А.Н.ГЛИНКИН - Дипломатия Симона Боливара
Будучи опытным дипломатом, Андерсон постарался при первых же встречах с Гуалем сгладить вызванную Тоддом напряженность в американо-колумбийских отношениях. Переговоры между Гуалем и Андерсоном о заключении торгового соглашения продолжались несколько месяцев. На них обсуждался широкий круг вопросов, далеко выходивших за рамки экономических отношений: использование арбитража для разрешения споров между государствами, запрещение работорговли, права и обязанности воюющих и нейтральных государств при военных операциях на море и т. д.
Правительство Колумбии хотело, чтобы договор содержал гарантии развития добрососедских отношений между двумя странами и включал статью об обязательном арбитраже в случае возникновения споров. Посланник США не согласился с колумбийским предложением, заявив, что американский Конгресс не утвердит договор, ограничивающий государственный суверенитет сторон.
Длительные дискуссии вызвала проблема регулирования действий корсаров в морской войне. Гуаль отстаивал право Колумбии вести борьбу против испанской торговли всеми законными средствами, исходя из принципа: нейтральный флаг не обеспечивает неприкосновенности грузов вражеской стороны. Андерсон от имени США требовал прекратить выдачу патентов (разрешений) иностранцам на снаряжение корсаров и запретить захват корсарами не только кораблей, но и всех грузов, независимо от того, являются последние контрабандой или нет. Он имел твердые указания Вашингтона в этом вопросе ни на йоту не отступать от данных ему инструкций. В конце концов колумбийскому министру иностранных дел пришлось уступить и принять американскую формулировку, гласившую: «Нейтральный флаг делает нейтральным любой груз на борту торгового корабля». Торговцы США отныне могли не опасаться корсаров в Карибском море.
3 октября 1824 г. Гуаль и Андерсон подписали Договор о мире, дружбе, торговле и навигации. США и Великая Колумбия обязывались развивать торговые отношения на основе полного равенства сторон, предоставляли друг другу право наиболее благоприятствуемой нации, гарантировали гражданам на принципах взаимности личные права и свободы, включая свободу совести. Статья, касавшаяся торговли нейтральных стран, становилась обязательной для Колумбии только при условии согласия Испании соблюдать ее положения [290].
В мае 1825 года после обмена ратификационными грамотами в Вашингтоне договор Гуаля – Андерсона вступил в силу. Для Колумбии это был первый официальный договор общеэкономического характера, заключенный с иностранной державой. В дальнейшем он служил моделью при заключении торговых соглашений с другими государствами. Между Колумбией и США в декабре 1824 года была также заключена конвенция о запрещении работорговли. Однако американский сенат под влиянием рабовладельцев Юга отказался ее ратифицировать.
Если торгово-экономические связи Великой Колумбии и США, хотя и не без трудностей, налаживались, то в области континентальной политики цели двух государств все больше расходились.
В комплексе противоречий между Боливаром и правящей элитой США в 20-х годах несомненно центральное место занимала проблема Панамского конгресса. Подходы Боливара и деятелей Вашингтона к созданию латиноамериканского союза, их принципиальные установки носили различный характер. А. Агилар-Монтеверде справедливо отмечал: «Налицо две противостоящие концепции: панамериканизм Джефферсона, Клея и Монро, проложивший дорогу системе подчинения латиноамериканских стран, созданной в конце XIX века, и латиноамериканизм Боливара, Сан-Мартина и Морелоса, отразивший борьбу наших народов за полную независимость» [291].
Сходную точку зрения, правда в иной форме, высказывали и в США. В дневниках Адамса содержится следующая запись, датированная 19 сентября 1820 г.: «Что касается американской системы, то она полностью и исключительно образуется нами самими. Между Северной и Южной Америкой не существует ни общности принципов, ни единства интересов» [292].
