Михаил Казовский - Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
Надо сказать, что и Янка не потратила время зря, сделавшись любовницей Фёдора Кантакузина. Правда, в отличие от Ангела, тот имел семью, шестерых детей, но её это не смущало. Ведь она не хотела замуж: статус фаворитки одного из самых богатых людей империи соответствовал желаниям дочери Берладника.
Глава четвёртая
1
Сговорившись о свадьбе, Ярослав сам повёз дочку в Новгород-Северский. Мало кто из князей удостаивал своих отпрысков столь высокой чести (посылая обычно для таких дел младших родичей или старших бояр), но владыка Галича захотел развеяться, лично передать Фросю из рук в руки, а затем, на обратном пути, побывать в Чернигове и забрать с собой невесту Владимира - Болеславу. Княжий поезд, состоявший из множества повозок, отбыл в мае 1166 года.
Фрося, разумеется, страшно нервничала, но не плакала а наоборот, ехала с охотой: Игорь Святославич не пугал её так, как венгерский король, и к тому же она желала поскорее забыть Ростислава-Чаргобая. Провожать вышли многие: Ольга Юрьевна в пышных плотных дорогих одеждах, нарумяненная, подсурмленная; весь в прыщах Владимир-Яков; полунепроснувшаяся Ирина-Верхуслава; Кснятин Серославич и епископ Кузьма; всякие вельможи да челядь. А с собой Осмомысл брал не менее трёхсот человек - личную охрану во главе с Гаврилкой Василичем, приближенных, слуг. Тут же на коне гарцевал Микола Олексич.
Солнце только-только встало из-за стен галицкого кремля. Ветерок шевелил гривы лошадей. Там и сям позвякивали жёлтые колокольца. Пахло молодой зеленью, свежим конским навозом и весенней отдохнувшей землёй.
Ярослав произнёс прощальное слово, сделал распоряжения и последние кое-какие наказы. Фрося облобызалась с родными. Мать сказала:
- Не печалься, девонька. Знать, пришло время покидать отчий дом. Мужу не дерзи, но и воли ему много не давай, пусть не забижает.
- Постараюсь, маменька.
Брат Владимир крепко сжал в объятиях и, на удивление, даже прослезился:
- Ты держись, сеструха. Мне тебя будет не хватать.
- Да неужто?
- Правду говорю. Я к тебе привык. Ты такая добрая.
- Может, Болеслава твоя будет ещё добрее!
- Ай, не знаю. Неохота мне жениться чего-то - погулял бы ещё маненько. Но нельзя: судьба.
А Ирина поцеловала её формально, без малейшего чувства:
- Бог тебя спаси.
- И тебя, сестрица.
Долго ещё махали друг другу платочками. Уезжая, девушка пыталась рассмотреть и запомнить, увезти с собой мысленно все детали и мелочи дорого родительского дворца, сотни раз виденные милые стены, домовую церковку, кузницу, колодец, ворота… радостно тявкающих собак, растревоженных отъездом не меньше хозяев… и народ на улочках, ломающий шапки… храм и колокольню… синюю полоску Днестра… Мир её детства!.. Год назад покидала.
Болшев как-то по-иному - тот дворец не слишком любила, и вообще, всё казалось не всерьёз, нереальным, ненастоящим, - и действительно, вскоре возвратилась назад… А теперь остро понимала: больше никогда в Галич не вернётся. И расплакалась уже на скаку, сидючи в возке, горько и беззвучно. Только шевелила вздувшимися губами: «Господи, помилуй! Как же тяжело расставаться!..»
Путь им предстоял довольно нелёгкий: в сторону Гусятина, через Чёртов Лес; дальше, минуя Киев, с остановками в Переяславле и Нежине. А оттуда до Новгорода-Северского полтора дня езды. В общей сложности двигались неделю.
Но уже около Холмов поджидал их Игорь Святославич со своими гридями.
Был он красивее своего отца, Святослава Ольговича, виденного Осмомысл ом двадцать лет назад в Теребовле: не такой ярко-рыжий и уж вовсе не конопатый; нос прямой и недлинный, губы узкие; лишь зелёные родительские глаза говорили о его принадлежности к роду Ольговичей - их ведь и дразнили нередко: «очи будто в ряске».
Ярослав и Игорь раскланялись. Новгород-северский князь говорил с улыбкой:
- Батюшка мне сказывал часто, как вы с ним ударили по рукам - буде у тебя дочка, непременно ея выдать за меня. Только я считал это прибауткой-потешкой. А оно обернулось правдою.
И владыка Галича отвечал:
- В жизни ничего не бывает случайно. Ибо наше слово имеет силу. Раз оброненное, прорастает вдруг неожиданно и затейливо. Истина сия мною подтверждена не единожды.
Молодой человек познакомился с Фросей. Та стояла ни жива ни мертва, но смотрела прямо, не конфузилась, не стеснялась, только ощущала, как горят её щёки и подрагивают под платьем колени. А жених при виде славной, обаятельной девушки приободрился ещё больше, спрашивал любезно:
- Как доехала, душенька, мой свет? Не устала ли? Не порастряслась ли в дороге?
