Ильяс Есенберлин - Заговоренный меч
Конечно же этим обстоятельством немедленно воспользовались сам Джаныбек, а также его непостоянные союзники — могольские и джагатаевские ханы и султаны. К ним присоединились многочисленные тимуриды. Все они принялись рвать и растаскивать огромное и непрочное ханство, оставленное Абулхаиром. Не прошло и года, как от него осталось лишь воспоминание. «Великое ханство», которое столько лет сколачивал хан Абулхаир, превратилось в разрозненные, почти не связанные друг с другом вилайеты. Повторялась история Хромого Тимура…
Хан Джаныбек все прочнее укреплялся в Северном Туркестане. С гибелью Шах-Хайдара можно было позволить себе небольшую передышку. К тому же зима, как обычно бывает в годы войны, наслала такие морозы, каких привыкшие ко всему казахи и на Жаике не видывали. Запасы у хана Джаныбека тоже были невелики. И Джаныбек распустил по домам большую часть ополчения, оставив при себе пять тысяч всадников. Столица теперь располагалась в древнем Сыгнаке, и все ханское войско уместилось в городских домах.
«Быть наготове и выступать по первому зову!» — приказал хан Джаныбек вождям распущенных отрядов. К тому времени слово его стало законом, и войско могло собраться в самый короткий срок. И все же к весне, когда так нужны рабочие руки в кочевом хозяйстве, он не стал собирать большую армию. Без поддержки со стороны Абулхаировой Орды оставшиеся непокоренными туркестанские города не требовали крупных сил для их взятия. Объединить свои войска они не могли, и защищались теперь каждый порознь. К тому же беки и хакимы этих городов стали куда сговорчивей…
Всю зиму шла переписка с ними. На этот раз Джаныбек не сомневался в успехе. Но что произойдет, если они по-прежнему будут стоять на своем? В конце концов он возьмет эти города, однако сколько времени и средств уйдет на это! Яссы, Сайрам, Сауран, Отрар, Узкент и еще десятка два более мелких поселений. Полжизни можно потратить на то, чтобы штурмовать их по очереди. Особенно крепкие орешки — Яссы и Сауран. На всякий случай необходимо оглядеться: кто из соседей сможет помешать во время такой войны, а кто помочь…
Издревле дружили казахские роды с могольскими и джагатаевскими ханами, которым куда выгодней видеть на своих северо-западных рубежах родственное казахское ханство, чем Абулхаирову Орду или тимуридов. «Путь сбреют мне усы топором, если не получу вещественную помощь от Жунус-хана!» — решил Джаныбек. Ведь Жунус-хан во всем наследовал своему брату Иса Буге, в том числе и его дружбу с Джаныбеком. Но дело не в одном Жунус-хане, а в его друзьях и родственниках тимуридах. Если Джаныбек договорится обо всем с Жунус-ханом, то и тимуриды будут в определенной степени обезврежены. Ведь именно они являлись в настоящее время основной силой, негласно претендующей на Северный Туркестан…
Пока суд да дело, приходилось заниматься бесчисленными делами ханства. А дел было невпроворот, причем не менее важных, чем подготовка к боевым действиям против туркестанских городов. Составление нового свода законов, обложение налогами, создание денежных, продовольственных и фуражных запасов, реорганизация армии и подбор чиновников — все забирало уйму времени. Особо пришлось заниматься торговыми делами. Казахские купцы уже успешно торговали с Моголистаном, алтайскими улусами, Астарханью, Крымом, Казанью, далекой Москвой. Но этого было мало. К тому же совсем захирели торговые пути, издревле проложенные купцами разных государств и народов через казахскую степь. Годы произвола, раздробленности и безвластия сделали эти пути опасными, и торговые караваны, боясь нападений, шли в обход, лишая ханскую казну значительного дохода, а население — необходимых товаров. Жестокую борьбу повел хан Джаныбек с аламанами — бродячими шайками джигитов, смотревшими на проходящие караваны как на свою законную добычу.
В этих делах пролетела весна. Вспомнив, что он сын кочевого народа, Джаныбек по весне перекочевал со своей ставкой к Сейхундарье неподалеку от Сыгнака. Там, в отличие от шумного, пыльного города, стояла первозданная тишина, пахло травой и цветами. Хотелось навсегда остаться в этом земном раю.
Большинство хакимов туркестанских городов слали двойственные ответы. По всему было видно, что они хитрят, стремясь выиграть время. Дальше ждать становилось опасно. Хан Моголистана Жунус тоже крайне расплывчато отвечал на его предложения.
Как обычно перед принятием важных решений, созвал Джаныбек свой совет. Это не было нововведением в казахской степи. Испокон веков степные вожди имели такое постоянное собрание, куда входили их ближайшие родственники, а также подчиненные им вожди и бии родов и племен. Хоть окончательное решение зависело обычно от хана, но при военно-кочевой организации он не мог не считаться с мнением наиболее авторитетных людей…
По существу, хан Абулхаир покончил в степи в этой формой широкого для тех времен волеизъявления. Он самовластно менял свой совет, выживая оттуда неугодных, пока не оставались в нем лишь полностью безгласые люди. К концу его правления мало кто из уважаемых людей приглашался туда.
