Валерий Ганичев - Ушаков
Царь обязался ежегодно выплачивать 400 тысяч рублей ордену. Не последним во всей этой заботе об обветшалом ордене было и то, что Мальта находилась в центре Средиземноморья и вполне могла стать базой для русского флота. Правда, об этом никто еще не говорил.
В Европе сильно не протестовали. Не до того было.
Лишь Наполеон, с аппетитным хрустом поглотивший орден и вытащивший из его казны собранное за много веков серебро и церковную утварь, с ухмылкой «посочувствовал» Павлу и писал, что «мы лучше, чем он, понимаем интересы его нации» и «занятие Мальты сберегло его казне четыреста тысяч рублей». Павел рассвирепел. Но его беспокоило в первую очередь не то, что бедные рыцари остались без крова. Он хотел знать: куда дальше направит свой удар Наполеон Бонапарт? В Неаполе уже складывали чемоданы, готовясь к стремительному побегу от десанта «кровожадного генерала». В Греции точили ножи повстанцы, в Константинополе Селим III все больше и больше приходил к мысли о союзе с Россией. Ибо только она одна оставалась династическим и естественным союзником перед лицом разбушевавшегося генерала Директории.
В неизвестности носился по Средиземноморью на быстроходных английских кораблях вице-адмирал Горацио Нельсон. Побывал он в Сицилии, бросился к Александрии и удивил тамошних жителей расспросами о неведомом им Бонапарте. Разворот… и снова Неаполитанское королевство. Нет. Там дрожат, но где находится после Мальты тулонская эскадра, не знают. Неаполитанцы снабдить продовольствием англичан не могут — за ними бдительно следят и угрожают расправой французские представители.
Нельсон с помощью супруги английского посланника Гамильтона — Эммы, ставшей впоследствии его романтической и драматической любовью, спасает свои экипажи от цинги, загрузив свежую воду и провизию, и снова мчится к Александрии. Чутье его на этот раз не подвело. Первый раз французский флот скользнул южнее, и Бонапарт не попал под губительный огонь английских пушек. Сейчас же он успел высадиться и направить свои испытанные боевые отряды в глубь Египта.
Да! Египет, Восток были целью его похода. Директория и французское общественное мнение (такие деятели, как Талейран) были подготовлены к этому движению в районы Средиземноморья еще со времен Бурбонов. Во Франции вышло несколько книг (Савари и др.), которые расписывали богатство этой страны, ее готовность упасть к ногам европейской цивилизации. После потерь колоний в Вест-Индии и Азии приходилось задумываться о новых заморских приобретениях. Буржуа хотели новых колоний, Директория выпроваживала ретивого генерала. Будет успех, будут новые поступления в казну. Будет поражение, опасный генерал сломает себе шею, а во Франции найдется немало новых претендентов на место командующего. Бонапарт же имел и свою заветную цель. Он из Египта хотел двинуться в Сирию и дальше нанести смертельный для Англии удар по Индии. В доступном только ему воображении забрезжили видения империи Александра Македонского. Правда, слово «империя» было еще не модным. Поэтому генерал двигался в глубь Египта с еще более непонятным для местного населения словом «республика». Цветов, музыки, рукоплесканий, как в его Северо-Итальянском походе, не было. Стало ясно, что от забитых феллахов сочувствия и понимания не добьешься. Вся надежда покоилась на стойких и закаленных, отобранных по одному, солдатах. Те любили своего генерала, он же не скупился одаривать их всем, что отбирал у разбитых кочевников-мамелюков.
