Александр Западов - Забытая слава
Крестьянский вопрос не раз возникал затем на заседаниях Комиссии, и владельцы крепостных душ упорно противились малейшим попыткам посягнуть на их интересы.
6Когда обсуждался «Проект правам благородных», спор зашел о статье тринадцатой: «Благородные могут, если пожелают, правовладение крепостных своих деревень переменить на право деревень свободных, но свободных деревень паки на право крепостных переменить уже не можно».
По этой статье вызван был говорить князь Щербатов.
— Соединение государства делает ли его твердость? — спросил он.
— Вопрос темен и далек от материи! — крикнул с места Григорий Коробьин.
— Нет, отнюдь не далек, — возразил Щербатов. — Право даровать кому свободу клонится ко вреду общему и, наконец, к разрушению государства. Невозможное дело всякому дворянину и верному сыну отечества согласиться на то, что вредно целому государству, и я с этим не соглашаюсь. Единое имя свободы может быть вредно в таком непросвещенном народе, как наш. Тепло противно холоду, разнообразие противно соединению. Свобода подает причину думать о вольности, и цепь, которая связывает законами государство, начинает разрушаться. Стоит только дать это право делать свободными деревни — и ни законодатели, ни их потомки не смогут ослабить вред, который оно принесет государству. Множество есть примеров, кои несчастную Россию от сего разнообразия угнетали и приводили в истощение. Если только вспомнить тысяча шестьсот седьмой год…
— Господин депутат ярославский от дворянства, — прервал его маршал, — вы от материи прения отступили. Будет защищать сию статью господин депутат Козловский от дворянства Григорий Коробьин.
— Имя свободы не вредно, — горячо сказал Коробьин. — Я бы вам это доказал в другом месте или если б я вам сказать мог тихо.
Маршал остановил оратора:
— Господин Коробьин, доказательства ваши вы все ясно и без закрытия привести можете, ибо ничего тут такого быть не должно, что тайно или скрыто говорить надлежит, но все с благопристойностью и откровенно.
— Когда б я хотел доказывать, — проговорил Коробьин, — то я б мнение князя Щербатова опровергнул, но в этом нужды теперь нет. Ведь в статье только о возможности писано, и если усмотрится, что свободность деревни вредна, то она, конечно, и не освободится. А имя свободы не вред, но пользу причиняет, делает побуждение крестьян полезным государству и помещикам. Можно дозволить деревни отпускать на волю.
Другим вопросом, чрезвычайно занявшим Комиссию, был вопрос о правах благородных людей, то есть дворян. Проект законоположения составлялся в одной из частных комиссий и был одобрен в комиссии дирекционной.
Большинство депутатов считало крестьян рабами, которою не должны обладать никаким собственным имуществом, ибо все в крестьянском доме и хозяйстве принадлежит господину. Тем важнее становилось определить, кого можно отнести к дворянам и предоставить право владеть крепостными.
Третья статья «Проекта правам благородных» гласила: «Благородные разумеется все те, кои от предков того имени рождены или вновь монархами сим нарицанием пожалованы». Проект уравнивал в правах исконных дворян, имевших несколько поколений предков этого звания, и жалованных дворян, получивших, как было заведено Петром I, дворянство вместе с чином. В указе 1721 года говорилось, что все обер-офицеры, которые произошли не из дворян, — прапорщики, поручики, капитаны, равно как и дети их и все потомки, суть дворяне, которым надлежит выдавать о том патенты. В статской службе дворянство приносили соответственные штаб-офицерские чины по табели о рангах, начиная с надворного советника.
Этот указ расширял состав первого в государстве сословия и был враждебно принят родовитым дворянством. Завязалась борьба между «породой» и «чином». Комиссия также стала ареной этой борьбы. По проекту о правах благородных выступали Алексей Нарышкин, Андрей Нартов, Аврам Рышкович, Яков Урсинус, Владимир Золотницкий, Михайло Щербатов, Никита Миронов, Иван Смирнов, — депутаты от дворян, от городов, от казачьего войска, от коллегий и департаментов.
Сумароков слушал с хор споры в Большом собрании, а когда не бывал, осведомлялся о прениях у своих знакомцев — секретарей Аблесимова и Новикова. Он стоял за жалованное дворянство и соглашался с ораторами, которые требовали соблюдения указов, подписанных Петром I.