- Слава Богу, сносно. Только через Днепр переправа была трудна: плот один отнесло течением и едва его удалось поймать.
- Главное, что всё уже позади. Я вельми рад, что моя невестушка так пригожа лицом, а ея речи так складны и занятны. Видимо, ты в тятеньку своего пошла, Осмомысла.
- Хочется надеяться. Но и матушка у меня тоже говорить мастерица, даром что наследница Долгорукого и Елены Комнины.
- А в моих жилах - кровь родной дочери хана Осолука!
- И во мне половецкой крови тоже достаточно.
- Кем же мы друг дружке доводимся, коли разобраться?
- Я про сё думала ужо. Я твоя пятиюродная внучатая племянница.
- Ух ты! Мудрено!
Новгород-Северский был поменьше Галича, поскромнее и поспокойнее. На торговой площади не кричали восточные купцы; не ходили цыгане с учёными мишками на цепи; не шумели пьяные. Жизнь текла чинно-благородно и провинциально. Северяне (сверцы, севера), проживавшие на севере от Чернигова, отличались вообще неторопливостью. Говорили «окая» и растягивая гласные звуки. Сплошь светловолосые и зеленоглазые, мылись в общих банях (женщины и мужчины совместно), поклонялись наряду с Иисусом и языческим мелким божкам (Масленице, Купале, Коляде), а засоленным огурцам в массе предпочитали маринованные грибочки и мочёную репу. Из последней, из репы, делали немного хмельной прохладительный напиток - нечто среднее между пивом и квасом. А вообще были добросердечны и хлебосольны.
Свадьбу справили в первых числах июня. В храме над невестой держал венец младший брат Игоря - Всеволод Святославич, более широкий в кости и с толстенным бычьим затылком, а над женихом - новгород-северский воевода Рагуил (он происходил из крещёных половцев - ковуев; их здесь было немало). На пиру гуляли три дня. После первой ночи новобрачный, разглядев оставленное супругой красное пятно, был приятно удивлён и сказал:
- Я о сём не чаял - зная, что ты ездила к унгорскому королю невестой.
- Ездила-то ездила, но себя соблюла, - пояснила Фрося; помолчав, спросила: - Как же ты, сомневаясь, девушка ли я, согласился взять меня в жены?
Он пожал плечами:
- Разве это главное? Мне тебя описали, кроткий нрав и природный ум. Я решил, что с такими дарами Божьими остальное не важно.
- А ещё дары моего тятеньки - в качестве приданого, - усмехнулась та.
- А ещё приданое… Отрицать не стану. Как приехал ко мне Олекса Прокудьич да назвал величину, у меня аж дыханье спёрло! Но теперь, познакомившись с тобою, душенька-голубушка, я готов признать, что тебя любить стану за твою красоту тела и души, а не за богатство. Вот те крест святой!
- Будет, будет, голубчик, - успокоила его Ярославна. - Я тебе поверила. И поверь мне тоже: ты мне полюбился с первого же взгляда. Брак у нас не только по расчёту будет, но и по взаимной приязни. И такая мысль наполняет меня превеликой радостью.
- И меня, и меня! - согласился Игорь, наклонился к ней и поцеловал в приоткрытые сахарные уста.
Погостив у зятя неделю, тесть отправился дальше, юго-западнее, в Чернигов, но уже не по суше, а по крупной реке Десне, погрузившись в ладьи. На вторые сутки были уже на месте.
За шестнадцать лет, что не виделись Осмомысл и Святослав Всеволодович, оба изменились изрядно, превратившись из зелёных нескладных юношей в благородных отцов семейств. Галичанину исполнилось тридцать шесть, и его лицо бороздило несколько морщин - две от носа к губам, а другие на лбу; близорукий взгляд несколько блуждал, только изумруд, поднесённый к правому оку, помогал ему видеть собеседника; изначально же негустые волосы сделались ещё реже, открывая взору крупные залысины. А черниговец приближался к сорока; он ходил по-прежнему с гордо выпрямленной спиной и любил покручивать пышные усы; но в усах появилось много седины, под глазами намечались мешочки, и слегка приплюснутый нос весь покрылся сеточкой из ярких кровеносных сосудов. Два правителя встретились радушно, несмотря на прежние стычки в боях, выпили прилично, обсудили много насущных дел. Кто наследует киевский стол в случае кончины нынешнего великого князя Ростислава? Претендентов несколько: старший сын Долгорукого Глеб Юрьевич, и Мстислав Изяславич Волынский, и, конечно, сам Святослав Всеволодович Черниговский. А кого поддержал бы Осмомысл? Гость в душе предпочёл бы своего соседа - волынянина Мстислава, но для вида сказал, будто Святослава; тот размяк и заулыбался. Перешли на половцев: степняки в последнее время донимают, чаще остальных - ханы Гзак и Тоглий; сможет ли Ярослав подсобить войсками против них? Повелитель Галича обещал.