Армия продвигалась в глубь Египта, а флот под командованием бесталанного адмирала Брюэса потерпел сокрушительное поражение от Нельсона. 30 кораблей было сожжено и уничтожено. Победа при мысе Абукир была безусловной и, прославя Горацио Нельсона, записала его имя в книгу великих флотоводцев. Однако, одно обстоятельство скорее всего раздражало адмирала. Ведь маневр, который он провел, отсекая французский флот от побережья, был уже применен в 1791 году русским контр-адмиралом Федором Ушаковым. Наверняка адмирал английского флота, внимательно следивший за морскими сражениями, знал об этом искусном отсечении от берега турецких кораблей и зажиме их в клещи. Знал и досадовал, что он не может с чистой совестью назвать этот прием, повторенный им при Абукире, его флотоводческим открытием. А ведь иначе ничем не объяснишь ту личную неприязнь, даже злобу, которую впоследствии проявлял вице-адмирал Горацио Нельсон к адмиралу Федору Ушакову…
Итак, флот Директории в восточном Средиземноморье перестал существовать. Но Мальта в руках французов, на Ионических островах расположились их сильные гарнизоны, армия Бонапарта в Египте. Обстоятельства толкали бывших заклятых врагов — султанскую Турцию и Российскую империю — к союзу. Еще до египетского десанта в Константинополе шли интенсивные переговоры между посланником Томарой и Раис-эфенди Атифом. У России в Константинополе всегда были опытные и доверенные дипломаты. Находились там самые искусные и образованные русские дипломаты XVIII века Обресков и Булгаков. Державную политику России проводили они твердо и непреклонно, требуя соблюдения договоров и условий, защищая интересы подданных. За эту свою непреклонность арестовывались турками, не привыкшими тогда еще уважать соседей. Бросали их и в зловещую Семибашенную крепость, знакомую многим иностранцам. Правда, и выпроваживали из Константинополя с почетом. Непреклонны, неподкупны, горды — значит, за ними и сила. Турки таких уважали.
Две войны, казалось, разделили надолго два государства. Но ход истории и усилия дипломатов сближали их. Особенно многого сумел добиться в качестве чрезвычайного и полномочного посла России при Высокой Порте Михаил Илларионович Кутузов, хотя и побыл-то он там в этом качестве едва ли полгода.
Сколь высоко ценился этот пост, можно было видеть по следующему полномочному министру России в Турции В. П. Кочубею, который сразу после ухода с этого места стал вице-канцлером. Должность в империи немалая. Кочубея в мае 1797 года сменил Василий Степанович Томара. Можно было бы предположить, что этот грек, родившийся в России, занял высокий пост потому, что был родственником Кочубея. Наверное, и это играло свою роль, ведь родственники очень часто считают, что видные и доходные места вполне могут быть семейной вотчиной, но нельзя отказать и самому Василию Степановичу в умениях и знаниях. Сын выходцев из Греции, поселившихся под Нежином, он получил широкое образование, отличался любознательностью, которую, возможно, развил в нем известный бродячий философ и просветитель, учитель его, Григорий Сковорода. Василий Степанович был особой живой и даже пронырливой, воевал на Кавказе. В 1790–1791 годах в чине генерал-майора появлялся с разными миссиями в Средиземноморье, вел переговоры со зловещей и заметной фигурой конца XVIII века на Балканах Али-пашой Янинским. То есть все время находился в этом обширном районе, где пересекались интересы России и Турции. Вроде бы присматривался, примерялся к месту полномочного министра России в Константинополе. Человек он был консервативных взглядов, преданный и убежденный слуга царского престола. Его консервативные взгляды нередко были более «охранительные» и антифранцузские, чем у самого хозяина престола. Это в то время было более предпочтительно не только в Петербурге, но и в Константинополе. Возможно, его консерватизм тоже способствовал сближению Турции и России.
13 (24) июня Раис-эфенди с тревогой говорил Томаре, что время «к подаянию помощи наступило». Селим III предложил приступить к заключению союза с Россией. Павел I в эти же дни послал депешу, в которой был проект договора и полномочия Томаре на его заключение. В пути просьба Селима III и реляция Павла I пересеклись и помчались к своим адресатам. Так до сих пор историки и не пришли к окончательному выводу, кто сделал первый шаг к союзу: петербургский император или константинопольский султан. Споры напрасны — оба нуждались в союзе, оба жаждали его.
Тогда и были сказаны хитрым и мудрым политиком, искусно пролавировавшим по волнам екатерининского и павловского времени канцлером Безбородко, знаменитые слова: «Надобно же вырасти таким уродам, как французы, чтобы произвесть вещь, какой я не только на своем министерстве, но и на веку своем видеть не чаял, то есть союз наш с Портой и переход флота нашего через канал» (то есть Босфор).
Да, пожалуй, этого «видеть не чаяли» ни в Петербурге, ни в Стамбуле, а тем более в Париже, Лондоне и Вене. Но русско-турецкий договор, включивший 14 гласных и 13 секретных статей, был подписан на восемь лет и стал, как пишет историк А. Станиславская, «дипломатической основой для создания восточного театра действий, против наступавшей Франции, осью блока, в который вошли державы, затронутые ее агрессией на Средиземноморье». Средиземное море стало ареной боевых действий. К Константинополю подошла эскадра Ушакова.
