Григол Абашидзе - Лашарела
Царь пробежал письмо. Его руки бессильно упали на колени, он в оцепенении уставился в одну точку.
Эгарслан наклонился к нему.
— Государь, я узнал, где находится царица…
— Где же? — в нетерпении воскликнул Лаша.
— В монастыре всех святых, в ущелье Арагви.
— Коня, скорее коня! — закричал Георгий, срываясь с места.
Отшельник заранее договорился с настоятельницей женского монастыря, прославленной своей святостью и строгостью, — матерью Иринэ.
К вечеру Саба и Лилэ подошли к воротам монастыря. Навстречу им вышла сама Иринэ.
— Прими грешницу сию и постарайся, чтобы царь не мог напасть на ее след, — сказал Саба, поручая Лилэ попечению настоятельницы.
— Христос да призрит рабу свою, найденную тобой, святой отец, ответила Иринэ, приглашая Сабу переступить порог.
Ту ночь отшельник провел в монастыре. Долго он беседовал с Иринэ, укрепляя ее для предстоящей борьбы с царем земным.
Иринэ встретила Лилэ сдержанно. Она строго осмотрела ее с ног до головы. Лилэ была красива, но Иринэ все же подумала, что не так давно сама она не уступала по красоте царской наложнице.
…Иринэ была дочерью небогатого азнаури.
Испытывая постоянную нужду, родители отдали свою седьмую дочь в монастырь Шуамта.
В монастыре Иринэ стала взрослой девушкой. Редкая ее красота вызывала зависть со стороны сестер во Христе. Они поначалу держали ее в темной и сырой келье, полуголодной. Но молодость и крепкое здоровье помогли Иринэ выдержать все испытания, и ее красота становилась все ярче и заметнее. Посещавшие монастырь попечители и епископы осеняли себя крестным знамением при виде «сатанинской прелести» монахини и, с трудом отведя от нее глаза, шепотом говорили настоятельнице, что нужно зорче следить за тем, чтобы свято хранились извечные устои монастырского уклада. Давно вышла за мрачные монастырские стены молва о красоте Иринэ, и сластолюбивые эристави и азнаури часто посещали богослужения, чтобы хоть издали поглядеть на красавицу.
Когда царь охотился в Эрети вместе с трапезундским кесарем Алексеем Комнином, он заметил в женском хоре прекрасную монахиню. Кахетинский эристави решил угодить царю и, на свой страх и риск, приказал слугам тайно похитить ее. В тот же день исчезла Иринэ и еще одна красивая монахиня, Теклэ.
Три дня и три ночи царь и трапезундский кесарь держали в своих шатрах «Христовых невест».
Первую ночь, проведенную с Георгием, Иринэ проплакала, но уже на следующий день она примирилась со своим новым положением, значительно более привлекательным, чем суровая монастырская жизнь. А на третий день, обманутая любовным неистовством Лаши, она искренне поверила в силу его чувства и возмечтала стать царицей Грузии. Несравненная красота ее и всем известная слабость царя к женским прелестям, казалось, давали основания для этих грез. Но, увы, самодержцы, пресытившись ласками юных монахинь, отправили опозоренных послушниц обратно в монастырь.
Прощаясь с Иринэ, царь решил утешить ее дорогим подарком. Так как под рукой ничего не оказалось, он снял с себя золотой образок с изображением архангела, когда-то принадлежавший Давиду Строителю. Этот образ спас Давида от смерти. «…В Картли обороняли некую крепость, и царь отдыхал в шатре своем в одной тонкой сорочке. И вот, в полдень, кто-то из врагов пустил стрелу в царский шатер, и попала она в маленький золотой образ, висевший на груди Давида, и промысел божий отвел смерть от него». После чудесного спасения Давида Строителя образок стал реликвией грузинских царей и переходил от государя к государю. Его-то и подарил Лаша плачущей девушке, словно простую безделушку. В первые горестные минуты подарок царя показался Иринэ унизительным, но впоследствии, когда время притупило остроту боли, а проведенные с Георгием ночи превратились в самые сладкие воспоминания всей ее жизни, несчастная монахиня полюбила образок единственного свидетеля ее кратковременного счастья.
Другая монахиня, Теклэ, не смогла перенести своего позора и презрения, явно выказываемого ей в монастыре, и повесилась.
Иринэ же поборола в своем сердце горечь обиды, закалила себя в несчастье, привыкла к своему положению и, лелея надежду когда-нибудь отомстить царю земному, стремилась возвыситься перед владыкой небесным.
