Том Холт - Александр у края света
С этого момента дела пошли на лад.
Секция Зета объявила, что мы все-таки высадились где надо, и приступила к работе со всеми своими рейками и колышками. Секция Бета обнаружила солидную рощу прекрасных высоких сосен, которая до того как-то ухитрялась оставаться незамеченной, и принялась их валить. Секция Альфа разгрузила остатки груза и передала его в распоряжение секции Эпсилон, которая аккуратно рассортировала и складировала его, учтиво позволив секции Гамма забирать все, что той требовалось для выполнения поставленных Агенором задач. Повсюду дело пошло самым эффективным и цивилизованным манером, и даже иллирийцы включились в общую деятельности и за несколько последующих часов никого не убили и не покалечили.
— Ну вот, — заметил мой друг Тирсений, потягивая вино, которое он ухитрился где-то раздобыть (сбрось моего друга Тирсений с небес посередине ливийской пустыни головой вниз, и через пять минут он найдет кресло, амфору приличного вина и хорошенькую девушку, чтобы это вино подливать). — Я говорил тебе, что все пойдет путем, как только люди разберутся, что нужно делать.
— И чего я волновался, — сказал я. — Должен был и сам сообразить, что все наладится.
Тирсений пожал плечами.
— Тебе нужно отучиться волноваться, — зевнул он. — Это основной навык, необходимый для выживания любому начальнику. Я так тебе скажу — управляя купеческим судном, далеко не доберешься, если будешь проводить все время, схватившись руками за голову и переживая.
— Верно, — согласился я, надеясь, что он заткнется. Он не заткнулся.
— Между прочим, если тебе не терпится о чем-нибудь поволноваться, — продолжал он, — то лучше тебе волноваться о скифах. Я им не доверяю.
Я моргнул.
— Погоди минутку, — сказал я. — Вот только давеча ты утверждал, как все здорово у нас с ними вышло, какие они оказались дружелюбные, и как прекрасно, что не нужно изображать превосходство.
Он снисходительно улыбнулся.
— Знаешь, в чем твоя проблема? — сказал он. — Ты слишком склонен принимать все за чистую монету. Тебе следует обратить на это внимание, знаешь ли.
Я попытался заявить, что скифы с первого взгляда пробудили во мне самые серьезные подозрения, но не успел.
— В Ольвии, — продолжал он, — чем любезнее местные себя ведут, тем строже за ними следует присматривать. Будучи торговцем, ты доводишь это умение до инстинктивного, но ты, конечно, лишен подобного опыта. Так вот, ходи я в твоих сандалиях, то послал бы в деревню пару сотен иллирийцев в полной экипировке в качестве тактичной демонстрации силы. — Ходи ты в моих сандалиях, — пробормотал я, — ты бы сбил ноги до крови. Они у тебя куда больше моих.
Он некоторое время смотрел на меня озадаченным взглядом, потом улыбнулся.
— Приятно видеть, что ты все еще сохраняешь чувство юмора, — сказал он.
Через пару дней, когда экспедицию можно было оставить ненадолго без присмотра, я отправился во главе делегации в скифскую деревню.
С мной пошли мой друг Тирсений, Агенор, странствующий скульптор (любезно уделивший нам толику своего бесценного времени), командир Марсамлепт, некий косоглазый человечек, который единственный во всем нашем отряде понимал и меня, и Марсамлепта, гурьба отцов-основателей и несколько иллирийских воинов особо устрашающего в вида в полном боевом облачении, предназначенных для внесения в атмосферу переговоров необходимой нотки угрозы. Кроме того, с нами отправилась Феано — под тем предлогом, что ей скучно и нечем заняться.
Весть о том, что мы приближаемся к деревне, была доставлена ее обитателям эскадроном мальчишек, несших постоянную вахту в полях между деревней и местом высадки, поэтому когда мы взобрались на холм и бросили первый взгляд на жилища наших новых соседей, то увидели, что они практически в полном составе вышли нас встречать с натянутыми луками, обнаженными саблями и другими традиционными скифскими знаками гостеприимства. Мой старый приятель Анабруза стоял в переднем ряду, окруженный опасного вида мужчинами в шлемах и с плетеными щитами.
— Итак, вы явились, — сказал он.
Что ж, было совершенно очевидно, что так оно и есть, и я не нашелся, что на это ответить. Я просто кивнул. Немногословие и сила, подумал я — вот что уважают эти люди.
— Ладно, — сказал Анабруза. — Чего вы хотите?
— Мы хотим поговорить, — ответил я. — Насчет земли для колонии.
Анабруза злобно вытаращился на меня.
— Извини, — сказал он. — Лишней у нас нет. Вам придется отправиться в другое место.
Я надеялся, что этого удасться избежать.
