Александр Павлов - У ступеней трона
— Боже! Вы сегодня слишком любезны, ваше высочество! — воскликнула она. — Если бы я была более суеверна — я бы испугалась…
— Чего?
— Что такая излишняя любезность скрывает за собой какую-то неприятность…
— А вы не суеверны?
— Нимало… Я верю в свою звезду.
Они уже вошли в тронную залу, переполненную приглашенными, низко сгибавшими голову при проходе высоких особ. Оркестр, расположившийся на хорах, грянул польский… Принц Антон замолчал, замолчала и Елизавета, тревожное настроение которой усилилось.
Полонез окончился; в аванзале поставили карточные столы; в галерее, разделявшей тронную залу от аванзалы, стали сервировать ужин. Правительница, задумчивая и точно обеспокоенная чем-то, медленно ходила среди гостей, сопровождаемая Левенвольдом и австрийским послом. Елизавета, страстно любившая игру в ломбер, уселась за карточный стол, выбрав себе партнерами Головкина, Бутурлина и Воронцова. За картами она забыла все тревоги, все опасения, даже развеселилась и не замечала ни ядовитой улыбки, поднимавшей губы принца Антона, ни мрачного взгляда, какой бросила на нее правительница, проходя мимо нее.
Игра была в самом разгаре, когда вдруг к стулу, на котором сидела цесаревна, подошла старшая фрейлина правительницы Мария Аврора Менгден и, наклонившись к ней, шепнула ей на ухо:
— Ваше высочество, государыня великая княгиня желает с вами говорить…
«Вот оно! — как молния, мелькнуло в голове цесаревны. — Начинается…»
Ее высокая грудь нервно колыхнулась, лицо вспыхнуло заревом и сердце так сильно заколотилось, что она сама услышала его стук. Она встала, положила карты на стол и двинулась к маленькому кабинету, где дожидалась ее правительница. И с каждым шагом волнение ее возрастало, сердце билось все скорее и скорее, а щеки окрашивались все ярче.
Когда Елизавета вошла, всеми силами стараясь подавить свое волнение, Анна Леопольдовна, стоявшая посреди комнаты, скрестив руки, метнула на нее суровый взгляд.
— Ваше высочество, — заговорила она, и голос ее зазвучал строго и властно, — отвечайте мне прямо и откровенно, бросите вы или нет свои преступные интриги против меня?
Большого труда стоило цесаревне не пошатнуться, не опуститься в кресло, поддавшись вдруг охватившей ее физической слабости; страшных усилий воли стоило ей ответить, так как был момент, когда ей показалось, что язык не хочет повиноваться ей.
— Я не понимаю вас, ваше высочество, — проговорила она, сказав эту фразу нарочно, чтоб выиграть время, чтобы оправиться.
Анна Леопольдовна сделала нетерпеливый жест.
— Бросьте эти комедии!.. Предваряю вас, что я решительно знаю все… Теперь вам не удастся обмануть меня. И клянусь вам Богом, что, если вы не сумеете оправдаться, — вы отсюда выйдете уже арестованной и лишенной возможности мне вредить…
К счастью Елизаветы, правительница сама была страшно взволнована; она целый день готовилась к этому разговору, и у нее самой теперь пылало лицо и дрожал голос. Поэтому волнение цесаревны не удивило ее, предательская краска на щеках не возбудила новых подозрений, дрожь ее голоса ускользнула от ее слуха.
— Опять старые песни! — воскликнула Елизавета.
— Нет, ваше высочество, — возразила правительница, — не старые… Я была слишком мягка, слишком добросердечна, но теперь мне надоело это…
— И потому только, что вы лишились своей доброты и мягкосердечности, вы хотите сделать меня первой жертвой своего раздражения? — проговорила цесаревна, чувствуя, как в ней крепнут силы, как пробуждается бодрость духа.
— Не играйте словами! — пылко крикнула Анна. — Я потому не хочу быть мягкосердечной, что вы меня обманули.
— Чем?
— Вы принимаете маркиза де ла Шетарди…
— А разве ваше высочество запрещали мне принимать его?
Возражения цесаревны, ее окрепший голос, как всегда, стали действовать на правительницу и пробудили прежние сомнения. Раньше она так была убеждена в виновности Елизаветы, что полагала, заявив ей, что ее замыслы открыты, тотчас же приказать генерал-аншефу Ушакову арестовать принцессу. Теперь же она, чувствовала, что Елизавета слишком твердо отвечает для виновной, и это совершенно отнимало у нее энергию.
— Но вы принимаете Шетарди с преступными целями! — снова крикнула она.
