Мика Валтари - Турмс бессмертный
Дионисий немедля возмутился:
— Я уже достаточно наслушался и о Фетиде, и о твоих странствиях по морскому дну во время месячного заточения в канатном ящике. И я вовсе не собираюсь мириться с тем, что ты распоряжаешься нашими сокровищами, как своими собственными.
Дориэй не рассердился, а лишь мягко улыбнулся и сказал:
— Завтра утром мы двинемся на Сегесту, и я надеюсь, что переход этот не будет трудным. Разве плохо взбодриться после столь длительного морского путешествия? Ценности мы заберем с собой, потому что на корабле их оставлять нельзя: в порт всегда могут зайти карфагенские суда. Я не сомневаюсь, что мы найдем здесь ослов, мулов и лошадей, чтобы перевезти наши сокровища. Я уже отдал соответствующий приказ, причем особо отметил, что владельцы животных должны будут отправиться с нами и ухаживать за своей скотиной, ибо моряки ее опасаются.
Дионисий пробормотал сквозь зубы какое-то ругательство, но потом неохотно признал правоту Дориэя. Трирема требовала починки, а для этого ее пришлось вытащить на берег и много недель заниматься только ею. Все это время мы были бы беспомощны против воинов с карфагенских судов, которые могли вот-вот появиться у Панорма. Так что нам и впрямь следовало уйти подальше от побережья, прихватив с собой сокровища (фокейцы будут лучше сражаться, если осознают, что именно они защищают). Дионисий пожевал губами и сказал:
— Пусть будет так, как ты хочешь. Завтра утром мы двинемся на Сегесту, забрав сокровища с собой. Где они — там мое сердце, ты это верно подметил. Но вот как быть с триремой, которую я люблю, как собственное дитя? Неужто придется бросить ее тут, в Панорме, одну и без всякой защиты?
Дориэй не полез в карман за словом:
— Я думаю, детей своих ты бросал едва ли не в каждом порту, где побывал. Давай-ка лучше сожжем нашу трирему, а заодно и все остальные суда в порту, чтобы не поддаться искушению вернуться обратно.
Услышав такое, Дионисий изменился в лице и чуть не кинулся на спартанца с кулаками. Я поспешил вмешаться:
— А не лучше ли будет вытащить трирему на берег и приказать Совету Панорма проследить за ее починкой? Серебряная голова Горгоны наверняка убережет ее от любых напастей. Если же в порт войдут военные финикийские корабли, то старейшины объявят, что трирема принадлежит новому царю Сегесты. Карфагенские морские военачальники не станут по собственному почину вмешиваться во внутренние дела Панорма и Эрикса, а сначала отправятся в Карфаген — посоветоваться. Таким образом мы выиграем время и сохраним наш корабль.
Дориэй почесал затылок и сказал:
— Пусть Дионисий занимается всем тем, что касается моря. Если он согласится с твоим предложением, Турмс, то я не буду больше настаивать. Может, ты и прав: глупо жечь дорогие суда, которые потом все равно придется строить заново. Да и мне непременно понадобятся корабли для охраны морских путей.
И Дориэй приказал членам городского Совета присмотреть за нашей триремой и объявил, что вскоре вернется в Панорм как новый царь Сегесты, чтобы воздать каждому по заслугам. Было уже темно, полная луна светила на небе, а фокейцы, громко распевая песни, бродили по улицам города, то и дело пересчитывая друг друга.
2
На другой день Дориэй построил фокейцев для пешего марша, который, как он уверял, должен был помочь им восстановить силы после долгого плавания по волнам. Несмотря на то, что мы лишь недавно появились в Панорме, слава о красавце воине разнеслась по городу. Перед тем как выступить в поход, Дориэй приносил жертву богам на центральной площади, и толпы жителей Панорма молча и с благоговением смотрели на него. Он на голову выше всех людей, он неуязвим и равен богам, иногда перешептывались они.
Когда жертва была принесена, Дориэй скомандовал:
— В путь!
Не оборачиваясь, он вышел из города в полном военном облачении, несмотря на жару. Мы, остальные «триста», как он нас называл, двинулись вслед за ним, а замыкал нашу колонну Дионисий с крепкой веревкой в руке, чтобы подгонять отстающих. Все наши сокровища мы погрузили на мулов и ослов, которых понадобилось не слишком-то много, ибо большая часть добычи осталась на двух бесследно сгинувших пятидесятивесельниках.
Выйдя на равнину, мы обернулись и с удивлением увидели, что с нами идут многие мужчины из Панорма. Когда же вечером мы достигли холмов, то к нам присоединились еще и сотни пастухов и крестьян, которые даже умудрились кое-как вооружиться. Вскоре мы разбили лагерь, и на крутых склонах холмов засияли небольшие костры. Похоже было, что большинство жителей Панорма и его окрестностей поднялось против Сегесты.
