и побежала смотреть на происходящее чудо. Одни за другими, все кресты и купола церквей города, обновились. Власти всячески старались уменьшить впечатление от этого события, и пытались распространить слух, что все это дело зловредных попов, которые ночью взлезают на купола и мажут их какой-то мазью. Конечно, подобное объяснение есть полнейшая чушь.
