Юзеф Крашевский - С престола в монастырь (Любони)
Гаттон снимал с князя последнюю часть доспехов и что-то невнятно бормотал.
— И к чему тебе все это, милостивый граф? — ответил он, нахмурившись. — Разве Герман, которого осыпали милостями, не вызвал негодования у Оттона тем, что его встречали в Магдебурге при звоне церковных колоколов, что дерзнул лечь отдыхать на царскую кровать и сесть за царским столом? А епископ Бруно разве не проклял этого счастливого Германа, которому вы завидуете?…
— И все-таки я предпочел бы быть отлученным от церкви епископом Бруно, — воскликнул Вигман, — чем отверженным императором!.. Но милость родственников непостоянна… Лучше бы мне быть его побочным сыном, чем родственником.
Гаттон сделал какой-то жест руками, как бы желая противоречить этим откровенностям.
— Конечно, — подтвердил, вздыхая, Вигман, — ты разве не знаешь, что своего сына Вильгельма от невольницы-славянки, простой девки, Оттон сделал архиепископом Могунцким?… Его сыновьям и дочерям, этому побочному потомству все разрешалось… а нам, несчастным, велели молчать и терпеть… Вильгельма сделал архиепископом, а вдова Конрада Франконского, хотя тайно венчалась с Кононом, после от него отреклась, и Бургардт, который стал в ее защиту, отрубил руку у того, кто слишком далеко ее протягивал!..
Все это говорил Вигман с большой горечью, голос его становился все грустнее и наконец совсем затих, и казалось, что в этот момент его гордость и сила сломлены. Когда Гаттон снял с него доспехи и отошел в сторону, Вигман, заметив на столе Распятие, пал на колени и горячо начал молиться.
Покорно и смиренно сложив руки перед Христом, Вигман начал вслух произносить слова молитвы; Гаттон, стоявший в углу, машинально тоже сложил руки и стал повторять за господином молитву. Молились долго, и среди кх шепота, врываясь, доносились из обоза дикие возгласы волинов, как будто насмехаясь над молящимися.
Наконец, Вигман кончил и лег на приготовленную для него постель, но сон бежал от него. С открытыми глазами, подпершись рукой, думал он об Оттоне, о себе самом и о своей странной судьбе.
Начало смеркаться, как вдруг послышался у входа в шатер легкий свист. Гаттон вскочил на ноги и вышел узнать, в чем дело. Вигман, повернувшись в ту сторону, откуда послышался шум, ждал.
Минуту спустя, щитоносец ввел Земка. Он шел очень скоро, с оживленным лицом и горевшими глазами.
— Есть вести о Мешке, — сказал он.
— Очень рад… Где же он теперь?
— Стоит на расстоянии полдня от нас, должно быть, ничего не подозревает… Что же нам делать? Поджидать ли его здесь или наступать?
Вигман поднялся и сел на своем ложе.
— Большой с ним отряд?… Где он расположился?…
Но на этот вопрос Земко не умел ответить. Позвали принесшего весть о Полянском князе. Это был уже старик, с палкой в руке, в рубашке, с мешком через плечо, босой и немного напуганный и чем-то обеспокоенный. Земко начал допрашивать его. Рассказал он, что видел в обозе только пехотных людей, и на вопрос, много ли воинов, уверял, что и половины нет того, что у волинов. Мешко спокойно расположился обозом на лужайке и в роще, как будто не подозревал никакого соседства.
Земко смотрел немцу в глаза, тот долго соображал.
— Если вы уверены в своих людях, то отчего бы нам не пойти им навстречу? — сказал Вигман. — Перевес всегда бывает на стороне того, кто первый нападает…
— Значит, завтра на рассвете двинемся…
Граф не противоречил и не уговаривал, опять улегся, кивком головы ответил на поклон Земка и опять погрузился в думы. На следующее утро, еле успели рассеяться ночные тени, все воины встали и начали становиться в ряды, вожди сели на своих коней, а Вигман, опять заключенный в своем чешуйчатом кафтане, выехал вперед со своим верным Гаттоном, который вез за ним небольшой щит и запасной меч.
День обещал быть знойным. Отряды медленно выступили; впереди каждый из них нес станицу, на которой были очень грубо вырезаны по дереву орлы, птицы и разные уродливые животные. На станице Земка был изображен белый вол.
Выступая в поход, воины затянули какую-то песню, странно звучавшую в ушах Вигмана, который про себя молился.
В обозе Мешка он сам, Сыдбор и два чешских вождя стояли наготове с самого утра. Там уже знали про Вигмана, о волинах, о том, сколько их, и князь, встав рано утром, стал располагать свои войска. Чешской коннице он велел уйти в лесную чащу и там стать в два отряда, причем напомнил им, чтобы они не явились ранее условленного знака.
