Дмитрий Балашов - Бальтазар Косса
Король Англии до 1381-го года поддерживал Виклифа, но крестьянское восстание и движение «лоллардов» – сторонников идей Виклифа – испугало власть. Учение Виклифа, успевшее, меж тем, проникнуть в Чехию и воспринятое Яном Гусом, было объявлено еретическим, и новый король, Генрих IV Ланкастер, начал бороться с ним и с лоллардами.
С речью против английских еретиков на соборе 1413-го года выступил кардинал Забарелла, ставший на Констанцском соборе 1415-го года первым кандидатом на пост папы, взамен смещаемого Коссы, и вот вопрос: насколько активно участвовал он в следствий против последнего?
На соборе 1413-го года было организовано сожжение еретических книг. Иоанн XXIII самолично бросил в костер несколько изданий трудов Виклифа, то есть поступил так, как и должен был поступить по должности. Вряд ли он, в стараниях удержаться на папском престоле, много думал о содержании проповеди английского теолога, хотя и комиссия по борьбе с ересью была создана, и в Прагу посланцы Иоанна XXIII являлись, и даже отлучение Гуса от церкви состоялось, снятое потом. И, конечно, Косса не подозревал, что присутствует при столкновении двух идеологий, одна из которых призвана была одолеть, окропив путь к победе кровью, своих мучеников.
Далее опять даю слово Парадисису. «Когда благочестивое дело (сожжение книг) было совершено, святые отцы, решив, что момент сейчас самый благоприятный, подошли к святейшему и почтительно, но твердо попросили его быть более воздержанным и не совершать впредь поступков, несовместимых с саном служителя церкви[29].
Кардиналы и архиепископы смиренно просили Иоанна XXIII изменить свое поведение, несообразное с его положением, прекратить злоупотребления в делах церкви, которые становятся все более явными». Парадисис утверждает, что недовольство вызвала, в данном случае, даже не распущенность папы, а то, что Косса занимался ростовщичеством, причем поставил дело широко. Был создан папский банк, отделения которого открывались во многих городах, причем Иоанн XXIII беспощадно преследовал своей властью иных ростовщиков, обеспечивая себе монополию. Напомним, что нынешние папы в основном существуют на средства, вложенные в те или иные банки и промышленные предприятия (храмы западной Европы пусты!). То есть тут Косса ухитрился указать путь позднейшему папству. А началось все с разговора в укромном покое флорентийского дома Бальтазара Коссы с Джованни д’Аверардо Медичи.
«Благодаря искусному ведению этого доходного дела Иоанн XXIII скопил баснословное богатство», – пишет Дитрих фон Ним, всегдашний оппонент и завистник Коссы.
Обвинение в ростовщичестве было позднее одним из главных, предъявленных Коссе, помимо распутства и совращения женщин.
«Ныне, как папа, он получил большие возможности для своих похождений, – пишет Парадисис. – Его связи с распутными женщинами или девушками, которых он сам развращал, словно сладострастная обезьяна, а затем бросал на произвол судьбы, были бесконечны!».
Одновременно Парадисис пишет, мало заботясь, что одно не стыкуется с другим, что Косса всячески заботится об укреплении нравственности в монастырях, издает указы, карающие разврат, и проч. Однако для самого себя Косса делал исключение.
Борджиа еще был впереди! Еще провести ночь с кардиналом считалось почетным едва ли не для любой женщины, – что удостоверяет Петрарка в своих письмах, – еще ревизии обнаруживали, что монахини почти не верят в Бога, не считают грехом плотскую связь с мужчинами, рожают или травят младенцев, не чураясь группового сожительства, что доминиканцы и францисканцы спорят, кому и с какими монашками спать, и стараются не допустить до сожительства с ними светских лиц, считая святых дев своими законными сожительницами. Еще болонские женские монастыри имели прозвища: «монастырь куколок», «монастырь сплетниц», «монастырь кающихся Магдалин», «монастырь бесстыдниц», «монастырь Мессалин». Монахи-наставники зачастую превращали монастыри в свои гаремы. Разврат творился повсеместно, от Испании до Венеции и Венгрии. Так, в 1574-м году в Венеции десять монахинь некоего монастыря были одновременно любовницами одного священника и трех патрициев. Иными словами, «шведские семьи» не вчера были изобретены в Западной Европе! Монахини завивались, носили короткие платья и полуоткрывали грудь. Суровые обвинения, предъявленные Бальтазару Коссе, на этом фоне выглядели несколько странно.
В эту пору, утверждает Парадисис, началась связь Коссы с Динорой Черетами из Перуджи[30].
