Борис Васильев - Александр Невский
— Щедро.
— Щедро, — согласился есаул, в запале от собственной исповеди не уловив насмешливой иронии. — Отвёз родных к бродникам, избы им поставил, скотину купил — и живут! И я живу. И сплю хорошо, потому что с совестью в полном согласии. Я сплю, и она — спит, я бодрствую, и она — бодрствует. И понял я тогда, что жить, просто — жить, можно только с совестью в ладу.
— А что это такое: совесть?
— Ну… Не знаю. В душе она. Если растревожишь, спать по ночам не даёт. Значит, она есть.
— Душа, совесть, бессонница, — презрительно, через оттопыренные губы сказала Гражина. — Тебе бы не в офицеры идти, а в монахи. Они эту жвачку все время отрыгивают и жуют, жуют и отрыгивают. Как коровы. Что наши, католические, что ваши, православные, — одного поля ягоды.
— Я попам не верю, — нахмурившись, сказал Кир— -дяш. — Попы врут без всякой совести, а наши боги, древние, никогда не врут.
— Все врут, витязь, — усмехнулась Гражина. — Князья и ханы, попы и твои древние идолы — все! И чтоб этим враньём не захлебнуться, надо совесть себе подчинить, а не ей подчиняться. Приструнить её, как служанку, и сразу легче жить станет. Тем более что никакой совести вообще нет. Выдумка это. Выдумка, витязь! Сабля да отвага — вот и вся твоя совесть.
— А что же тогда есть, если нет совести? Ведь что-то же должно быть! Не скоты же мы и не звери.
— Что?… И скоты и звери, успокойся. Скоты и звери, но и скотам и зверям одно нужно, чтобы жить не тужа. Одно-единственное!
— Что же им нужно, коли совести в них нет? Что, барс ты синеглазый в девичьем облике?
— Что?…
Гражина вдруг подалась вперёд, в синих глазах замелькали золотистые искорки. Выкрикнула в лицо есаулу:
— Свобода!…
5
Наконец— то Бату соизволил назначить деловую встречу, о чем Ярославу шепнул Сбыслав, увидев, что с повелением прибыл сам Неврюй, любимец великого хана и личный друг Сартака. Поэтому оба готовились и одевались с особой тщательностью.
— Стареем мы, князь Ярослав, стареем, — со вздохом сказал Бату. — А сыновья наши растут и мужают, и в этом единственное утешение старости.
Беседа начиналась странно, однако Ярослав уже привык во всем полагаться на Сбыслава. И, сокрушённо покачав головой, вздохнул в свою очередь.
— Твоя правда, великий хан. Сейчас только и понимаешь, что наши сыны и есть наше богатство.
Сбыслав сразу насторожился: Бату повёл не тот разговор, на который он рассчитывал, перекинувшись с Неврюем несколькими словами. Поэтому старался переводить очень точно, передавая не только интонацию, но даже вздохи.
— В Китае ходят бумажные деньги. Тоже богатство но — без веса. Без уверенности в руке. — Бату извлёк из складок халата золотистую бумажку. — Говорят, за этот листочек можно купить верблюда, но я не ощущаю такой покупки в своей ладони.
— Это какой-то обман, — согласился Ярослав, вежливо осмотрев бумажную купюру. — Золото есть золото, а это… Это не золото.
— А считается золотом. Как сыновья, князь Ярослав. Все считаются твоими детьми, но все ли они из чистого золота? Как проверить, золото они или бумажка, на которой написано, что она — золото?
— По весу, великий хан. Только по весу.
— А где же весы?
— В сердце отцовском
— Там место совести, а не весов. Грехи молодости изнашивают наши сердца, так можно ли им доверять?
— Грехов там много, твоя правда, великий хан, — сокрушённо вздохнул Ярослав. — Коли молодость — калита с мечтами, то старость — калита с грехами. Время расплаты, так Господь наш рассудил.
— Время расплаты, — согласился Бату. — И много ты грешил, князь Ярослав?
— Много, — строго сказал князь и перекрестился. — Прости, Господи, грехи мои вольные и невольные.
— Бог у вас добрый, — усмехнулся хан. — Все прощает.
— Ах, кабы все… — Ярослав сокрушённо помолчал и тихо добавил: — Есть грехи непрощаемые, великий хан.
— Что же тяготит твою совесть, князь Ярослав? К сыновьям несправедлив был? Обижал их?
— А кто из отцов не обижает сыновей, великий хан? И я обижал. Но невольно, без расчёта и зла.
«К чему он ведёт беседу? К чему?» — лихорадочно соображал Сбыслав, старательно переводя.
— Тем, что властью до сей поры не поделился?
— Н-нет, — подумав, но все же не очень уверенно сказал князь. — Власть только сперва для себя, а потом — для сынов.
— И ты готов отдать её сыновьям?
