Александр Чаковский - У нас уже утро
Но странное дело, Венцов не чувствовал себя оскорблённым.
ГЛАВА XVII
Первый выход в море был назначен на двадцатое декабря. Для начала зимнего лова Вологдина скомплектовала три команды. Они состояли из наиболее опытных рыбаков. Возглавляли их Антонов, Дмитрий и Алексей Весельчаковы.
Накануне день выдался безветренный. Ровно шумело море. Перед рассветом начался снегопад. Глубокий мокрый снег лежал на пирсе, покрывал палубы стоявших у берега судов, мягко ложился на землю. Всё это делало комбинат похожим на арктическую зимовку.
Днём Доронин провёл несколько часов на метеостанции. Он хотел присутствовать при составлении прогноза на завтра.
Тонкое перо барографа, чуть заметно колеблясь, вычерчивало кривую давления атмосферы. Каждые полчаса Доронин подходил к барометру и нетерпеливо постукивал по его толстому стеклу, чтобы выяснить тенденцию стрелки.
В заснеженное окно было видно, как безвольно повисла на мачте не надуваемая ветром «колбаса». Пока ничто не предвещало изменения погоды. Только снегопад усиливался. Казалось, что скоро весь остров бесследно скроется под снегом.
На другой день, утром, три десятка людей медленно прошли по заснеженному пирсу к стенке ковша. Они оставляли за собой глубокие следы. Снегопад наконец прекратился. Зато стало морознее. Солнце ещё не взошло, и безоблачное голубое небо казалось стеклянным.
Рыбаки начали погрузку орудий лова. Треска ловилась ярусами и тралом. Поэтому на сейнеры грузились сотни металлических крючков, железные двулапые якоря, стеклянные буйки, плоские плетёные корзины, траловые сети.
Крючки ещё с вечера были наживлены мясом камбалы и солёной горбуши.
Доронин стоял на пирсе, с тревогой глядя вслед уходящим судам. «Не поторопились ли мы? – спрашивал он себя. – Не вернее ли было бы начать зимний лов со следующей зимы, когда люди успели бы окончательно освоиться с морем? Не делаю ли я непоправимой ошибки, в которой придётся потом горько раскаиваться? – Но тут же он отвечал себе:– Нет, я не делаю никакой ошибки. Потребность в зимнем лове возникла у самих рыбаков… Наши люди хотят жить здесь так же, как они привыкли жить на материке, не зная никаких ограничений… Кроме того, зимнее море не так уж отличается от осеннего…»
Но, вглядываясь в море, Доронин с волнением замечал, что оно всё-таки сильно отличается от осеннего. Сурово и неумолимо двигались по нему валы ледяной воды мрачного, лилово-чёрного цвета.
Зимняя морская вода обладала и ещё одним грозным свойством: окатывая борта и палубу сейнера, она не стекала в море, как летом и осенью, а тотчас же превращалась в лёд.
Стоя на краю заснеженного пирса и глядя вслед постепенно исчезавшим в предрассветной мгле судам, Доронин испытывал такое чувство, как будто отправлял солдат в опасную разведку.
К вечеру все три сейнера вернулись в ковш. Всё прошло благополучно, если не считать того, что борта судов обледенели, палубы превратились в каток, а руки рыбаков были изранены и поморожены.
Но все три сейнера вернулись ни с чем: ни одной команде не удалось взять рыбу.
Доронин и Вологдина пригласили к себе Антонова и Весельчаковых. Рыбаки рассказали, как, стоя на пронизывающем ветру и борясь с ледяными волнами, штурмовавшими сейнер, они безрезультатно тралили морские глубины. Много раз они вымётывали тресколовный порядок и выбирали яруса, но так и не поймали ни одной рыбы.
Назавтра сейнеры снова вышли в море и снова вернулись без улова. Положение осложнялось. Доронин ходил мрачный. Он подолгу советовался со старыми рыбаками, выезжал в главк, советовался с инженерами-рыбниками. Написав большое письмо, он с оказией послал его во Владивосток, в научно-исследовательский институт рыбного хозяйства.
В сущности, если говорить об основной причине всех неудач, то она стала ясна уже после второго выхода в море. В результате резкого изменения температурных условий рыба изменила свой ход. Места, нанесённые на карте и уже в течение нескольких месяцев считавшиеся богатыми рыбой, вдруг оказались безрыбными.
К Доронину пришёл Алексей Весельчаков и заявил, что отказывается выходить в море и просит дать ему работу на берегу. Он быстро сообразил, что в зимнее время много рыбы не возьмёшь, даже в случае большого везения. Ждать от зимнего лова больших заработков не приходится. А риск – очень велик. Следовательно, игра не стоит свеч.