Джаныбек не только восстановил эту форму военно-феодальной демократии, но и видоизменил ее, приспособив к новым условиям. При нем было два вида совета: первый назывался «Большой совет», а второй
— «Малый совет». На первый приглашались все без исключения вожди родов и главные бии и батыры. На нем решались наиболее важные государственные дела, такие, как объявление войны или даже избрание нового хана. на Малом совете решались более мелкие дела: распределение пастбищ и прочих земельных угодий между родами, утверждение чиновников, отчеты сборщиков податей и налогов. Здесь присутствовало обычно меньше людей — в основном те, кто имел отношение к обсуждаемому делу.
Но то, что хотел обсудить на Большом совете хан Джаныбек, раньше всего доверял он Жахан-бике и сыну Касыму, который к тому времени становился уже, по существу, соправителем своего отца. Происходило это обычно в юрте Жахан-бике.
…Солнце только закатилось, и в ханском ауле наступила обычная вечерняя суматоха. Стоял шум от возвращающегося с пастбищ скота, громко переговаривались готовящие ужин женщины, с криком носились дети. День выдался знойным, лишь к вечеру подул прохладный ветерок. Хан Джаныбек сам открыл настежь дверь юрты, Приказал страже отойти подальше и не подпускать никого.
— Сними бешмет, путь ветер остудит твое тело! — сказал он вошедшему сыну и указал на место рядом с собой.
Они помолчали, глядя, как разливает кумыс Жахан-бике. В юрте уже стало совсем темно.
— Лампу, что ли зажечь?
Услышав слова мужа, Жахан-бике отставила кумыс, прошла к стене и принялась зажигать китайскую лампу, висящую на решетке-кереге. Джаныбек задумчиво проводил жену глазами. За последние три года она слегка отяжелела, но еще больше стала походить на гордого лебедя, плывущего по озерной глади.
Джаныбек не торопясь отхлебнул глоток кумыса из тяжелой серебряной пиалы и заговорил, словно продолжая только что прерванный разговор:
— Сегодня от хана Жунуса из Алмалыка приехал человек… — Он повернулся к Касыму. — Ты, наверно, слышал весть, поступившую от сауранского хакима… — начал Джаныбек и вдруг умолк.
В тот же миг Жахан-бике, подошедшая к переметной суме, чтобы достать оттуда кресало и огниво, вскрикнула и метнулась к сыну, загородив его собой. В воздухе сверкнул кем-то брошенный кинжал, и Жахан-бике упала плашмя на ковер. Чья-то тень мелькнула у входа…
Джаныбек подскочил к двери, но за ней никого не было. В синей тьме только промелькнула тень, словно от гигантской летучей мыши.
— Схватить!
Но и часовые не смогли догнать неизвестно как проникшего к ханской юрте человека.
— Как тень иблиса!
— Растаял, проклятый!..
Услышав их голоса, сидевший спиной к двери и ничего не понявший сначала Касым вскочил и бросился к матери. Руки ее были еще теплыми. Прямо напротив сердца торчала рукоять тяжелого кинжала. Касым с силой вырвал кинжал, и материнская кровь брызнула ему в лицо, омыла глаза. Вбежавшие люди с ужасом смотрели на него, а Касым молчал. Было это молчание вернее самой большой клятвы.
Всю ночь не спали аулы — искали убийцу. Но поиски были напрасны. Лишь на рассвете с берега Сейхундарьи принесли черный шерстяной плащ, легкую шубу из лапок норки и сыромятные верблюжьи сапоги. Убийца, по-видимому, переплыл на тот берег. Люди не переставали удивляться этому. Река тут была бурной, а недавно еще больше вздулась, переполненная водой из быстро таявших ледников. «Наверно, это был не человек, а злой джинн, посланный с умыслом в нашу Орду!» — говорили люди. Однако многие безошибочно угадали по одежде, что преступник был их земляком — из степи Дешт-и-Кипчак…
С большой торжественностью была похоронена Жахан-бике, и тысячи людей искренне плакали, вспоминая ее ум, красоту и доброту. Никому в своей жизни не сделала она ничего плохого, а будучи женой хана, не чуждалась людей и вела обычный образ жизни казахской женщины. Когда прошли недельные поминки по ней, сразу постаревший хан Джаныбек снова позвал своего сына Касыма в ту же юрту, где свершилось подлое убийство. Он положил на ковер перед ним кинжал, которым была убита Жахан-бике, потом вытянул из-за пояса у сына его кинжал и положил их рядом. Касым ахнул: кинжалы были совершенно одинаковыми!
