Евгений Салиас - Кудесник
Сразу понял все Алексей и бросился к этой карете, огибая ограду.
— Сама судьба сюда привела… Это она! Она! — почти закричал он на бегу…
Действительно, из сада выходила государыня и после прогулки приближалась тихо к поданной карете в сопровождении одной фрейлины.
В ту минуту, когда императрица явилась в воротах, к ней, растолкав толпу, бросился молодой человек в дворянской домашней одежде, но без парика, без шляпы и без шпаги… Он упал на колени перед ней, зарыдал, силился что-то сказать и не мог… И, только схватив край ее платья, целовал его и закрывал им себе лицо. Государыня сначала невольно вздрогнула, лакеи бросились было оттащить от нее безумца, за ними и вся толпа колыхнулась.
— Постойте… оставьте… — вымолвила Екатерина.
Своим опытным и зорким глазом она увидела, что имеет дело не с сумасшедшим, а с человеком, сейчас только пораженным горем или бедой…
— Что вам, говорите! Кто вы?.. — милостиво вымолвила она, нагибаясь, чтобы видеть того, который лежит у ее ног.
— Простите… Простите…
Только эти два слова и мог произнести Алексей и. лишившись чувств, повалился на землю… Но государыня, вдруг пристальнее приглядевшись к безжизненному и бледному лицу лежащего, сразу узнала того несчастного молодого человека, о котором просила даже Потемкина похлопотать. Она прошла и, сев в карету, приказала позаботиться о лежащем в обмороке.
— C'est le mousquetaire de la reine de France! [13] — обратилась она к своей спутнице. — Какая новая беда с ним приключилась? И так уже судьба его была горестная.
— Он сказал: «Простите!» — заметила фрейлина. — Он прощения просил.
— Прощения? Да. Правда! Конечно… Странно!..
Императрица задумалась.
Вернувшись во дворец, она тотчас послала за Потемкиным. Вельможа явился, выслушал рассказ государыни о русском мушкетере, затем передал все слышанное им от графини Зарубовской, то есть что он не замешан в воровстве ребенка, а граф снова признал его за внука.
— В чем же он прошенья просил? Все загадки… — сказала Екатерина. — Надо разгадать,
— Разгадаем, — весело отозвался Потемкин. — Такие ли загадки разгадывали. Я его сейчас же велю разыскать и привести к себе… В сумерки, матушка, даю слово, будем иметь разъяснение сего ребуса мушкетерского!
И Потемкин сдержал слово. В сумерки он явился снова во дворец после свидания с Алексеем и подробно все доложил государыне, все, что долго и горячо рассказывал ему Алексей о его знакомстве с Калиостро и графиней Ламот.
Государыня выслушала все и покачала головой.
— Чем же он виноват. Коли мы обманулись, даже здешняя амбассада [14] французская обманулась, то ему и Бог велел быть обманутым. Ему бы молчать, да со всеми русскими и французскими онёрами [15] и уехать подобру-поздорову. И концы в воду.
— Конечно, матушка, его никто не выдавал, он сам себя выдал. Все повторяет одно: я не негодяй, я честный человек, но я преступник по опрометчивости и требую наказания.
— Требую?.. — улыбнулась государыня.
— Требует наказания! Так и орет на меня грозно и во всю глотку: накажи! — рассмеялся Потемкин.
— Хорошо, я его накажу по-своему и по делам его! — двусмысленно улыбнулась государыня.
— Ну, а насчет волшебника, да и волшебницы тоже… Как прикажешь? — спросил Потемкин.
— Вестимо все, что должно и можно. По законам.
XXVIII
Графиня Иоанна Ламот хорошо знала людей, и это знание приобрела из деятельной практики и из опыта. Поэтому она была уверена, что молодой безумец не поедет требовать ничего от графини Зарубовской, но, разумеется, воспользуется почетным французским и русским званиями и тотчас уедет с невестой и сестрой в Испанию, чтобы там получить громадное состояние после венца.
Стало быть, деньги Зарубовских надо получить его именем себе самой.
Иоанна, оправившись от оскорбления и насилия, совершенного над ней безумцем, побывав дома, собралась ехать к графине Софье Осиповне, когда в ее квартире появился Калиостро…
Кудесник был взволнован и озабочен.
— Что с вами? — удивилась Иоанна.
— Скверны наши дела. Что Норич?..
— Отказался наотрез, конечно… Я этого и ждала. Не будь он у меня в руках — было бы еще хуже. Теперь я еду сама кончать с матерью. Конечно, от его имени…
— Надо спешить, графиня. Надо спешить.
— Да. А что? Вы боитесь Норича, огласки. Так худшего ничего не будет.
