Михаил Голденков - Северный пламень
— Во как поют! — то и дело восхищенно смотрел на Миколу Павел. Миколе в самом деле понравилось. Звонкие голоса молодых девушек… Похоже, там одни они только и сидели. Что-то во всем этом было чарующее, волшебное. Ночь, россыпи звезд на небе, почти полная Луна, колдовская песня, от которой мурашки бежали по телу… Микола почувствовал, что попал обратно в детство, в свои лет четырнадцать, когда в последний раз проводил ночь на Купалу у культового дуба Дива, что так почитал его отец…
— Доброй ночи, люди добрые! — Микола аж вздрогнул. Это говорил Павел. Оршанский князь и не заметил, как они вышли прямо на берег Днепра, где под высокой толстой ивой молодые селяне сидели кружком у костра и пели песни. Здесь было восемь девчат и лишь трое молодых парубков. У всех девушек на головах были березовые венки… Они испугались, вскочив на ноги. Некоторые, вскрикнув, спрятались за спины трех молодых хлопцев, которые, похоже, и сами были напуганы резким появлением незваных гостей.
— Мы свои, не бойтесь, — успокаивающе выставил вперед руки Павел.
— А что опранка у вас как у шведов? — спросил парень, кажется, самый старший, лет не более семнадцати.
— Мы служим у шведского короля Карла, — ответил Микола, — так уж вышло.
— Так это, значит, ваш лагерь стоит здесь неподалеку? — спросила девушка, явно осмелев, делая шаг навстречу офицерам шведской армии.
— Так, наш, — улыбнулся Павел и без приглошения сел у костра на бревно, — хорошо поете. Мы заслушались, и вот ноги сами вынесли к вам!
Девушки захихикали. Страх их полностью прошел.
— А далеко тут до Могилева? — продолжал налаживать контакт с молодыми селянами Павел.
— Ой, да совсем рядом! — махнула одна девушка рукой, будто спросили сущую ерунду. — Тут пару часов пешком всего.
— Значит, завтра утром уже в Могилеве будем, — улыбнулся девушке Кмитич. — Там московиты есть?
— Вчера еще были! — стали чуть ли не хором говорить девчата. — Как пришли москали в Могилев, так житья в округе не стало. Везде рыскают калмыки да казаки, жгут, грабят. А нынче тихо, видимо, вас испугались…
Потрескивающий костер отбрысывал рыжие блики и черные тени на девчат и парней, и все они казались словно на одно лицо.
— Ну, и что вы тут нагадали, а, девчатки? — улыбнулся Потоцкий.
— А мы еще не начинали, — игриво улыбнулась, кажется, самая бойкая.
— А как гадать на костре? Я что-то никогда толком этого не понимал, — спросил Микола.
— Это просто! — девушки стали наперебой рассказывать: — Вот если прыгнуть над костром и не будет искр и не коснуться огня, то значит, скоро выйдешь замуж.
— Ну! — засмеялся Микола. — Так это просто надо всем высоко прыгать!
— Не скажите, пан! — покачала головой блондинка с длинными волосами. — Как высоко не прыгай, а пламя все равно может выше прыгнуть, пятки лизнуть, и искры сами собой посыпятся. Тут все огонь решает, а не прыжок.
— Ну и исполняются предсказания? — полюбопытствовал Микола.
— Конечно! — отвечали девушки чуть ли не хором. Теперь они настолько осмелели, что нарочито говорили громко, перебивая друг друга, словно каждая пыталась привлечь к себе внимание красивых офицеров в желтой форме… У костра становилось весело. И это несмотря на то, что девчата рассказали не очень-то веселые новости: из-за войны и беспрестанных рейдов казаков, калмыков, шляхтичей сторонников Августа и шляхтичей сторонников Лещинского, да и самой шведской армии, от их вески Лошица почти ничего не осталось: погромили, пожгли, ограбили… Одни жители убежали, другие пошли на войну в хоругвь Сапеги, чтобы воевать за Лещинского…
— Мы — это вся молодежь нашей вески, — почему-то улыбалась блондинка, бросая кокетливые взгляды на Миколу.
— Не густо у вас хлопцев, — сокрушенно покачал головой Павел.
И вот пошли хороводы и прыжки через костер. Девушки с визгом высоко прыгали, поддерживая рукой юбки, мелькая голыми икрами ног… Потом долго спорили, кто задел пламя, а кто нет… Ночь в самом деле была волшебная. Ни Микола, ни Потоцкий не ощущали никакого барьера между собой и этими простыми ребятами. Общаться с ними было легко и непринужденно. Особенно после того, как Павел извлек из глубокого кармана флягу крамбамбули и пустил ее по кругу. И пусть на тринадцать человек одной фляги оказалось и мало, но теплая крамбамбуля прибавила веселья и песен. Микола в какой-то момент даже забыл, что он князь и что старше этих парубков лет на двадцать с хвостиком. Ему казалось, что он такой же хлопец, как и эти деревенские парни, что знает их всех очень давно… Кмитич уже и сам смеялся, пел «Ой, рана на Iвана», а когда девушки, сидя на корточках у воды, пускали венки в реку, то и сам попытался бросить в Днепр треуголку, чтобы узнать, женится ли он в ближайшем будущем или нет.
