Милий Езерский - Триумвиры
Лицо Сальвия порозовело.
— Господин мой, — радостно вскричал он, — если ты предложишь эти законы, все пролетарии и городской плебс поддержат тебя… И, если прикажешь, — понизил он голос, — мы выступим с оружием в руках…
— Хорошо, подготовь народ, а я сделаю свое дело. Сальвий вышел, дрожа от нетерпения. Борьба! Она представлялась ему продолжением деятельности Клодия, неумолимого трибуна, священным заветом великого популяра Сертория, непримиримостью Мульция и Малы, любовью к свободе Спартака и ненавистью к нобилям Катилины!..
Лициния встретила его на пороге: она месила грубое тесто из отрубей, и руки ее по локоть были выпачканы.
— Что с тобой? — вскричала она, заглянув в веселые глаза мужа.
— Борьба начинается… Да помогут нам боги добиться лучшей жизни…
— Лучшей жизни? — шепнула Лициния, и слезы покатились по ее исхудалому лицу.
Она плакала, прижавшись лицом к плечу мужа, о долгих годах тяжелой жизни, яростной борьбы за существование. Став давно плебеянкой в силу безвыходности, она забыла о далеком прошлом. А потом — годы борьбы… годы унижений и тайной проституции, чтобы заработать несколько ассов на существование… ложь и увертки перед мужем: «Заработала, помогая волшебнице собирать травы».
— Не лучше ли было погибнуть в темной яме, чем медленно умирать, как мы умираем? — говорила она, рыдая и размазывая руками в тесте слезы по лицу.
Сальвий рассказал о готовности Целия возобновить борьбу.
— Муж мой, — вздохнула Лициния. — Целий маленький человек, — не чета Катилине…
— Кто знает? И Спартак был неизвестен, когда начинал борьбу у Везувия, а лотом…
— Делай, как находишь лучше, но я не доверяю силе и влиянию Целия и Долабеллы…
Сальвий рассердился:
— Не каркай, как ворона, а то накличешь беду-. Сомневаться в удаче — не начинать дела. А мы должны всегда быть уверены в победе…
Рогации Целия были встречены противодействием консула и магистратов. Особенно резко выступал городской претор Требоний. Но законы прошли в комициях. В городе происходили беспорядки, а на форуме — побоища. Требоний, сброшенный разъяренной толпой с его судейского места, спасся бегством.
Народ неистовствовал. Пришлось вызвать конницу. Толпа разбегалась, не помышляя об участи своего вождя. Консул, взбешенный выступлением Целия, запретил ему отправлять служебные обязанности, и Целий, не подчинившийся приказанию его, был силою стащен с трибуны. Народ не выступил в защиту вождя, и Целий не мог оставаться в Риме после такого публичного бесчестия.
— Поеду искать правосудия у Цезаря, — заявил он друзьям и, решив выехать из города, отправился вечером к Сальвию.
— Сегодня я послал гонца в Массалию к изгнаннику Милону, — сказал Целий, садясь у очага, — он нас поддержит…
— Кто? Убийца Клодия? — возмутился Сальвий. — Нет, вождь, ни один популяр не пойдет с вами!
— Но не всё ли равно кто будет способствовать общему благу? — удивился Целий.
— Смерть Клодия еще не отомщена! — холодно возразил Сальвий.
Целий нахмурился.
— Зиачит, ты отказываешься нас поддержать? Что же, боритесь сами, а мы… Но, если мы добьемся победы, помни, Сальвий, я объявлю на форуме, что победить помогли нам рабы и гладиаторы!
— Пусть так! Но — клянусь Немезидой! — одно имя Милона заставляет меня обнажить нож!
Узнав, что Сальвий отказался сотрудничать с убийцей Клодия, Лициния захлопала в ладоши:
— Я рада, муж, что ты, наконец, образумился.
— Я пошел бы с ним до конца, — хмуро ответил Сальвий, — если бы он не вызвал Милона.
Целий подстрекал рабов и гладиаторов к восстанию, произнося зажигательные речи в грязных табернах Субурры. А потом отправился в приморский городок, где решил дожидаться Милона.
Однажды утром на берегу высадился бородатый Милон и тотчас же предложил Целию послать эпистолы в италийские муниципии.
— Мы соблазним их щедрыми обещаниями, и они возьмутся за оружие, — говорил он, — а когда начнется гражданская война, ни один Цезарь не потушит великого огня.
Гонцы возвращались, нанося им страшные удары привозимыми ответами:
— Муниципия не восстанет.
— Муниципия отказывается.
Оставалось одно: бежать. И они выехали ночью на юг, с бешенством и отчаянием в сердцах. Проезжая через города, они освобождали преступников из тюрем, призывали под знамена рабов, пастухов и гладиаторов.
