Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть
- Если бы мы боялись, то не создавали бы нашу организацию, - возразил все так же спокойно Камилл.
- Если мы начнем нашу справедливую борьбу за возвращение в Крым с уличных демонстраций, то все будем арестованы и не выполним нашей основной задачи – подготовить весь наш народ к массовым выступлениям за свои права, - произнес Кадыр, который также понял, что пора заканчивать этот разговор.
- Скажи, Марлен, кому это будет выгодно? – проникновенно спросил Рустем, переглянувшись с товарищами.
Марлен молчал, молчали и его соратники – и они, наверное, тоже пришли к выводу, что согласия достигнуть не удалось и надо мирно разойтись.
Прервал наступившее молчание Сейдамет, которого, с одной стороны, радовала самоотверженность молодых парней, но было досадно, что они, действительно, превращают серьезное дело в игру:
- Мы все здесь как на фронте, как в окопах. Без четко разработанного плана, без разведки в бой идти нельзя, ребята.
А Камилл опять подумал о том, что почему-то все активные ребята, в том числе и Марлен, из тех семей, в которых отец погиб на фронте или в партизанских лесах. Случайно ли, что так получается или это свидетельствует о том, что способность жертвовать собой, а не прятаться в кустах или в блиндажах, передается по наследству?
Расходились заговорщики несколько умиротворенные. Камилл и его соратники получили некоторую надежду, что, во всяком случае, в ближайшее время уличных демонстраций можно не опасаться. Но с этой задачей пришлось столкнуться несколько позже.
Марлен после этого заседания штаба Крымско-татарского национального Движения пошел на раскол и самолично возглавил армию горячих татарских мальчишек, которые не хотели мириться с унижением своего народа, рвались в бой за свои человеческие права, но у которых не было культуры политической борьбы. Их вождь был одержим жаждой славы в качестве борца за свободу своего народа и готов был идти сам и обрекать других на любые жертвы ради этой свободы.
Слава ему и слава его армии, храброй и непримиримой! Повзрослев, многие из них немало полезного сделали для своего народа.
Только в начале апреля, когда липкая азиатская грязь подсохла, Камилл и Шариф в одну из пятниц собрались в давно запланированную поездку в совхозы Голодной степи. До железнодорожной станции Мирзачуль замечательно доехали в грязном и переполненном вагоне. Далее надо было либо топать по бездорожью двадцать километров, либо дожидаться вечернего мотовоза, а от его конечной остановки опять же шагать по тому же бездорожью.
Знаете ли вы, что такое мотовоз? Если вы этого не знаете, - а вы наверняка этого не знаете, - то в вашем мировоззрении евразийского (или, точнее, азиопского) аборигена имеется существенная лакуна, которая останется зияющей плешью на нем, какие парижи или багамы вы бы не посещали впоследствии. Знание этого обогащает, оно свидетельствует, что вы не из тех, кто прошаркал всю свою жизнь по асфальту тротуаров, и даже не из того славного племени, которое перетаскало тонны рюкзаков по крутым склонам Памира или Алтая – тоже по своему элитное времяпрепровождение. Знание этого является подтверждением того, что вы погружались в провинциальное захолустье страны, кичащейся своими натужными достижениями в тех отраслях, от которых нет пользы народу, и вы познали, что полуцивилизованность хуже первозданности, что барак это не человеческое жилье, что тупик это не начало пути. И лучше отправляться в дальний путь на свадьбу к сродственнику на скрипучей арбе с огромными колесами, сидя на паласах, вдыхая терпкий запах конских яблок, которые падают из-под хвоста не замедляющей ход кобылы, попивая при этом чай из большого, завернутого в одеяло чайника, щелкая орешки, жуя курагу, - да, это лучше, чем маяться целый день в ожидании пропахших мазутом вагонеток, в коих надо с боем занимать места, ругаясь с владельцем грязных кирзовых сапог, которые тот по неизбежности водрузил на вашу спину, хотя никогда не испытывал к вам никаких дурных чувств, да и, вообще, впервой видит вас, если что-то можно увидеть в наступившей ночной темноте, усугубляемой окутавшим вагонетки дымом из выхлопной трубы того, что называется мотовозом.
Мотовоз - это чадящий трактор, поставленный на рельсы и тянущий за собой три-четыре вагонетки со скоростью пешехода… И не будем продолжать разговор об этом далеко не лучшем изобретении ума человеческого.
