Уго Фонте - Дегустатор
Раздался удар грома, небо пронзила молния, как назло пошел дождь. Актеры только что вернулись с площади Сан-Джулио. Актриса, игравшая единорога, сказала, что земля на площади превратилась в такое мокрое месиво, что еще немного — и Гераклу пришлось бы догонять не единорога, а слона.
После того как Федерико отказался меня принять, я пошел на кухню посмотреть, готовит ли Луиджи мои любимые рулеты из дичи, как обещал. Дичь надо тонко нарезать, смешать с телячьим жиром и специями, завернуть в тесто и запечь. Затем взбить два яичных желтка с капелькой кислого сока и помазать рулеты. Но когда я пришел, Луиджи вовсе не занимался рулетами. Он смешивал фарш из куриной грудки с толченым миндалем и хлебным мякишем.
— Вместо рулетов у нас будет mangiabianco, — сказал он, глядя на меня так, словно я был золотарем, чистившим выгребные ямы.
Подумать только! Три года назад он не мог отличить свинину от курятины, а теперь считает себя первым поваром на свете!
— Я решил так потому, что после столь обильных пиров желудок перенасыщен пищей и не надо его дразнить.
— У нас еще не было таких уж обильных пиров.
— Да? А что же тогда было два дня назад? — возмущенно спросил он.
Я глянул на Томмазо, однако тот притворился, что не замечает меня.
— Ты дегустатор, а потому не знаешь о разных видах аппетита, — добавил Луиджи.
Я, дегустатор Уго, не знаю о разных видах аппетита?!
— Аппетит у голодного человека не такой, как у сытого. — Он смешал горстку имбиря с миндалем и сахаром и посыпал ими цыпленка. — Когда человек сыт, он как будто просит: «Удиви меня!»
«Сейчас я тебя удивлю!» — подумал я, выхватив кинжал.
— Чья это идея?
— Томмазо.
Вот почему он меня в упор не видит!
— Мне некогда лясы точить! — крикнул Томмазо, хлопнув себя руками по бокам.
Он сооружал карету и лошадей из сахара и марципана. Мне хотелось раздолбать их на мелкие кусочки. Очевидно, Томмазо почувствовал это, поскольку загородил свой шедевр.
— Чего тебе надо?
Все, кто был на кухне, уставились на меня.
— Ты не имеешь права приходить сюда, когда вздумается, и мешать нам работать, — сказал Луиджи.
— Я буду приходить, когда захочу! — крикнул я в ответ. Я нашел Миранду, но она тоже не стала меня слушать. А сейчас у меня болит голова и зудит вся кожа. Когда же это кончится? Я должен подготовиться к банкету!
На закате
Я еле жив. Мне больше не страшен ад — я уже там. О Господи, какие еще испытания ты мне уготовил?
После банкета, который я не помню, поскольку постарел с той поры на тысячу лет, я уснул как убитый. Не знаю, Долго ли я спал, но мне вдруг приснился Федерико. Он шел по коридору, сжимая в одной руке палку, а в другой — шпагу. Сначала он шел медленно, потом все быстрее и быстрее, сворачивая из одного коридора в другой. Я знал, что он идет к моей комнате. И знал, что я должен спрятать какую-то вещь, только не мог понять, что именно. Я обежал вокруг комнаты, пошарил под кроватью, за креслами, все время чувствуя неумолимое приближение Федерико. Я сорвал с окон шторы и разразился слезами, умоляя маму помочь мне, — и тут вспомнил, что я ищу. Мигом проснувшись, я подбежал к двери Миранды и постучал.
— Кто там? — спросила она.
— Я! Уго! Твой отец! — прошипел я, нутром чуя, как приближаются шаркающие шаги. — Открой дверь! Бога ради, открой!
Дверь открылась — и я увидел Миранду и Томмазо, прикрывающих наготу простынями.
— Вы с ума сошли? Федерико идет сюда!
— У меня будет ребенок от Томмазо, — сказала Миранда.
— Я скажу ему, что мы давно помолвлены, — заявил Томмазо.
Они стояли там, как песчинки на берегу перед приближающимся приливом.
— Он убьет вас обоих!
— Тогда мы будем вместе на небесах, — ответил Томмазо.
Oi me! Я слышал в коридоре трехногую поступь Федерико! Томмазо рванулся к двери, чтобы встретить герцога лицом к лицу. Я с криком швырнул Миранду обратно в постель… Не знаю, откуда силы взялись! Схватив Томмазо за шею, я отволок его в свою комнату, захлопнул дверь и прильнул к ней. Томмазо пытался оттолкнуть меня. Я зажал ему руками рот и, несмотря на то что он колотил меня по голове, пригнул к полу. Мы услышали, как вскрикнула Миранда. Затем до нас донеслись чеканные шаги телохранителей Федерико и его резкий хриплый голос, спросивший:
— Где он?