— Не думаю, — ответил я. — Нам всего лишь нужно договориться, вот и все.
Оскал Анабрузы стал шире.
— Ты, кажется, не понял, — сказал он. — Здесь ровно столько земли, сколько нам нужно. Новую землю нельзя вырастить на дереве или выкопать из недр. Она или есть или ее нет.
Я покачал головой.
— Извини, — сказал я. — Я с тобой не согласен. Вас всего лишь шесть сотен или около того на всю эту равнину; едва ли пятая часть ее распахана, и даже этого за глаза хватит, чтобы накормить несколько сот человек. Земли здесь хватит для всех нас, если только мы будем действовать, как разумные люди.
— Нет, — сказал Анабруза.
Намерение оставаться немногословным оставило меня.
— Но это просто глупо, — сказал я. — Послушай, мы не тронем того, что уже распахано и засеяно. Целина нас устроит.
Анабруза рассмеялся.
— Нас это не устроит, — сказал он. — Ты вообще слышал когда-нибудь о севообороте? Один год поле распахивается, два года лежит под паром — так мы получаем хорошие урожаи. Нам нужна вся эта земля и говорить больше не о чем.
— Извини, — сказал я, — но это расточительный способ. Брось, Анабруза, ты жил в Афинах и знаешь, как нужно делать. Первый год высеиваем злаки, второй год — бобы, пятикратно вспахиваем перед севом и обильно унавоживаем. У нас это прекрасно работает.
— Может, у вас и работает, — сказал он. — Но это не наш способ. Если тебе нужна земля, вам придется сражаться за нее.
Марсамлепт, достаточно образованный, чтобы разобрать греческое слово «сражаться», очнулся ото сна и принялся буравить скифов ужасным взглядом, как пес, увидевший птиц. Скифы, вооруженные поскромнее, скалились в ответ.
— Если будет битва, — заявил я, — вы проиграете. Тут нет никаких сомнений.
Анабруза кивнул.
— Весьма вероятно, — сказал он. — Но вот что я тебе могу пообещать. К тому моменту, как падет последний из нас, поляжет столько ваших, что оставшихся не хватит, чтобы построить ваш проклятый город.
— Нас десять на одного вашего, — заметил я.
— Не важно, — ответил Анабруза. — В любом случае лучше смерть, чем Делос.
(Я опять за свое, делаю предположения. Ты не знаешь, что это за Делос и где он расположен; так вот, это маленький остров в Эгейском море, известный по двум причинам. Первая — здесь родился сам Аполлон, вторая — здесь расположен рынок рабов, самый, говорят, большой в Греции).
Ну что ж, я полагаю, могло выйти и хуже. Мы могли начать драться прямо здесь и сейчас; если б я дал волю своим соратникам-основателям, так бы и произошло, а Марсамлепт (который уже несколько недель никого не убивал, отчего побледнел и спал с лица) без сомнения выполнил бы работу самым профессиональным образом. Все, что я мог придумать в сложившейся ситуации — это повернуться кругом и двинуться прочь, надеясь, что нас не утыкают стрелами. Мы шли и никто в нас не стрелял; разве не сказал кто-то, что мирные переговоры, с которых ты выбрался живым, следует рассматривать как успешные?
— Ты все испортил, — сказала Феано.
— Да, — ответил я.
— Совершенно очевидно, умение ладить с людьми — не твоя сильная сторона.
— Да, — согласился я.
— Конечно, — продолжала она, — я и так это знала. У тебя удивительная способность говорить именно то, что говорить не следует, причем в самый неподходящий момент.
— Вероятно, — сказал я.
Некоторое время она шла молча, а затем продолжила:
— Хуже всего было, когда ты разрешил им оставить себе уже вспаханную землю — ты хоть представляешь, как оскорбительно это прозвучало? Или когда ты принялся расписывать, сколько земли им хватит для прокорма…
— Хорошо, — сказал я. — Думаю, я тебя понял.
Она улыбнулась.
— Хорошо, коли так, — сказала она. — В конце концов, по моим прошлым впечатлениям, ты такой осел, и вполне возможно, не смог уразуметь…
— Спасибо тебе, — сказал я.
— Просто потому, — продолжала она, — что я вообще не вижу, как кто-то может понимать, что он творит, и тем не менее продолжать в том же духе. Это ведь просто бессмысленно…
— Спасибо тебе за твои замечания, — сказал я. — Я постараюсь учесть их.
Не нужно было быть мудрецом — скажем, Аристотелем — чтобы предсказать ход дальнейших событий. Из деревни во все концы Ольвии отправятся гонцы; из серого предрассветного сумрака соткутся, как призраки, мужчины с луками и саблями, и нас разбудят вопли женщин и треск огня в кровле домов. У нас не было ни единого шанса. Все закончится раньше, чем мы успеем обуться.
