Дороти Даннет - Весна Византии
По обе стороны улицы, за высокими стенами, виднелись колонны, карнизы, резные каменные гирлянды и статуи. Чуть дальше располагались купальни, галереи, колодцы, рынки, внутренние дворы, монастыри, странноприимные дома, увенчанные золотыми куполами и башнями. Улицы здесь были узкими и шли в гору; их заполняла праздничная толпа в многоцветных одеждах, восхищенными взглядами провожавшая процессии чужеземцев, входивших в монастырские ворота. Императорская дорога, что вела вверх ко дворцу, пока еще пустовала, но была сплошь увешана по сторонам улицы узорчатыми коврами и выстлана зелеными ветками; а вдоль дороги выстроились стражники в блестящих доспехах с луками, копьями и топорами, рукояти которых были украшены золотом.
Пагано стоял рядом с Катериной в подаренном императором плаще и с тяжелой цепью, украшенной изумрудами. Свиту челядинцев возглавлял Параскевас, коренастый любезный управляющий и толмач, которого подыскал для них Амируцес. Во дворе базилики именно Параскевас помог Катерине слезть с мула, на котором она ехала, и занять место под фиговыми деревьями между монастырских строений.
Неподалеку она заметила бронзового дракона, у которого из пасти лилась вода, а на постаменте красовалась греческая надпись в честь какого-то императора. Катерине это напомнило истории, которые она слышала на корабле, и теперь она поразилась, ― как же могли они казаться ей скучными в то время!
Посреди монастырской площади стояла церковь Златоглавой Девы. Увенчана она была позолоченным куполом, а стены сплошь покрывали сцены из Священного Писания, исполненные коричневой, темно-красной, охряной, оливковой и темно-синей смальтой.
На этом фоне богатые наряды торговцев выделялись еще ярче, словно пучки крашеной шерсти на карточках в материнской конторе, которые показывают покупателям. Каждая страна и гильдия отличалась своим цветом. Все генуэзцы носили алый лукканский бархат, венецианцы предпочитали ярко-желтый цвет, а их бальи щеголял в платье, отороченном мехом и украшенном золотым шитьем. На другой стороне двора обнаружилась также небольшая группа людей, одетых совершенно вразнобой, среди которых выделялся один, ― в плаще столь же роскошном, как и у Пагано Дориа. Разумеется, это был Николас.
Скрепя сердце, Катерина была вынуждена признать, что держится бывший подмастерье почти так же уверенно, как и ее собственный супруг. Не будь он мужем ее матери, она могла бы даже гордиться им… Лицо, полускрытое полями новой бархатной шляпы, не выражало ровным счетом ничего. Широко распахнутые глаза смотрели прямо на Катерину. Она дернула мужа за руку.
― Смотри!
Пагано уже заметил флорентийцев.
― Вижу.
― На нем же…
Он улыбнулся.
― Ну да, на нем тоже плащ от басилевса. Думаю, Катеринетта, что нас с твоим отчимом примут во дворце вместе. Чего еще желать?
― Но…
― Что такое? Он не может причинить мне никакого вреда. А от меня получит по заслугам. А теперь смотри ― вот идет император.
Дорога, ведущая во дворец, уходила резко в гору. Снизу кавалькада казалась сперва похожей на длинную змею, разворачивающую свои кольца в сероватом воздухе, неуместную, как мазок краски на старом холсте. Затем сквозь перезвон колоколов начали доноситься и другие звуки ― флейты и барабаны; и над процессией затрепетали украшенные бахромой и расшитые золотом шелковые флаги.
Брюгге вовсе не был глухой провинцией. Катерина видела, как герцог Филипп со свитой въезжает в Принценхофф, ― его эскорт растягивался на добрую милю. Она также видела прибытие князей и капитанов венецианских галер. Она кое-что смыслила в дорогостоящих тканях и знала, каким образом стараются выделиться на фоне себе подобных западные вельможи. Слышала она также об утонченных византийских ритуалах, но никогда в повседневной жизни не видела пронесенных в безупречной сохранности через многовековую историю обычаев и костюмов древней культуры, разумеется, если не считать одежд и ритуалов Церкви. Никто не мог ей объяснить, что император является наместником Бога на земле, и потому подобные обряды являются неотъемлемой частью его повседневного существования.