Совместная работа становилась невозможной: раздражительный Милон портил всё дело ненужными строгостями. Рабы и гладиаторы роптали. Решив освободиться от злобного коллеги Целий послал его овладеть городком, где находился один легион пол начальствованием претора. Через несколько дней пришло известие, что Милон убит камнем из пращи, а войско его рассеяно.
Слухи о смерти Милона пришли в Рим, и Сальвий поспешил в Неаполь, где находился Целий.
Он встретил его на дороге из города. Вождь мятежников, окруженный рабами и гладиаторами, покидал Неаполь, проклиная его и Кампанию:
— Подлецы, подлецы! — кричал он, грозя кулаком городу, оставшемуся позади. — Они не хотят свободы, предпочитая восстанию рабство! Пусть же Юпитер поразит трусов своими молниями!
Узнав Сальвия, Целий улыбнулся — лицо его просветлело.
— А, это ты! Я знал, что ты присоединишься к нам!
— Вождь, смерть Клодия отомщена, злодей погиб, и я готов пойти с тобою…
— А где же твои люди?
— В Риме. Я подыму их и пришлю тебе на помощь… Целий рассмеялся.
— Пока ты доедешь до города, пока соберешь декурга и центурии, пока они дойдут… Не думаешь ли, что будет поздно?.. Друзья пишут из Рима, что против нас послана конница…
— Всё же я попытаюсь…
— Спеши. И ударь коннице в тыл — да помогут тебе боги!
Отступая к Турию, где некогда боролся и погиб Веттий, племянник всадника Муция Помпона, Целий увеличивал войско, призывая рабов постоять за свободу. Он расположился лагерем в гористой местности на берегу речки, приказав рыть окопы и воздвигать вал.
Дружно работали беглые невольники и гладиаторы, — малейшее промедление грозило смертью. День и ночь звенели заступы и кирки. Женщины и дети из соседних деревень приносили мятежникам живность. Люди выбивались из сил, но работы не прекращали.
Три дня спустя разведывательный дозор сообщил, что по дороге движутся турмы испанской и галльской конницы из Рима.
«Сальвий не успеет подойти», — подумал Целий, отдавая приказание приготовиться к бою.
Варвары ворвались в лагерь со стороны равнины, где вал не был закончен.
Необученное войско не могло устоять перед стремительным налетом галлов и иберов и, отчаянно сопротивляясь, гибло.
Целий хотел броситься на меч, но не успел: мимо проскакал огромный седобородый галл и, точно шутя, задел его голову длинным мечом — она покатилась под копыта его лошади.
V
Внезапная смерть Бибула и бездеятельность Помпея решили всё дело: начальника над кораблями не стало, а Помпей никого не назначал на его место, и надзор за морем заметно уменьшился.
Пользуясь ослабевшей бдительностью неприятеля, Антоний высадился с четырьмя легионами в небольшом заливе возле Лисса, к северу от Диррахия.
Узнав об этом, Цезарь и Помпей двинулись к месту высадки: первый — чтобы соединиться с Антонием, второй — чтобы разбить его до прибытия Цезаря.
Попытка Помпея окончилась неудачей. Цезарь прибыл к Лиссу быстрее, и Помпей принужден был отступить к югу от Диррахия, где расположился лагерем у Аспарагия.
— Знаешь, Цезарь, — сказал однажды Антоний, целуя ему руку, — наш друг Целий погиб!..
Но Цезарю было не до мятежа претора. Теперь он чувствовал себя сильнее, забота о продовольствии легионов вынудила послать часть войск в Фессалию, Этолию и Македонию с приказанием добыть хлеб. Вскоре пришло известие о Сципионе, который, не особенно торопясь, шел на помощь Помпею, собирая повсюду деньги и присваивая вклады азийских храмов.
В лагере Цезаря свирепствовал голод: воины питалась корнями деревьев и болели. Стычки не прекращались.
Исхудалый, удрученный ужасным положением, не зная, где искать выход, что делать, полководец сидел в шатре, обхватив голову руками, и думал.
Вдруг вскочил, зашептал проклятья и кликнул скриба.
Он решил послать эпистолу Сципиону с просьбой посодействовать скорейшему заключению мира.
Гонец поскакал на рассвете.
Цезарь прилег, покрывшись плащом, но заснуть не мог. Одолевали мысли. Будущее представлялось в мраке, и не было просвета. Голод принимал чудовищные размеры: воины падали от истощения. Что делать?
Вдали послышались крики. Он вскочил. Перед ним стоял караульный трибун и говорил, задыхаясь от быстрой ходьбы:
