У чужих людей - Сегал Лора
— Очень толковый список, — одобрил Зоммерфелд. Это был пожилой американец родом из Польши, маленький, плюгавый, с не по росту большой головой, изрытой глубокими, как у бладхаунда, морщинами, с маленькими слезящимися глазками и отвислыми слюнявыми губами.
Трое заявителей вошли в светлый, устланный ковром кабинет управляющего и стали перед его столом. Все молчали. Пауль не сводил глаз с карандаша Зоммерфелда, которым тот отмечал каждый пункт списка. Наконец Зоммерфелд поднял глаза на просителей:
— Мы строим в Белла-Висте парочку домов…
От волнения Паулю стало дурно: подумать только, он вот-вот получит собственный дом и начнет фермерствовать!
— Но, как я вижу, вы просите создать товарищество из трех фермерских хозяйств, — продолжил управляющий.
— Мы это уже обсуждали, сэр, — сказал Пауль. — У Михеля на попечении его мать, но Отто мог бы пожить какое-то время вместе с нами.
Зоммерфелд утвердительно кивнул огромной головой и что-то черкнул на полях.
— А кто, собственно, сказал, что мы не можем построить еще и третий дом? — сказал он, и обаятельная улыбка разом преобразила его неказистое лицо.
— Я хотел бы добавить, сэр, — сказал Пауль, — что у меня за плечами есть некоторый земледельческий опыт: еще в Вене я прошел полуторамесячный курс ведения сельского хозяйства, а потом, уже в Англии, почти год проработал на фермах. Впрочем, я отлично понимаю, что это только начало.
— Очень верно замечено — только начало, — подхватил управляющий. — Именно этим, друзья мои, мы здесь и занимаемся. Тяжелое-претяжелое начало. Давайте так: я обсужу вашу просьбу с мистером Лангли, мы посмотрим, как обстоят дела с поголовьем скота, а о результате я вам сразу же сообщу. До свиданья, господа.
Трое просителей откланялись и повернули к двери; вдруг она распахнулась, и в кабинет вошел ослик, на котором восседал человек по имени Хальсманн, из поселка в Лагуне. Подъехав ближе, Хальсманн вывалил управляющему на стол корзину помидоров и закричал:
— Вот мой подарок вам и вашей Ассоциации! Я ухлопал на помидоры пять месяцев, вырастил урожай, а ваша кухня отказывается их покупать, потому что получает помидоры из colmado [64] Ассоциации, a colmado закупает их в Пуэрта-Плате.
Он резко дернул уздечку, словно пускал в галоп арабского скакуна, и маленький ослик затрусил к выходу. Опустившись на колени, члены группы Штайнера принялись собирать раскатившиеся помидоры, но Пауль украдкой поднял глаза и увидел, что нимало не смущенный инцидентом Зоммерфелд завороженно, по-детски раскрыв рот, смотрит в окно вслед ослику с седоком.
В июле Пауль решил напомнить Зоммерфелду о визах для родителей, хотя его раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, он опасался чересчур докучать управляющему, с другой — без напоминаний управляющий мог легко забыть о его просьбе. Он отправился в контору и обнаружил в приемной Годлингера. Вскоре прибыл Зоммерфелд и по дороге в кабинет бросил:
— Годлингер, похоже, вы здесь уже прижились. Сегодня я вас не приму, занят. Ко мне из Сьюдад-Трухильо должен приехать сеньор Родригес, представитель нашего, так сказать, благодетеля. Пауль Штайнер, дружище! — приветствовал он моего дядю, чем его сильно удивил. — Как поживает наша будущая мамочка? Необходимо позаботиться о фермерском доме для вашей семьи еще до появления сына и наследника!
— Век не забыл бы вашей доброты, сэр, — отозвался Пауль. — Но сегодня я зашел узнать, как продвигается дело с выездом моих родителей из Австрии.
— И моей жены тоже, — вставил Годлингер.
— Скажите, Годлингер, вы в Вене были меховщиком, да?
— Да, господин управляющий: фирма «Меха от Годлингера». Может, слыхали? На Рингштрассе. Я занимался производством, а жена — магазином. У меня брат тоже меховщик, у него свое дело в Чикаго.
— И вы хотели бы стать его компаньоном в Штатах, не так ли?