Но уже на третий день мучительного похода не привыкшие к долгим пешим прогулкам фокейцы начали жаловаться на усталость и показывать друг другу пузыри на ногах. Тогда Дориэй обратился к ним со следующими словами:
— Я сам веду вас и наслаждаюсь этим маршем, хотя я в полном вооружении, а вы несете только ваше оружие. Посмотрите на меня: я даже не вспотел!
Но они ответили ему:
— Хорошо тебе так говорить — ведь ты совсем не похож на нас.
И возле первого же источника фокейцы бросились на землю и принялись обливаться водой и громко причитать. Понукания Дориэя не помогли, а вот веревка в руках Дионисия сделала свое дело, и люди, стеная, поднялись и двинулись в путь.
Дориэй с уважением взглянул на Дионисия.
— Ты не глуп и, видимо, начинаешь осваивать сложную науку пехотного командования, — похвалил моряка Дориэй. — Мы приближаемся к Сегесте, а перед битвой должно так измотать людей, чтобы у них уже не было сил бежать с поля боя. Путь между Панормом и Сегестой как будто нарочно отмерен богами как раз для этой цели. Итак, мы войдем прямо в Сегесту и развернемся в боевой порядок внутри ее стен.
Дионисий хмуро ответил:
— Тебе, конечно, лучше знать, что следует делать, однако учти, что мы моряки, а не гоплиты, привыкшие воевать на суше. Поэтому мы не только не построимся в несколько рядов, а, наоборот, встанем плечо к плечу, спина к спине. Но, разумеется, мы пойдем за тобой, если ты поведешь нас.
Дориэй ужасно рассердился и заявил, что намерен провести этот решающий бой в соответствии с правилами войны на суше, так чтобы даже потомки смогли учиться на его примере. Но тут перед нами внезапно появилась группа сиканов — они вышли из леса, одетые в звериные шкуры и вооруженные пращами, луками и копьями. Их лица и тела были устрашающе раскрашены в красный, черный и желтый цвета, а их предводитель вдобавок носил жуткую резную деревянную маску. Он исполнил перед Дориэем боевой танец, а затем его люди сложили к ногам спартанца несколько голов знатных жителей Сегесты. Головы уже наполовину сгнили и отвратительно воняли.
Сиканы сказали, что к ним в леса и горы пришли предсказатели и напророчили появление нового царя. Эти предсказатели укрепили дух сиканов, и они начали совершать набеги на земли Сегесты. Когда же сегестянская знать на лошадях и с боевыми собаками попыталась прогнать их, они заманили многих в свои ловушки и убили.
Но, совершив эти убийства, сиканы поняли, что им могут мстить, и решили отправиться к Дориэю. С незапамятных времен рассказывали жители лесов и гор легенду о некоем силаче-чужестранце, который приехал когда-то в их страну из-за моря, победил местного царя, отдал земли тем, кто первым поселился на ней, и пообещал вернуться и править ими. Поэтому они называли Дориэя Эркле и просили, чтобы он прогнал элимов и снова вернул страну сиканам.
Дориэй совершенно не удивился возданным ему почестям, ибо никогда не забывал о своем божественном происхождении, и попытался научить их произносить имя Геракла. Однако это ему не удалось, и сиканы по-прежнему восклицали: «Эркле, Эркле!» Дориэй цокал языком, качал головой и приговаривал, что мало будет толку от таких варваров.
Они действительно были варварами, потому что большинство из них сжимало в руках копья и стрелы с кремневыми наконечниками, и только их предводитель мог похвастаться железным мечом, да еще несколько человек имели железные ножи и копья. Сегестяне никому не разрешали продавать им оружие из металла и очень строго наказывали тех торговцев, что, едучи через лес, везли с собой металлические изделия. Сиканы даже деревья валили, разводя у корней огонь, ибо у них не было топоров.
Все сиканы обладали таинственным и безошибочным чутьем — они умели находить камни, в которых жили духи земли, умели определять те деревья, на которых давным-давно поселилась дриада, и никогда не пили из источника, принадлежащего нимфе с дурным характером. Накануне вечером их жрец глотнул пророческого напитка, который они делали из ядовитых лесных ягод и кореньев, и увидел вещий сон о приближении Дориэя, так что они отлично знали, когда и где следует выйти из леса, чтобы не разминуться с нами.
Дориэй спросил, хотят ли сиканы присоединиться к нему и вступить в открытую борьбу с сегестянами. Они стали качать головами и говорить, что привыкли воевать только в лесах и на горах и не посмеют показаться на равнинах возле Сегесты, так как очень боятся лошадей и злых собак. Однако же они пообещали наблюдать за ходом битвы с опушки леса и поддерживать боевой дух воинов Дориэя громом своих барабанов, сделанных из дуплистых древесных стволов.