— Нет, графиня, я боюсь не за Норича, а совсем другого. Последствий глупости вашей Розы.
— Как?!
— Ребенок очень плох. За одну ночь он так ослабел, что, признаюсь, я не ручаюсь, будет ли он жить. Даже не ручаюсь за несколько дней.
— Но три дня-то он проживет? А больше мне не нужно.
— Не знаю.
— Как не знаете? Да ведь это ужасно. Ведь тогда все пропало. Вся поездка в Россию — ноль…
— Сами вы виноваты, то есть ваша дура Роза. Разве возможно было так опаивать… Это вышло настоящее отравление…
— Давали вами же назначенную дозу… — раздражительно проговорила Иоанна.
— Мою дозу?.. Я ребенка не видал. Я не знал, что он хилый. Ему надо было меньше… Я не отравитель!..
— Ну да что об этом! Теперь поздно спорить о пустяках, — рассердилась Иоанна. — Надо действовать. Я еду сейчас и кончаю. А вы употребите все ваши усилия и все ваше искусство, чтобы поддержать его жизнь хоть на три дня, может быть, на два… Слышите, хоть на два…
— Хорошо… — как-то угрюмо отозвался Калиостро.
Графиня тотчас же собралась и поехала к Зарубовским. Софья Осиповна, конечно, приняла прежнего друга, хотя теперь уже подозревала Иоанну благодаря записке Алексея и объяснению с Потемкиным. Она просто побоялась не принять баронессу д'Имер. Быть может, жизнь младенца в руках этой женщины, подсказывало ей сердце матери.
Объяснение приятельниц было короткое. Баронесса просила денег для господина Норича, чтобы наутро привезти Гришу здоровым и невредимым. Софья Осиповна объяснила все, что узнала, и все, что уже сделала. Алексей получит все, ему следующее по закону, — имя и титул теперь, а половину состояния после смерти графа.
— Он требует сейчас же, сегодня тысяч сто… — проговорила отчасти пораженная известием Иоанна.
— А его записка? Его клятва, что он тут ни при чем?.. — не менее пораженная отозвалась графиня.
— Это игра… для посторонних… Ему нужны очень деньги… Он боится, что все это дело протянется, что вы наконец опять, после…
Иоанна путалась и не знала, что сказать. Опять злая судьба смеялась над ней, как уже не раз в Париже. Все срывалось за миг до полного успеха…
— Хотите ли вы видеть вашего Гришу сегодня вечером? В восемь часов он будет у вас, — решительно выговорила она.
— Конечно! — восторженно воскликнула графиня.
— Дайте мне сто тысяч…
Графиня удивилась и задумалась… «Стало быть, ей, а не Алексею!»
— Я, признаюсь, не понимаю… — проговорила она, но тотчас же снова подумала: «А если жизнь Гриши в ее руках? Если власти будут не в состоянии что-либо сделать с хитрыми негодяями?»
— Вы не согласны? — с угрозой вымолвила Иоанна, вставая.
— Согласна! — вырвалось невольно у графини. — Привозите мне сына сейчас, то есть хоть вечером, и я передам вам деньги.
— Вот это разумно. Так ждите меня. Но только, графиня… помните. Если вы меня обманете, то это так не останется…
— Нет, баронесса, — гордо вымолвила Софья Осиповна. — Привозите Гришу, деньги будут вас ждать.
XXIX
В сумерки Иоанна была в доме Калиостро и укутывала маленького Гришу, чтобы везти его к матери. Она была в духе и весело острила с Лоренцой и с кудесником.
Лоренца, которая не имела своих детей, пронянчившись с больным ребенком так долго, привыкла к крошке и полюбила его.
— Бедняга, — шептала она, — теперь надолго ли он едет к матери.
— Ничего. Может быть, и оправится, — сказал Калиостро. — Теперь он лучше, чем был поутру.
— Ну об этом заботьтесь и думайте вы, графиня Лоренца! — рассмеялась Иоанна. — Мне лишь бы его доставить живым и сдать.
И Иоанна, закутывая ребенка, тормошила и переворачивала его резко, неумелыми руками и угловатыми движениями, как все женщины, никогда не обходившиеся с малютками. Ребенок стал пищать слабым болезненным голоском.
— Ну, кажется, пора?.. — сказал наконец Калиостро.
— Обидно, однако, вместо двухсот тысяч, а то и более получить сто, а то и менее. Что вы, кстати сказать, сделаете, если графиня Зарубовская вас обманет?
Иоанна хотела отвечать, но в этот миг в слабо освещенной одной свечой горнице появился Джеральда и проговорил что-то, задыхаясь, своему барину.
Калиостро ахнул, схватил из рук Иоанны ребенка и бросился с ним в противоположный угол дома, где был его рабочий кабинет…