Депутат города Рузы Иван Смирнов говорил:
— Надобно, чтобы дворянство и преимущества оного не доставались по наследству, но чтобы всякий старался достигать их по заслугам. За преступления же или за небрежность к своей должности нужно отнимать и самое дворянство. И судить дворян следует по законам, которые установлены для всех других людей.
— У нас по рангам, а не по дворянству отдается честь на караулах, — доказывал Никита Миронов, депутат Терского семейного войска. — Звание офицерское драгоценнее звания дворянского без службы. Одни ли дворяне защищают отечество? Конечно нет. С ними и все другие кровью венчаются. Если же вышедшим верною службой не из дворян в обер-офицерские чины не будет дано дворянство, то какое же они получат поощрение к службе?
Права породы защищал князь Михайло Щербатов, опытный и красноречивый оратор.
— Прежде всего почитаю за долг объяснить происхождение имени дворянин, — разглагольствовал он. — Известно, что первое различие между состояниями произошло от отличной доблести некоторых лиц из народа. Потомки их также в том упражнялись. Повторяемые в течение многих лет заслуги склонили народы и государей присовокупить к чести происходить от столь доблестных предков — почтение дворянского звания. Самый естественный рассудок убеждает нас — и это признают все лучшие писатели, — что честь и слава наиболее действуют в дворянском сословии… Главное основание дворянства — честь. Она прививается с рождения, с воспитания. Надобно потому установить, чтобы никто из разночинцев в право дворянское только по чину обер-офицерскому вступить не мог.
— Лучшие писатели признают, говоришь? — проворчал сквозь зубы Сумароков, слушая Щербатова. — Ан врешь, не все! Я не признаю, а я писатель в России не из последних. Рожают дамы и бабы. Люди от рождения одинаковы. Потребно просвещение для истинно благородного человека, и не доблести предков, а то, что сделал он сам, заслужит ему от людей почтение.
Мысли эти были для Сумарокова не новы. Так он думал всегда. Речи комиссионных златоустов рассердили его и вызвали желание произнести свое слово. Сумароков начал писать сатиру «О благородстве». В ней он излагал свою точку зрения на дворянский долг. Резкий тон сатиры и слишком прямой отклик на словопрения депутатов заставили Сумарокова временно воздержаться от печатания сатиры, и она увидела свет лишь несколько лет спустя.
Поэт обращался к «первым членам общества» — к дворянскому сословию — с вопросом:
На то ль дворяне мы, чтоб люди работали,
А мы бы их труды по знатности глотали?
Какое барина различье с мужиком?
И тот и тот — земли одушевленный ком.
А если не ясней ум барский мужикова,
Так я различия не вижу никакого.
Мужик и ест, и пьет, родился и умрет,
Господский также сын, хотя и слаще жрет.
И благородие свое нередко славит,
Что целый полк людей на карту он поставит.
Ах, должно ли людьми скотине обладать?
Не жалко ль? Может бык людей быку продать!
Чтобы дворянин не походил на скотину, он должен учиться, учение — дорога к мудрости и благородству. Великие военачальники древности не гнушались наукой, Петр насаждал ее в северной столице. Без науки нельзя командовать войском, вершить судебные дела.
Подьячий согрешит или простой солдат:
Один из мужиков, другой из черни взят,
А во дворянстве всяк, с каким бы ни был чином,
Не в титле — в действии быть должен дворянином.
И непростителен большой дворянский грех.
Начальник, сохраняй уставы больше всех!
Сумароков гордился своим дворянским званием, но считал, что, полученное им по праву рождения, оно является только задатком, оправдать который можно личными достоинствами и верной службой отечеству.
Заканчивали сатиру энергичные строки, как бы прямо обращенные к Щербатову и его сторонникам:
Без крылья хочешь ты летети к небесам.
Достоин я, коль я сыскал почтенье сам,
А если ни к какой я должности не годен, —
Мой предок дворянин, а я не благороден.
Сумароков как умел дал свои ответы на вопросы, стоявшие в центре внимания депутатов Комиссии. Он был обижен на императрицу за недоверие к его политическому опыту и цензорские замашки, но почитал долгом поэта быть участником жизни гражданского общества и говорить от лица своего сословия. Недостатки его он знал хорошо и за дворянскую честь боролся в стихах и прозе.