Елизавета понимала, что происходит в душе ее грозного судьи, и решила воспользоваться смущением правительницы. Она гордо и резко ответила:
— Если бы маркиз был даже действительно моим близким человеком, то, я думаю, до вас это не касается; я совершеннолетняя, вы не состоите моей опекуншей, и я вольна распоряжаться собою, как я хочу.
Эта смелая и дерзкая тирада окончательно смутила Анну. Она с изумлением взглянула на цесаревну, не будучи в силах понять, действительно ли она не знает, в чем ее обвиняет правительница, или только притворяется незнающей.
— Да я же совсем не про то говорю, — сказала она, уже значительно понизив голос, — говорят, что вы в союзе с Шетарди замышляете отнять корону у моего сына!..
Елизавета презрительно пожала плечами.
Анна чувствовала, что начинает терять почву. Тогда она решила нанести главный удар.
— Так вы запираетесь? — проговорила она. — А что, если я прикажу арестовать вашего лейб-медика Лестока… прикажу его пытать?
Елизавета чуть приметно вздрогнула, но не потеряла самообладания и спокойно выдержала испытующий взор правительницы.
— Лестока? — переспросила она. — А чем он провинился пред вашим высочеством?
— Он составляет заговоры… он бывает у Шетарди… получает с него деньги. Его можно видеть постоянно в разных кабаках в обществе гвардейских офицеров… Словом, он — душа заговора.
— Если вы в этом уверены — арестуйте Лестока… Но мой бедный, трусливый медик будет, конечно, очень польщен, что его считают настолько храбрым, чтоб стоять во главе заговора.
— Так, по-вашему, он не пьянствует с гвардейцами?
— За это не поручусь… Но я знаю, что Лесток любит выпить, а у пьяного человека всегда найдутся собутыльники…
— Так он не бывает в доме французского посла?
— За это я могу поручиться. Он еще ни разу не переступил порога французского посольства…
Анна Леопольдовна так была изумлена, что даже пошатнулась.
— И вы можете поклясться в этом? — спросила она, зная, что Елизавета очень религиозна.
— Клянусь! — воскликнула цесаревна.
— И она не покривила душой; Лесток действительно не бывал в доме Шетарди, не считая единственного раза, когда он явился замаскированный, про что Елизавета даже и не знала. Он очень часто виделся с Шетарди, но исключительно в доме итальянца Марка-Бени, близкого знакомого и маркиза, и доктора.
Услышав эту клятву, правительница на минуту опустила голову и задумалась. Сомнения ее не рассеялись, а уверенности в виновности цесаревны уже не было.
— Так, значит, все это — ложь, все это — вымыслы?
Цесаревна горько улыбнулась.
— Ваше высочество, — с чувством проговорила она, — уверять я вас больше не буду… По всему видно, что я потеряла ваше доверие, а словами его не вернешь. Поэтому одно из двух: или оставьте меня в покое и дайте мне жить тихо и мирно, или же назначайте следственную комиссию, арестовывайте меня, пытайте моих друзей… Поверьте, что эти вечные недоразумения, эти разговоры хуже всякой лютой пытки…
На ее ресницах алмазными каплями сверкали слезы. Правительница заметила их и подумала: «Это — слезы обиды… Она обиделась — значит, невиновна…» — и затем сказала вслух:
— Хорошо. Ступайте, ваше высочество… Я подумаю, что сделать…
Елизавета с глубоким поклоном вышла из кабинета и тотчас же уехала домой, вздрагивая каждую минуту и боясь, что правительница одумается, вернет и арестует ее. А когда она уехала, в кабинет, где в глубокой задумчивости сидела правительница, вихрем ворвался ее супруг.
— Опять упустили птичку! — раздраженно воскликнул он.
— Оставьте меня в покое! — досадливо отозвалась Анна. — Я убеждена теперь, что она невиновна…
Принц изумленными глазами поглядел на супругу, топнул ногой и снова вихрем удалился из кабинета!
Елизавета вернулась домой разбитая и утомленная. Этот разговор стоил ей слишком дорого; за полчаса, которые он тянулся, она перестрадала так много, как ей не приходилось страдать уже давно.
— Ну, что, золотая моя? — встретила ее Шепелева. — Нагулялась, повеселилась?!
Цесаревна печально покачала головой, и горькая улыбка скривила ее губы.
— Так-то навеселилась, — ответила она, — что по горло сыта, Мавруша… Вдругорядь меня на это веселье калачом не заманишь…
— Аль приключилось что?
— А приключилось то, что пытала меня правительница словами да обещала и в застенке попытать… — и она вкратце пересказала Шепелевой свой разговор с Анной Леопольдовной.
![Вера Кауи - Магия греха [Двойная жизнь]](/uploads/posts/books/7332/7332.jpg)