Отношение государственных деятелей США, мысливших категориями «американской системы», к планам созыва Панамского конгресса с самого начала было настороженно- враждебным. И дело не только в том, что некоторые конкретные проблемы, вынесенные на его обсуждение по настоянию Боливара, а именно уничтожение рабства негров и освободительная экспедиция на Кубу и Пуэрто-Рико, затрагивали интересы правящей элиты США. Главное заключалось в другом. Создание в Панаме прочного союза молодых независимых латиноамериканских государств послужило бы непреодолимым препятствием для утверждения доминирующего влияния США в регионе. Вашингтон был кровно заинтересован в сохранении разобщенности соседних стран и провале Панамского конгресса. Хотя Белый дом был осведомлен о стремлении южных соседей США объединить свои силы для защиты внешней угрозы, в «доктрине Монро» не только не была высказана поддержка этим стремлениям, но даже не упоминалось о них.
США оказывали противодействие планам Боливара по различным направлениям, используя самые разнообразные средства. В зарубежной, особенно американской, историографии при анализе причин, определивших появление «доктрины Монро», внимание концентрируется почти исключительно на системе международных связей и конфликтах, главными действующими лицами которых были Англия, Франция, Испания и Россия. Между тем немаловажным фактором, оказавшим воздействие на решение президента Монро обнародовать свое послание в конце 1823 года, несомненно был предстоящий Панамский конгресс.
Администрация США внимательно следила за ходом подготовки конгресса. В поле зрения дипломатических агентов Вашингтона в испанской Америке находились результаты миссий Москеры и Санта-Марии. Государственный секретарь Адамс направил членам Конгресса США специальный доклад с анализом договоров, заключенных Великой Колумбией с соседними странами. В ноябре 1822 года Адамс получил от американского эмиссара в Сантьяго-де- Чили Джона Превоста доклад о предстоящем в Панаме конгрессе латиноамериканских стран. Этому же вопросу было посвящено и донесение Джона Форбса, одного из американских представителей в Буэнос-Айресе, в марте 1823 года [293]. Кроме того, министр иностранных дел Колумбии Педро Гуаль доверительно сообщил в марте 1823 года американскому представителю в Боготе Чарлзу Тодду, что США, вероятно, будет направлено приглашение послать делегатов в Панаму и присоединиться к американской федерации [294]. Таким образом, правительство США было осведомлено о Панамском конгрессе до того, как администрация приступила к непосредственной выработке «доктрины Монро».
Провозглашение «доктрины Монро» в декабре 1823 года, когда уже полным ходом шла практическая подготовка Панамского конгресса, преследовало в числе других целей нанести упреждающий удар, направленный против латиноамериканского единства. Декларированные «гарантии» независимости латиноамериканских стран как бы лишали смысла будущий союз государств Латинской Америки. Своим посланием Монро хотел укрепить в Латинской Америке позиции тех деятелей, которые предпочитали ориентироваться на Вашингтон и в силу тех или иных причин относились сдержанно или даже отрицательно к планам Боливара.
В Великой Колумбии «партию» почитателей США возглавлял Сантандер, считавший свою страну «младшим учеником» североамериканской демократии. К нему примыкали и некоторые другие деятели патриотического лагеря. Сознательно или будучи введенными в заблуждение демократической фразеологией «доктрины Монро», наличием в ней некоторых прогрессивных для того времени моментов (принцип запрещения колонизации, идея народного суверенитета), они приветствовали «доктрину Монро». Сантандер в послании Национальному конгрессу Колумбии 6 апреля 1824 г. заявил, что политика президента США может обеспечить Колумбии могущественного союзника в случае, если ее независимость и свобода окажутся под угрозой [295]. С. Боливар занимал иную позицию.
Как известно, о политических деятелях следует судить не столько по их словам, сколько по делам. Гуаль переслал Боливару текст послания Конгрессу президента Монро в марте 1824 года. Ознакомившись с ним, Освободитель направил этот документ генералу Сукре для сведения и в дальнейшем ни в одном из своих официальных заявлений 1824-1830 годов ни разу не касался этой темы, хотя в них имеются его оценки многих международных событий тех лет. Порой умолчание бывает красноречивее многих слов.
Истинное отношение Боливара к «доктрине Монро» явственно видно из анализа его внешнеполитической стратегии, проникнутой стремлением укрепить суверенитет молодых независимых государств и сплотить их в рамках латиноамериканского союза без участия США. Тем самым он отвергал на деле континентальную политику «северного соседа», воплощенную в «доктрине Монро».
