Еремей Парнов - Заговор против маршалов
— Ясно, товарищ Сталин.
— А это что? — помахав над абажуром настольной лампы какой-то бумажкой, Сталин вернул Ежова.
— Это? — по «шапке», отпечатанной на четырех языках, Николай Иванович узнал бланк ЦИК Белоруссии.— Письмо товарища Червякова Семену Михайловичу Буденному. В польском журнале напечатана статья о Красной Армии, в которой товарищ Буденный назван «Красным Мюратом». Автор статьи немецкий генерал Гоффман, член делегации в Брест-Литов- ске,— доложил со всей обстоятельностью, но закончил неуверенно, с вопросительной ноткой.— Заладили, понимаешь, «Красный Наполеон», «Красный Мюрат»...
— Мюрат был маршалом у Наполеона,— Сталин превосходно знал историю, вернее — ее отдельные фрагменты. Такие фигуры, как Наполеон, Талейран и Фуше особенно привлекали его.— Мюрат верно служил Наполеону. Следует различать Наполеона-генерала, могильщика революции, от Наполеона-императора, создавшего могущественное государство. Так учит нас диалектика,— потеплев голосом, объяснил он.— Наполеон породнился с Мюратом и сделал его Неаполитанским королем, может быть, Наполеону и не следовало так высоко возносить Мюрата, но он сам это сделал.
Ежов понял и забрал письмо.
По дороге в ЦК он зачем-то подумал о Реденсе, новом начальнике столичного НКВД. Реденс был женат на родной сестре покойной Надежды Сергеевны Аллилуевой. Пост видный, но до королевской короны еще далеко. И продвигался не гладко. После того как Берия, спровоцировав скандальную пьянку, вытеснил Реденса из Закавказья, хозяин посадил его на Белоруссию.
26
Фридрих фон Швее фон Лагенфельд, иезуитский священник, чей печальный долг состоял в том, чтобы сопровождать на казнь осужденных ведьм, был любимым поэтом Папена. Напоминая о неизбежном конце всего сущего в часы радости и утешая в печалях, он уводил воображение к недоступным пределам. Крепость его наивной веры укрепляла дух.
Кто страшится в ураганах
Все невзгоды претерпеть,
Пусть не тщится в дальних странах
В добром деле преуспеть.
Кто в волнах, вдали от суши,
В силах все перенести,—
Только тот способен души
Обездоленных спасти!
Неисповедимы пути господни. Не думал Франц фон Папен, достигнув зенита государственной службы, что в один не очень прекрасный день рок отбросит его к подножию горы и придется опять, под крышей посольства, начинать почти с начала усыпанный терниями путь.
Что ж, по крайней мере есть на что оглянуться...
До прямого вступления Америки в мировую войну на стороне Антанты Папен ухитрился нанести будущему противнику урон, исчислявшийся фантастической по тем временам суммой в сто пятьдесят миллионов долларов. Именно так оценили деятельность «прекрасного Франци» далекие от сантиментов джентльмены из ФБР. Диверсионно-шпионские группы, созданные кайзеровским военным атташе, действовали чуть ли не во всех портах западного побережья. Предназначенные к отправке в Европу суда взрывались прямо на рейде. Выведенные на точный курс субмарины «Хох зеефлотте» топили транспорты с военным снаряжением и цивильные пароходы. Горели склады и эллинги. Нарушались линии связи. Отключался электрический ток.
И кто мог гадать, что воля фюрера вновь возвратит «марбургского оратора» на дипломатическую стезю. После убийства Дольфуса и провалившегося путча австрийских эсэсовцев отношения между обоими германоязычными государствами оказались на точке замерзания. Чтобы возобновить прерванные процессы постепенного всасывания восточных марок в великий рейх, требовался истинный виртуоз. Именно по этой причине и получил бывший канцлер Веймарской республики и вице-канцлер первого кабинета Адольфа Гитлера ранг чрезвычайного посланника и полномочного министра по особым поручениям.