Только тут Томмазо пришел в себя. Я отпустил его, показал на окно и бросился к двери как раз, когда она открылась. Охранники, сбив меня с ног, вошли в спальню. В дверях стоял Федерико — в точности такой, каким я видел его во сне.
— Кто ты? — рявкнул он с исказившимся от ярости лицом, прижав кончик шпаги к моему горлу.
— Уго ди Фонте, ваша светлость. Ваш дегустатор. Ваш преданный слуга. Я услышал, как Миранда вскрикнула…
Стражники у меня за спиной перевернули комнату вверх дном, обшаривая все углы.
— Я чую! — прошипел Федерико. — Я чую запах!
Он взмахнул шпагой и несколько раз вонзил ее в мою постель.
«Ваша светлость! — хотелось мне сказать. — Миранда не виновата. Это все дурак Томмазо! Убейте его, и все будет нормально». Но, подняв голову, я увидел молящие, переполненные ужасом глаза моей дочери — и ничего не сказал. А кроме того, я понимал, что гнев герцога в любом случае обрушится на нее.
Федерико заковылял в коридор. Эхо повторяло его шаги по каменному полу. Когда они стихли, я вошел в спальню Миранды. Ее всю трясло. Она зарыдала и протянула ко мне руки:
— Babbo! Babbo!
Я сказал ей, что у Господа свои планы и мы должны ему верить. Даже когда весь мир против нас, даже когда мы погружаемся во мрак, нам нужно хранить веру в него. Потому что со временем облака рассеются и снова появится солнце. Если ты веришь в Бога, так будет. Для верующих Господь и есть солнце, и он исцелит нас, когда растают все тучи сомнений.
Миранда ничего не ответила. Да мне и не нужен был ответ, поскольку я понял, что пытаюсь убедить не ее, а себя самого.
День пятый
Господи, почему ты не слышишь меня? Я молю направить меня на путь истинный, но ты молчишь! Oi me! Мир Шатается вокруг меня. Охранники Джованни вновь пришли за мной. На сей раз они без слов ввалились в мою спальню и приволокли меня к кардиналу. Как только я встал перед ним, Джованни спросил:
— Уго ди Фонте, ты веруешь в Бога?
— Конечно! — Я осенил себя крестным знамением. — В Бога Отца, и Сына, и Святого Духа. В создателя нашего. В нашего Отца.
— Нашего Отца?
— Ну да. Мы ведь созданы по образу и подобию его!
Джованни пожевал кончик пера.
— Если мы созданы по его подобию, значит, ipso facto [62], он должен отражать нас, n’est-ce pas [63]?
— Простите, кардинал Джованни, я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Если мы созданы по образу и подобию Божию, стало быть, Господь такой же, как мы, — повторил Джованни. — Наша сила — это его сила, а наша слабость — его слабость.
— Ваши слова острее шпаги, кардинал Джованни. Я простой крестьянин…
— Будь ты крестьянином, ты не носил бы такую одежду и не сидел бы завтра вечером за столом со своим собственным дегустатором рядом с герцогом Федерико, — отрезал он. — Судя по твоим словам, Господь может быть любящим и нелюбящим. Милосердным, но жестоким…
— Кардинал Джованни…
— Эгоистом, снобом, вором, убийцей…
— Мы созданы по образу Божию, однако грехи наши вызваны тем, что мы не исполняем его учение.
— И какой грех самый тяжкий?
Я боялся ответить, поскольку понимал, что в любом случае буду не прав.
— Гордыня, Уго.
— Вам, конечно, виднее.
— Разве ты не гордишься своей дочерью?
— Неужто это грешно?
Он пропустил мой вопрос мимо ушей.
— Ты гордишься своей дочерью. Ты гордишься тем, что возвысился от дегустатора до придворного. Ты гордишься, что обманул саму Смерть. Твоя гордыня — словно облако зловония, окутывающее тебя. Ты расхаживаешь в шелках, но в душе ты по-прежнему крестьянин. И колдун. Вот и все.
Он махнул рукой, и меня вышвырнули из его покоев. Тем не менее он меня не арестовал. Почему? На обратном пути я увидел Миранду и Томмазо, которые разговаривали в саду Эмилии.
— Вы с ума сошли, — сказал я. — Ночью вас едва не убили, а вы опять за свое…
— Мы обсуждали десерт, который подадут на банкете, — холодно отрезала Миранда и пошла прочь.
Томмазо провожал ее взглядом, и я шагнул, заслонив собой дочь, чтобы никто не заметил, как он на нее смотрит.
— Здесь полно гостей! Не могу поверить, что ты с такой легкостью готов принести ее в жертву!
— Я? — воскликнул он. — Ты уже это сделал. И тоже ушел.
Они врут. Они что-то затевают. Именно поэтому они оборвали разговор, когда я подошел. Они собираются отравить Федерико — и меня тоже. Я знаю это. Знаю. Я, уговоривший Томмазо стать поваром, буду им отравлен! А моя дочь ему поможет. Такой комедии позавидовал бы сам Боккаччо.