— Ой, не шути так, пан, — девичья рука схватила его за запястье. Это была та самая блондиночка, что смотрела у костра на Миколу своими смеющимися глазками. — Не надо. Твоя шляпа намокнет и тут же утонет. А это значит, что накликаешь ты себе пулю вражескую раньше времени. Не шути.
— Добре, не буду, — смутился Микола и надел мокрую треуголку на голову. Девушка засмеялась:
— Она же вся в воде!
— Теперь купаться! — крикнул кто-то.
Девушки с визгом и смехом в один миг скинули с себя платья, и их голые стройные, как березки, силуэты, мелькающие в ночном сумраке, бросились к черной воде, отражавшей лунную дорожку. Павел также начал сбрасывать с себя одежду. Микола, лишь взглянув на Павла, быстро расстегнул свой камзол, сбросил ботфорты… И вот он уже полностью нагим со смехом бежит к реке. Плюх!
— Какая она теплая! — удивился Кмитич, погружая все тело с головой в воду. Фыркая и отбрасывая ладонями с лица длинные мокрые волосы, он огляделся. Все три хлопца, кажется, были уже разобраны девушками. Одну целующуюся парочку Микола мельком увидел вдалеке слева от себя, но осмотреться, чтобы найти глазами в темноте Павла, он не успел. Блондинка со смехом схватила его за руку, увлекая на глубину. Словно русалка. Девушка была полностью обнажена, Микола видел ее маленькую юную грудь и два чернеющих в ночи соска. Волосы девушки, уже вовсе не светлые, черными мокрыми струями ниспадали до ее узких бедер.
— Пан! Ну давай же, пан! — тихо произнесла она, видя, что тот растерянно упирается. Но вот Кмитич перестал сопротивляться и отдался воле девушки. Они оттолкнулись на глубину. Теперь вода доставала ему до груди, а у девушки из воды выглядывали лишь плечи и голова.
— Ты сейчас похожа на русалку! — засмеялся Кмитич, чувствуя, что возбуждается каким-то бешеным влечением к этой юной деревенской девчинке, имя которой даже не знает. Он ощущал, что его ласкают не только руки этой девушки, но и вода, обволакивая все его тело прохладными, словно руки морских нимф, волнами. Это все возбуждало необычайно, до дрожи. Микола крепко уперся ногами в дно, расставив их на ширине плеч. Девушка своей ногой обвила его поясницу, а второй ногой также уперлась в дно, откинувшись чуть назад. Ее волосы, словно длинные водоросли, плыли по речной поверхности, слегка увлекаемые течением ночного Днепра. Тонкая нежная ручка обняла Миколу за шею, пальцы второй руки князь ощутил на своей спине… Что делали остальные пары, можно было лишь догадываться — то же самое…
Глава 25
Могилев
В Могилеве около трех месяцев хозяйничали московитские войска. Генерал Алексей Меньшиков и Александр Данилович Меньшиков обложили могилевчан драконовской контрибуцией. Александр Меньшиков, несмотря на то, что и сам слыл литвинского происхождения — его отец происходил из разорившихся литвинских шляхтичей, — ненавидел этот город еще за то, что в феврале 1661 года Могилев, до того добровольно впустив в ворота московитскую армию, восстал и перерезал весь московитский гарнизон. Причина восстания, к которому приложил руку и отец Миколы Кмитича, была в том, что православные московитяне, к немалому возмущению могилевчан, оказались не такими уж и православными, как ожидали сами горожане. Не зря московское православие сами греки прозвали схизмой. Не оказалось у литвин с московитами ничего общего ни в православии, ни в понятии русскости, ни в традициях. При этом оккупанты не вели себя как гости или освободители от польского короля (как они сами себя называли), но везде лезли со своим уставом в чужой монастырь, заставляя могилевчан «плясать под свои татарские балалайки». И в итоге получили — восстание и полное уничтожение…
От этого трагичного события в самой Москве остался неприятный осадок и прозвище за городом — Столица бунтов. Многие в Кремле затаили злобу на непокорный Могилев. В столице Московии не стали особо разбираться, кто виноват был в том, что захватчиков перебили. Не стали задумываться и над тем, что захватчики — они и есть захватчики, не важно, где и в какой стране… Меньшиков порывался вообще спалить Могилев дотла, о чем и говорил со всеми не где-нибудь, а прямо на балу, данном в честь армии Петра магистратом города. Но графа удержал, как ни странно, Борис Шереметев, собственноручно пожегший эстляндские и лифляндские города и села.