Когда-то молодой Косса имел связь в Неаполе с девушкой по имени Констанция. Через несколько лет, уже будучи кардиналом при Бонифации IX, Косса вступил в связь с дочерью Констанции, утверждавшей, что девушка эта – его дочь. И вот теперь он встретил уже дочь дочери, по утверждению матери – дочь самого Коссы, Динору Черетами. (Косса, в свое время, сумел выдать свою тогдашнюю любовницу, ее мать, за Черетами, состоятельного буржуа, ученого лекаря и владельца аптеки в Перудже. «Многие летописцы утверждают, – замечает Парадисис, – что именно от него Косса получал яды для отравления своих противников».)
«Диноре было четырнадцать лет. Мать ее, Джильда, неоднократно говорила нашему герою, что ее дочь – дочь Бальтазара. (Как ее мать, Констанца, утверждала когда-то, что Джильда родилась от него же.) Но Иоанн XXIII делал вид, что не верит этому, хохотал, принимая это за шутку, и сумел увлечь девочку… (Кардиналом Косса стал в 1402 году, т. е. Диноре никак не могло быть 14 лет в 1413 году. Но, допустим, что Парадисис несколько ошибся.) Что касается девочки, – продолжает Парадисис, – ей очень льстило внимание такого высокопоставленного лица. «Бальтазар, – лукаво улыбаясь, спрашивала она нашего героя, – это правда, что ты мой отец и дедушка?» И хвалилась перед матерью и бабушкой: «Я теперь важная особа! Сам папа римский без ума от меня!»
Далее Парадисис пишет, что Косса ежедневно выбирал красивейшую из пяти-десяти красавиц и помещал в монастырь, где настоятельницы готовили благоухающую постель для высокого гостя и его подруги.
«В Риме Косса принимал любовниц и в самом Ватикане, и в Латеранском дворце, и в монастыре Святого Онуфрия. Последнее место он любил особенно. Отсюда, с холма, открывался вид на город и окрестности, а обитательницы монастыря (монастырь был женский) преданно ухаживали за папой, тем более, что Косса не скупился на щедрые подарки, а кое-кого награждал местами настоятельниц в иных женских монастырях[31].
Затем следует сцена, где события, по всегдашнему обычаю Парадисиса, как бы налезают друг на друга:
«В это утро Косса проснулся в хорошем настроении и залюбовался бело-розовым телом сестры Анезии, лежавшей рядом с ним. Она уже не спала, но боялась пошевельнуться, дабы не прервать драгоценного сна папы Иоанна XXIII. Что-то заставило ее проснуться. Она не понимала, что именно: был ли это шум в голове или что-то другое? Нарушить же покой его святейшества она не решалась.
Девушка была еще очень молода и совсем недавно пришла в монастырь. Здесь ее и увидел Косса. И сегодня впервые провел с ней ночь. А теперь спит.
Послышались шаги, в дверь тихонько постучали. Косса открыл глаза и спрыгнул с постели. Но как ни быстро было движение, которым он накинул одеяло на девушку, розовый луч зари, проникший через жалюзи, успел осветить следы потери невинности на белоснежных простынях. Свежее лицо девушки залилось краской, когда Косса попросил посетителя войти.
В дверь протиснулось огромное тело одноглазого гиганта, бывшего пирата, который стал теперь правой рукой нашего героя. Он спокойно огляделся, так как давно привык к подобным картинам, повторяющимся тысячу раз.
– Гуиндаччо, в каком монастыре поблизости нет настоятельницы? – спросил Иоанн, показывая глазами на девушку, стыдливо завернувшуюся в одеяло. – Узнай и скажи мне. Или лучше скажи Пасхалию, пусть он позаботится!»
Далее выясняется, что народ Рима возмущен попыткой Коссы продать во Флоренцию останки Святого Иоанна (третьи по счету) за 50 тысяч флоринов, и что одновременно приехали синьорина Динора Черетами с матерью Джильдой и бабушкой Констанцией.
«Девочка, увидев Иоанна, бросилась к нему в объятия и со страстью, неожиданной для ее возраста, зашептала ему в ухо:
– Мой дорогой! Хороший мой! Теперь я всегда буду с тобой! – она заботливо оглядела его. – Мы все останемся здесь. И мама, и бабушка. А отец будет жить в Перудже»…
XL
Все это так, и, положим, что именно так и было, но где перед нами отец церкви? Выдающийся политик? Покровитель гуманистов? Да где и выдающийся финансист, создавший разветвленную банковскую систему?
Что ж он, стихов, а паче того писем Петрарки не читал? Не знакомился с наследием флорентийских гениев, того же Данте и прочих, создавших славу своего города и утвердивших позднее флорентийский говор как литературный язык всей Италии? Что ж, в Латеране или старых (пусть старых!) залах Ватикана не устраивались иные оргии и иные пиры, более близкие к «Пиру» Платона? И не беседовали тогда, за изысканными явствами папского стола о живописи, зодчестве, о творениях Джованни Пизано и Джотто, об очередном послании Калуччо Салутати, бессменного канцлера Флорентийской республики?
![Генрих Гацура - Посланник князя тьмы [Повести. Русские хроники в одном лице]](/uploads/posts/books/154669/154669.jpg)