Но Антонов и Дмитрий Весельчаков настойчиво и даже с каким-то ожесточением продолжали выходить в море. Иногда им удавалось взять ничтожное количество трески, но значительно чаще они возвращались пустыми. Их неудачи волновали на комбинате решительно всех – от рядовых рыбаков до Вологдиной, Черемных и Доронина.
Только одного человека как будто не трогала очевидная неудача зимнего лова. Это был главный инженер комбината Виктор Фёдорович Венцов. Его никто ни о чём не спрашивал, и он, в свою очередь, видимо, предпочитал держаться в стороне.
Первым вспомнил о Венцове Дмитрий Весельчаков.
После того как его первые выходы в море окончились неудачей, он пришёл как-то вечером прямо на квартиру к Венцову и остановился на пороге в своей промёрзшей, покоробившейся брезентовой куртке.
– Опять пустым вернулся, – хмуро сказал он. – И никто помочь не может. Вот у вас, товарищ главный инженер, книг много, целая полка. Посмотрите, может быть, есть там какой конец, за который бы ухватиться? Не всё же море обшаривать, чтоб эту треску найти?
В первую минуту Венцов почувствовал смутное удовлетворение. «Я же говорил!…» – чуть было не вырвалось у него. Но ему тут же стало ясно, что, если бы эти самодовольно-торжествующие слова сорвались у него с языка, он навсегда потерял бы к себе всякое уважение. Он не мог, не имел права сказать их этому усталому, промёрзшему насквозь человеку, который, невзирая на ледяной ветер и мороз, пренебрегая опасностью, несколько дней подряд упрямо ходил в море… И Венцову стало мучительно стыдно…
Это жгучее чувство стыда он испытывал уже второй раз за последнее время.
Несколько дней назад, когда сейнеры, впервые выйдя в море, вернулись ни с чем, Венцов решил взять реванш. Он хотел подойти к Вологдиной и в присутствии Доронина торжествующе спросить: «Ну, кто был прав?»
Однако что-то помешало ему осуществить своё намерение. Он решил посмотреть, что даст завтрашний день. А назавтра он увидел, как вернулись в ковш оледенелые суда, как медленно вышли на пирс промёрзшие, измученные рыбаки, каким тяжёлым молчанием встретили их столпившиеся на пирсе люди. Тогда ему в первый раз стало стыдно, мучительно стыдно. Нужно было быть просто негодяем, чтобы торжествовать по поводу этой тяжёлой неудачи!
Правда, можно было возмущаться человеком, упрямство которого обрекло людей на бессмысленные лишения. Никто не удивился бы, если бы Венцов это сделал. Но у главного инженера не было никакого желания ни злорадствовать по поводу неудачи, ни возмущаться Дорониным.
Ему стало тяжело при мысли о том, что именно сейчас, когда люди на комбинате напрягают все свои усилия, он смотрит на них со стороны, как безучастный наблюдатель. Он уже отлично сознавал, что зимний лов был не просто выдумкой Доронина, что сами рыбаки ощущали потребность в нём и теперь продолжали борьбу, невзирая на все неудачи.
И Венцов стал вместе со всеми выходить по вечерам на пирс и встречать возвращающихся рыбаков. На берегу было очень холодно, свистел ветер, хотелось поскорее уйти отсюда к теплу, к свету… «Каково же им в море?…» – думал Венцов. И ему до боли хотелось, чтобы рыбаки вернулись с уловом, чтобы не сбылись его слова, пророчившие неудачу, чтобы он оказался не прав, тысячу раз не прав…
Потом Венцов, как и все на комбинате, стал размышлять о том, почему же выходы в море неизменно кончаются неудачей. Ведь, в конце концов, не могла же рыба, подобно птицам, переместиться в южные широты. Просто она изменила свои пути, потянулась к тёплым течениям, опустилась на большую глубину.
Значит, дело в разведке, в настойчивой промысловой разведке…
На материке всё было проще. Там существовали карты, на которые из года в год наносились места скопления рыбы весной, летом, осенью, зимой…
Здесь к составлению карт только ещё приступили. Прошлогодние карты были вывезены японцами. Следовательно, базой промысловой разведки мог послужить только рыбацкий опыт.
К Венцову, однако, никто не обращался за советом. Во-первых, он, как главный инженер, не имел непосредственного отношения к лову. А во-вторых, у всех была в памяти позиция, занятая им в этом вопросе. Но то, что никто к нему не обращался, больше уже не успокаивало, а, наоборот, волновало главного инженера… Пойти же и самому предложить свои услуги он не решался. Это всё-таки представлялось ему унизительным. Кроме того, он не был уверен, что Доронин примет его услуги.
Теперь перед ним стоял Дмитрий Весельчаков. Хотя он пришёл только за советом, Венцову казалось, что он говорит: «Довольно вам отсиживаться! Хватит! Люди бьются, хотят помочь общему делу, а вы…»