Мальчик, сидевший на высокой сосне и наблюдавший за приходом волинов, должен был в известный момент дать сигнал полянам. Через несколько времени, почти одновременно с протяжным свистом мальчика, раздались песни приближающегося неприятеля. Воины Мешка еле сдерживали себя, но им было приказано не трогаться с места. Должны были так стоять и ждать, пока враг совсем не подойдет близко.
Когда толпы волинов начали приближаться, Мешко и Сыдбор вскочили на коней и, постояв на виду у них, вдруг бросились бежать, дав приказ людям тоже ехать обратно.
Увидя это, Вигман и Земко, ехавшие впереди, немедленно приказали своим войскам преследовать полян и сами с громкими криками бросились догонять их.
В обозе Мешка как будто произошло смятение, и отряды один за другим начали скрываться в лесной чаще.
Волины во главе с Вигманом с громкими криками, визгом и большим воодушевлением поскакали вслед за полянами.
Воины Мешка все отступали, но так медленно, что враг их уже нагонял. Поляне отступали глубже в лес и, как бы испугавшись волинов, даже не пробовали защищаться.
Считая себя почти уже победителями, Земко и Гласко еще с большим воодушевлением напирали на врага, и даже Вигман стал увлекаться.
Уже они находились в нескольких саженях от неприятеля, как вдруг, по данному Мешком знаку, вся пехота повернулась лицом к волинам. Обе стороны бросились друг на друга с ожесточением.
Отряды волин высыпались, вылились, бросились на полян в беспорядке; подняли щиты, начали бить палками; засвистели стрелы… посыпались дротики…
В тот момент, когда волины были уверены в победе, вдруг с левой и с правой стороны рощи выступили на звук рожка Сыдбора два чешских конных отряда.
От конского топота задрожала земля, и прежде чем недисциплинированные толпы волинцев сообразили, в чем дело, их уже окружила со всех сторон пехота Мешка и конница Хотека и сжала, как клещами, в то время как чехи набросились еще с тылу. С другой стороны налетел отряд пехоты Сыдбора, все люди закаленные в бою. Волины совершенно растерялись и под ударами неприятеля падали, как мухи, а кто мог, спасался бегством.
Земко и Гласко, видя отчаянное положение своих людей, бросились вперед, чтобы или спасти их, или вместе погибнуть. Вигман, стоя на холме, видел, что сражение проиграно.
Пехота Мешка была, пожалуй, не больше, чем у волинов, но все-таки в его отрядах царил порядок, и в то время как у союзников Вигмана почти отсутствовала конница, чешская была прекрасно вооружена и ни в чем не уступала даже образцовой немецкой. Граф с высокого холма смотрел на эту бойню и, видя, что уже спасения нет, с презрением и гордостью повернул коня и медленно начал отступать. Единственным спасением теперь было бегство.
Сердце у него сжималось при мысли, что ему приходится постыдно бежать перед врагом. Вигман замедлил шаги, но к нему подбежал Гаттон и начал умолять его бежать. Еще было достаточно времени, чтобы уйти, избегнуть преследования чехов, занятых ловлей волинов, которые разбежались по лесу, ища убежища.
Вигман уже хотел пришпорить коня, чтобы бежать, как вдруг ему загородил дорогу Земко, с искрящимися глазами, окровавленной головой и в порванной одежде. Он схватил за поводья лошадь, на которой сидел Вигман. Лицо его изображало отчаяние.
— Да, — вскрикнул он, — хорошо вам было вести нас в засаду, отдать нас на убой и гибель, зная, что вас вынесет быстрый конь!
Вигману от этого упрека, точно от пощечины, бросилась в голову кровь; можно было думать, что он мечом, который держал в руке, разрубит дерзкого смельчака. Но он сдержал себя, вздрогнул и соскочил с коня.
С мечом в руке и не отвечая Земко, он пошел туда, где сражались.
Брошенный конь, прежде чем Гаттон успел схватить его под уздцы, испугавшись криков, бросился галопом в поле.
Вигман, одетый в тяжелые доспехи, шел пешком. Возле него, ломая руки и проклиная несчастный день и час, шел Земко, но Вигман даже не обернулся, равнодушно выслушивая проклятия и упреки. Их немедленно окружили люди Мешка. Волиновским старшинам и Вигману пришлось отступить, отбиваясь от неприятеля. Граф шел молча, не обнаруживая ни волнения, ни отчаяния, только страшно рубил попадавшихся под его меч. От железной чешуи его кафтана отскакивали мечи и крошились копья. Земко и Гласко защищались с отчаянием людей, знающих, что хотя они своей жизни не спасут, но заставят врага заплатить за нее дорого.