Пожалуй, это был наилучший, если не единственно возможный выбор. Обворожительный светский лев, располагавший широкими связями в кругах высшей бюрократии и делового мира, Папен явился в Вену в облике истого католика, пострадавшего в благородной борьбе против крайних эксцессов «раннего» национал-социализма. Разве не он в самых решительных выражениях призвал Гитлера покончить с разгулом коричневых? И чуть было не стал жертвой той самой исторической чистки, в которой погибли горлопаны-штурмовики? Весь мир знает, что от верной смерти его спасло лишь заступничество престарелого Гинденбурга. Юнга, его ближайшего референта, буквально изрешетили пулями.
Вручив верительные грамоты в Хофбурге, Папен принялся наводить разрушенные мосты. Первым делом вошел в тесный контакт с прелатами римско-католической церкви. В соборе святого Штефана он проводил едва ли не больше времени, чем у себя в посольстве.
Трудно было усомниться в доброй воле столь замечательного во всех отношениях человека. Вспомнили даже, что именно при нем, Папене, была сделана последняя попытка преградить нацистам путь к власти.
Нет, это не посол новоявленного антихриста, скорее посредник, а может быть, и вовсе тайный антипод с оливковой ветвью в руке.
— Пришло время восстановить мир и доверие между странами-сестрами,— заявил он на первой встрече с Куртом фон Шушнигом, превозмогая подступившие слезы.— Пора забыть обиды и споры. Взаимное доверие и товарищеское сотрудничество — вот та основа, которую нам предстоит возродить, господин канцлер. Не будет ли действительно достойной целью достижение полной гармонии? Обеспеченной доброй волей и честным партнерством?
— Независимость Австрии является основным условием любого сближения,— Шушниг угрюмо противостоял сладкоречивым призывам.
— Самой собой разумеется, дорогой канцлер! — не стыдясь слез, воскликнул посланник.— Я прибыл с миром в сердце и не пощажу своих сил, чтобы восстановить былую гармонию,— он так любил это слово! — Речь может идти только о взаимных мирных заверениях, о мирном пакте между нашими странами. Что-то ведь надо делать?.. Мы наложили запрет на наши газеты, на наших артистов и лекторов. Германские туристы не могут посещать Австрию, торговые сделки чрезвычайно затруднены. Разве это нормально? Я уверен, что мы можем найти выход из тупика.
Против такой интерпретации Шушниг ничего не мог возразить. Опасный сосед стремился загладить вину, и было бы неразумно не поддержать его в столь благотворных намерениях.
Папен имел полномочия идти на любые уступки по части суверенитета, лишь бы добиться официального признания Австрии немецким государством. Независимым, нейтральным — каким угодно, но только немецким. В надлежащий момент это зароненное в почву зерно обернется зубом дракона.
Обосновавшись в Вене, Папен восстановил отношения с абвером, располагавшим в Австрии мощной разведывательной сетью. В отличие от прочих спецслужб рейха, слегка потрепанных в ходе минувших событий, она практически не претерпела урона. Видимо, это обстоятельство и, не в последнюю очередь, высокое искусство посланника вынудило Гитлера доверить ему выполнение операции крайне деликатного свойства. В полном смысле слова «особое поручение».
Любой ценой, не считаясь ни с чем, даже с новым кризисом в отношениях, требовалось добыть досье, которое австрийская полиция завела на будущего фюрера и рейхсканцлера еще в довоенные времена.
Там было чем поживиться и по части политики, и, чего Гитлер более всего опасался, в сфере без четко обозначенных границ, которую относят к психопатологии, а если уж говорить до конца, к психосексопатологии.
Франц фон Папен и сам был не прочь заглянуть в заветную папку, тем более что скандальная волна уже выплеснулась на страницы газет. Скорее всего это и заставило фюрера действовать с лихорадочной поспешностью.
Когда поступила посланная на его имя шифровка, Папен сладострастно потянулся. Каких-нибудь три месяца назад, раскрыв за кофе — мер вайе — со сливками парижскую «La Journal» и обнаружив там сенсационную статью «Секретная жизнь канцлера Гитлера», он уже испытал нечто подобное. Сразу обозначились еще не вполне ясные перспективы, да и чисто по-человечески было приятно. Вождь рейха и партии предстал жалким импотентом и трусом со всеми вытекающими из этого комплексами. Теперь ощущение удовольствия было намного острее: личная причастность и, как неизбежное следствие, риск. Предчувствие все-таки не обмануло! Случай вновь подбрасывал дьявольски соблазнительный шанс.