Годлингер просиял:
— Ах, мистер Зоммерфелд, если бы это удалось…
— Как я понимаю, Годлингер, вы считаете обучение фермерству пустой тратой времени! Стало быть, вы поставили себе целью попытать счастья в Штатах, а Сосуа для вас интереса не представляет. Любопытно узнать, Годлингер, с чего вы взяли, что Ассоциация обязана проявлять к вам и вашим делам особое участие? Будь у меня возможность перевезти сюда чью-то родню, — а чего нет, того нет, — я перевез бы родителей Штайнера, он по целым дням вкалывает в поле, а не посиживает в приемной Ассоциации. Родригес! Дружище! — вскричал Зоммерфелд, расплывшись в улыбке при виде высокого элегантного доминиканца, возникшего на пороге приемной. — Заходите, заходите, добро пожаловать в Сосуа. Хочу познакомить вас с двумя нашими поселенцами, Годлингером и Штайнером, мы тут говорили о визах для их родственников, которые все еще находятся в Германии. Буду настоятельно просить вас обсудить, в числе прочих, эту тему с Президентом, нашим добрым и щедрым благодетелем.
Подхватив высокого гостя под локоть, Зоммерфелд стремительно увел его в кабинет.
Вечером многие видели, как управляющий и посланник Президента, потягивая из огромной бутыли шампанское, ехали на джипе Ассоциации в Пуэрто-Плату, где и провели ночь, после чего сеньор Родригес вернулся в столицу. Не прошло и недели, как из президентской администрации пришли письма, предоставлявшие поселенцам некоторые поблажки и привилегии: было приказано вернуть на стройку два грузовика пиломатериалов, отобранных ранее, а также выдать тридцать виз для родственников иммигрантов, осевших в Сосуа. Управляющий Зоммерфелд распределял визы исключительно по своему усмотрению. Ни Годлингер, ни Пауль виз не получили, а Хальсманн из поселка в Лагуне получил одну, хотя он подавал прошение на визы для своих родителей и родителей жены. Жители Лагуны рассказывали, что каждую ночь из окон их дощатого домика слышатся истерические рыдания.
Где-то к середине августа пришла пачка писем из Красного Креста. Увидев, что Пауль читает знакомый бланк на двадцать пять слов, Фарбер поинтересовался:
— Сдох уже Гитлер?
— Нет, но двадцать восьмого мая мои родители были еще живы, — ответил Пауль.
Они сидели у Бокманна, на лужайке позади дома: с некоторых пор Бокманн стал подавать кофе с тортом, который пекла его жена.
К ним подошел доктор Мархфелд и сказал:
— Пришлось положить Макса Годлингера в больницу. Ему сообщили, что его жену депортировали, и он прямо-таки рехнулся. Твердит, как заведенный: это оттого, что я мало работал в поле.
— Lieber Gott [65]! — воскликнул Пауль. — Впрочем, оно и понятно…
В ту же неделю в Сосуа произошло первое самоубийство: один из молодых мужчин, живших в бараке холостяков, повесился в своей комнате. Так на горе позади Белла-Виеты возникло кладбище.
Первого сентября Михель Браунер узнал от малышки Сузи, дочки его брата Роберта, а Сузи узнала в школе от Ханси Нойманн, что Нойманны вот-вот получат ферму в Белла-Висте. Группа Штайнера немедленно отправилась в контору к управляющему Зоммерфелду.
— Что вы от меня хотите? — удивился Зоммерфелд. — Вы же вели речь о трех домах. А в Белла-Висте всего-навсего два дома.
— Но ведь мы с вами, сэр, это уже обсуждали Помните, мы сказали, что можем пока обойтись и двумя домами? Вы еще у себя пометили.
— Пометил? Где? Не вижу никаких помет! Вот, в вашем списке прямо сказано: три дома. Смотрите сами. Для Белла-Виеты ваша группа чересчур велика.
— А как насчет домов, которые возводятся в Барозе, сэр?
— Для товарищества в Барозе вас слишком мало. Я направляю туда всю швейцарскую группу целиком.
— Но они же приехали позже нас, — не выдержал Михель. — Это несправедливо!
Зоммерфелд снова уставился в список.
— У меня здесь помечено, что Штайнер полтора месяца обучался земледелию в Вене, — пробурчал он.
— В учебном хозяйстве, сэр.
— Ну, тогда вы, безусловно, крупный специалист,
— Он же целый год работал в Англии, — оторопев от его язвительного тона, сказал Отто.