Штандарты были сшиты из алого атласа с тяжелой бахромой, и в нарядах того же цвета красовались знаменосцы и музыканты. У лошадей гривы были белоснежные, как шелк, перевитые лентами и гирляндами; упряжь расшита золотом, попоны ― жемчугом, а седла украшены серебром. На всадниках были диадемы и короны, выгнутые, украшенные бахромой и тонкими цепями с самоцветами; волосы у них отливали всеми цветами, от яркого золота до чернильной синевы. Одежды, узкие, как погребальные саваны, были сплошь расшиты драгоценными камнями, особенно густо усеивавшими пояс, грудь, горловину и запястья. Спину они держали прямо, ― гибкие, как танцоры; а лица их были подобны прекрасным маскам. Достигнув монастыря, процессия начала огибать его стены, и почтительное молчание нарушал лишь резкий рев труб. А затем наступила тишина. Воздух наполнился ароматом благовоний. Всадники принялись спешиваться, и оказались совсем рядом, так что Катерина смогла разглядеть их как следует, когда они входили на территорию монастыря. Чуждый запах внезапно показался ей пугающим и невыносимым. Невозмутимые лица мужчин и женщин оказались ярко раскрашены.
Первыми во двор ступили герольды и знаменосцы. Затем юноши и девицы разбросали повсюду желтые весенние цветы. Золотоволосый мальчик несравненной красоты, в шелковом наряде цвета слоновой кости прошел следом с позолоченным луком в руках. За ним, медленно ступая бок о бок со своим духовником, шествовал император, неся на сгибе правой руки свой скипетр. Левой рукой он придерживал бесконечно длинный расшитый паллий. Поверх туники на императоре была далматика с вышитыми шелком пурпурными и золотыми орлами. На голове красовалась золотая митра, унизанная жемчугом. Длинные нити перлов ниспадали на широкие плечи и переплетались с прядями золотистых вьющихся волос. Следом за императором шествовали его приближенные ― мужчины, женщины, юноши и подростки, чиновники, вельможи и служители церкви. Замыкал процессию церемониальный эскорт в золотых доспехах и шлемах, украшенных белоснежными перьями.
Из северного портика церкви медленно выступила навстречу группа белобородых священников в сверкающих одеяниях. Кресты и иконы, которые они несли в руках, отбрасывали золотистые отблески на стены и колонны храма. Когда император поравнялся с ними, Пагано сжал руку Катерины, и она послушно преклонила колени. Придворные прошли в храм, и двери закрылись, ― там, внутри не было места для чужеземцев, последователей раскольнической римской церкви. Колокола замолчали. Двор окутало безмолвие.
Катерина вдруг почувствовала, что вся дрожит, и схватила мужа за руку. Она знала, что еще очень юна и многому должна научиться; понимала она также и причины своего страха: мир слишком велик, и такова цена за желание войти в него победительницей. Катерина была готова на все. Ей не хотелось всю жизнь провести в красильне, и рядом с Пагано она чувствовала себя почти всемогущей.
Поднявшись с колен, она отыскала взглядом рослую фигуру мужа матери и в единственный взгляд попыталась вложить всю радость и гордость, которую ощущала в этот момент.
* * *― Вот он, ― заявил Юлиус и толкнул Николаса ногой. А потом еще раз.
― Слава богу, я еще не лишился зрения, ― заметил тот. ― Это протонотариос, который приходил к нам. А человек в шляпе, похожей на корзину ― Амируцес, придворный казначей. Замыкает процессию начальник гвардии: скажи об этом Асторре. В дверях церкви их встречает патриарх со своим клиром, а тот, кто…
Юлиус перебил его:
― Ты что, не слышал? Вон там, напротив, стоит Пагано Дориа, который сжег твой корабль и чуть не прикончил нас с Джоном руками турков. А девушка рядом с ним, с завитыми волосами и в слишком открытом платье… Тебе на нее наплевать?
Он помолчал, дожидаясь поддержки от Тоби и Годскалка, но лекарь сделал вид, что не слышит, а священник ― что его и вовсе здесь нет.
― Так подойти и ударь его, ― посоветовал Николас. ― Он только об этом и мечтает.
Юлиус сердито засопел.
― Конечно, я бы не хотел помешать нашей торговле.
― Вот и правильно, ― одобрил фламандец. ― К тому же на нем императорская накидка. Должно быть, басилевс тоже пригласил его на аудиенцию. По пути у нас будет возможность переброситься парой слов. Я передам ему твои наилучшие пожелания.
― Лучше убей его, ― велел Юлиус. Внезапно Годскалк положил руку ему на плечо и стряпчий осознал, что в церкви началось пасхальное богослужение, и ему следует примолкнуть. В воздухе висел аромат благовоний, а через двери доносились поющие голоса. Одни лишь голоса, без музыкальных инструментов… Нотариус, который не интересовался музыкой, уставился на Пагано Дориа, и тот любезно улыбнулся в ответ, а затем что-то прошептал на ухо жене. Та засмеялась. Юлиус сжал кулаки. Он уже чувствовал себя гораздо лучше, ― достаточно, чтобы кого-нибудь избить.