— Вживе — нет, — сурово ответил Ярослав.
— Значит, все-таки ради своей власти в Каракорум поедешь? — со странной медлительностью улыбнулся Бату. — Ярлык на великое княжение там теперь выдают, князь Ярослав. Путь долог и труден, хватит ли сил?
— У нас иначе нельзя, великий хан. Держать власть — значит уделы держать. Отдашь её — тут же уделы перегрызутся. Не-ет, на Руси власть вживе не отдают.
— Даже Александру Невскому?
«Вот оно, главное…» Сердце Сбыслава ёкнуло, но голос не дрогнул.
— Даже ему для его же блага, — вздохнул великий князь. — Сейчас он — за моей спиной.
— А так — за моей будет, — неожиданно резко сказал Бату.
Ярослав смешался, улыбнулся неуверенно, развёл руками:
— Не гневайся, великий хан, но… не управишься ты с уделами, всяк в свою сторону тянуть станет. Такая замятия начнётся…
— Значит, только после смерти с властью расстанешься, князь Ярослав? Не раньше?
— Раньше никак невозможно, великий хан… Ярослав замолчал, пытаясь поймать взгляд Бату-хана, и — не поймал. Не мог поймать, потому что Бату в упор смотрел на Сбыслава.
— Ты поедешь вместе с моим братом Орду, — сказал Бату-хан, не обратив никакого внимания на бормотание князя. — Он будет представлять меня в Каракоруме. Прислушивайся к его мудрым советам, боярин Федор Ярунович…
6
Заключительную фразу беседы Сбыслав перевёл без обращения. Это было просто, потому что Бату немыслимо искажал русские имена то ли сознательно, то ли из-за трудностей их произношения, а князь настолько был погружён в собственные мысли, что не обратил на это никакого внимания. Последние рассуждения хана о власти повергли великого князя в смятение, поскольку понять их истинный смысл он никак не мог. Что в них содержалось: собственные невесёлые мысли самого Бату, намёк ему, Ярославу, что настала пора подумать о добровольной передаче власти, или угроза отобрать её своим повелением, если великий князь не пожелает понять намёка? Последнее соображение казалось ему предпочтительным, и Ярослав, потерзав-шись, спросил об этом Сбыслава.
— Не думай об этом, великий князь, — успокоил его Сбыслав. — Бату ссориться с Каракорумом не станет.
А сам думал, что Золотая Орда уже поссорилась с империей и что в словах Бату — скорее предупреждение, чем угроза. Предупреждение, что любая оплошность там, в Каракоруме, здесь будет стоить Ярославу великого княжения, несмотря на ярлык самого Гуюка. С этой целью был упомянут и Александр Невский как вероятный преемник: именно это казалось главным и именно это — настораживало. Уж слишком прямолинейной была эта догадка, а прямолинейность никогда не числилась в арсенале монгольской придворной дипломатии.
«На Руси власть вживе не отдают», — вдруг вспомнились Сбыславу дважды повторенные слова Ярослава. И сразу же другое всплыло в памяти: разговор с Чогдаром. «Гуюк пошлёт убийц к Невскому, как только заручится поддержкой Ярослава», — сказал тогда главный советник Бату.
Чогдар — главный советник. Главный, значит, у Бату-хана нет от него секретов.
Кое— как, сославшись на необходимость встречи с Неврюем (другого имени просто не пришло в голову), Сбыслав уговорил Ярослава отпустить его тотчас же. Бросился искать Чогдара, но -не нашёл. Решил ждать подле ханского дворца, и тут на него наткнулся Кирдяш.
— Повезло мне, боярин. Я как раз за тобой иду, Орду разрешил юрту осмотреть. Заодно и с главным подарком познакомлю: ехать-то нам — стремя в стремя.
— Я Чогдара жду.
— Он — у хана вместе с Орду, там — длинный разговор. Пойдём, не пожалеешь. Да и случай такой второй раз может не представиться.
Идти с есаулом Сбыславу не хотелось, но возвращаться к Ярославу не хотелось больше: беседа с Бату все ещё звучала в его ушах. Со вздохом согласился, а потом… Потом пришлось часто вспоминать об этом согласии.
Нарядная, хорошо утеплённая юрта стояла на огромной платформе, опиравшейся на множество больших деревянных катков. Рядом достраивалась вторая такая же платформа, и поэтому юрты на ней ещё не было.
— Через всю степь поволокут, аж до Каракорума, — пояснил Кирдяш. — По тридцать шесть пар волов в каждую. То-то скрипу будет: дёгтя татары не признают.
— Для хана Орду?
— Орду — воин, его в юрту не заманишь. В этой главный подарок для хана Гуюка поедет, а во второй — её служанки.
— Кого — её?
— Подарка. Погоди здесь, мне велено ей юрту показать.