Прождав полдня и увидев все воочию, Камилл и Шариф, несмотря на ночь, решили идти пешком в указанном им туземным жителем направлении. Двадцать километров - это всего четыре часа пути, да еще на чистом воздухе, да по прошлогоднему травяному покрову, да по прямой.
Вот только волки, говорят, по весне голодные…
Парни добрались до поселения к рассвету. Видели в предрассветном мареве сосредоточенно бегущую куда-то хвостатую стаю, но то, пожалуй, были не волки, а гуляющие свадьбу местные псины.
Была та самая пора, когда на хлопковых плантациях совхоза работали лишь трактористы, распахивающие поля, на которых оставались корешки гуза-паи - кустов хлопчатника. Остальные рабочие "советского хозяйства" занимались ремонтом зданий, очисткой амбаров, подрезкой деревьев и кустарников, но такого рода работы были вспомогательными и оттого не особенно контролировались руководством. Поэтому в эти дни взрослые и дети ходили за тракторами и выдергивали из-под перевернутых пластов земли прошлогодние корешки - отличное топливо для сельских очагов. А в ту субботу, когда в поселок приехали давно ожидаемые пропагандисты из Ташкента, многие остались дома, чтобы в назначенный час собраться у кого-нибудь из соседей.
В две комнаты с низкими потолками натолкалось человек пятьдесят. Чтобы было чем дышать, растворили маленькие окошки и распахнули настежь двери. Люди с интересом смотрели на старающихся держаться уверенно молодых своих соплеменников, во многих взглядах видна была надежда, что эти студенты, приехавшие из большого города Ташкента, сейчас поведают долгожданную весть о близкой свободе.
- Ну, пора начинать разговор, - произнес, наконец, хозяин дома Энвер, немолодой татарин, закончивший войну в Берлине и после демобилизации с трудом нашедший остатки своей семьи в этом совхозе.
- Селям алейкум, ватандашлар! – начал Шариф (он, естественно, говорил по-татарски). – Мы приехали к вам из Ташкента по поручению наших товарищей. Мы, ташкентские студенты, объединились в организацию, начинающую политическую борьбу за возвращение народа в Крым. Мы привезли вам копии нашего обращения в высшие партийные и советские органы с этим требованием.
Среди собравшихся раздались возгласы одобрения.Шариф же, как было согласовано заранее, осторожно начал говорить о том, что в целом политика советской власти изменилась в лучшую сторону, что осуждение Двадцатым съездом КПСС злодеяний сталинских времен внушает надежду на то, что все нарушения в национальном вопросе будут устранены – такое предисловие, как решили на заседании штаба Движения, было нужно, во-первых, чтобы избежать обвинений и выступавших и их слушателей в антисоветизме, и, во-вторых, чтобы внушить людям оптимизм, чтобы преодолеть возникшую, возможно, в голодностепской глуши безнадежность. Но, видно, тут студенты ошиблись, никакого смирения перед властями среди изможденных тяжелым бытом людей сегодня не чувствовалось, было только неведение того, какие меры надо предпринять теперь, когда вдруг стало известно, что восстановили права всех высланных народов, кроме крымских татар. Назревало понимание необходимости организованной борьбы за свои права, но не было у заброшенных в эти солончаки и камыши жителей Крыма информации о том, как реагируют на сложившуюся ситуацию их земляки в других регионах. Приезд гостей из Ташкента стал для большинства работников совхоза давно ожидаемым событием.
- Так почему нас не возвращают домой? Других вернули, а о нас забыли. Столько времени уже прошло! – воскликнул один из слушателей.
Камилл счел момент подходящим для того, чтобы подчеркнуть, что крымским татарам надо начинать активную борьбу за свои права.
- Вот мы и должны активно напоминать властям о себе! Пусть не надеются, что мы согласны с их решением оставить нас навсегда в Азии! Надо начинать бороться за свои права везде, и в городах, и в колхозах! Если весь народ продемонстрирует свое единство, то советская власть вынуждена будет нам уступить!
- Почему все же других вернули, а нас держат в этой ссылке? – подала голос с места молодая женщина, будто не об этом шла только сейчас речь.
Этот вопрос горел в душе у всех, поэтому его готов был задавать каждый, будто ташкентские студенты могли разрешить эту проблему.
Худощавый средних лет мужчина в очках тоже включился в разговор, игнорируя сказанное Камиллом.