Скоро подвижничество Иринэ сделалось примером для других. Она беспрерывно молилась, постилась, по всей строгости выполняла монастырский устав.
Постоянная забота о спасении души и умерщвлении плоти очень скоро сказалась и на ее внешности: тридцатилетняя женщина ссутулилась, прекрасное лицо ее преждевременно поблекло.
Благочестивые деяния матери Иринэ привлекли внимание отцов церкви.
Вскоре ее объявили настоятельницей монастыря всех святых в Арагвском ущелье.
Иринэ вела долгую и упорную борьбу за умерщвление своей греховной плоти и за спасение души исключительно для того, чтобы, вознесясь над другими и опираясь на всемогущую церковь, встретиться лицом к лицу с царем Грузии, который безжалостно растоптал ее девичью честь, унизил ее, а потом отвернулся от нее, пренебрег ее красотой, — встретиться и безжалостно отомстить ему.
Сколько лет готовилась Иринэ к этому дню! Для этого отказалась она от радостей мирских, от земного счастья. Ведь многие блестящие кахетинские дворяне, плененные ее красотой, предлагали похитить ее из монастыря и вступить в брак, предлагали руку и сердце даже после не оставшегося ни для кого тайной пребывания ее в царском шатре. Но благочестивая подвижница отводила от себя всякое искушение.
И когда отшельник Саба посвятил ее в свои намерения, настоятельница несказанно обрадовалась. То, что Саба остановил свой выбор на ней, Иринэ приписала божьему повелению.
Она долго молилась, чтобы бог укрепил ее в предстоящей борьбе и даровал ей победу над царем.
Утвердившись в духовной силе постом, молитвами и ночным бдением, она стала готовиться к встрече с Георгием.
Когда монахиня увидела красоту Лилэ, ей стало жаль своей загубленной молодости, заживо погребенной в монастырском мраке, безрадостно пролетевших лучших лет жизни, и долго сдерживаемый вздох вырвался из ее груди.
Вероятно, царь, ослепленный своей любовью, скоро явится сюда, и Иринэ не хотелось предстать перед ним некрасивой. Трудно вернуть былую прелесть, заставившую Лашу отличить ее когда-то из сотни монахинь. Но глаза Иринэ по-прежнему сверкают под тонкими дугами бровей, маленький рот еще не потерял своих изящных очертаний.
С того дня, как Иринэ переступила порог монастыря, она ни разу не видела своего отражения, ни разу не посмотрела на себя в зеркало. Белила и румяна никогда не касались ее лица. И ей захотелось испытать теперь то, чего она не смела сделать прежде. Игуменья тайком от сестер во Христе нарядилась перед зеркалом в богатое платье. И, глянув на свое отражение, она вспомнила о Лилэ. Как могла изнуренная годами лишений, постами и молитвами монахиня соперничать с юной красотой Лилэ? Задержится ли хоть на миг взгляд царя, безумно влюбленного в свою прекрасную Лилэ, на изможденном лице игуменьи!
Иринэ захотелось уничтожить красоту соперницы. Она решила ускорить то, что должны были сделать время, годы страданий и умерщвления плоти. Надо было постричь Лилэ в монахини прежде, чем царь нападет на ее след.
Она причастила возлюбленную царя, дала ей в руки большую свечу и приказала остричь ее под звуки молитв и пения хора монахинь.
Крест-накрест прошлись ножницы по чудной головке Лилэ, и черные кудри ее упали на холодный камень монастырского пола.
Долго сдерживаемые слезы покатились по щекам Лилэ, она безвольно опустилась на колени.
Было уже за полночь, когда сторожа прибежали будить чутко спавшую настоятельницу.
Всадники с факелами в руках окружили монастырь и громко стучали в ворота.
Иринэ перекрестилась, еще раз помолилась богу, чтобы он укрепил ее в ее решении, и, строгая и неумолимая, вышла из кельи.
— Кто нарушает покой господней обители? — подошла она к воротам.
— Открывай! Царь пожаловал к вам.
— Зачем понадобилось царю мира бренного и преходящего тревожить обитель владыки мира вечного? — строго вопросила игуменья.
— Именем царя приказываю тебе открыть ворота! — закричал Эгарслан, ударяя копьем в железные створки.
— Или неведомо царю, что храм божий неприкосновенен? — воскликнула Иринэ.
— Отворяй, а то выбьем ворота! — закричал, теряя терпение, царь и тут же приказал приступить к делу.
Несколько воинов приволокли откуда-то толстое бревно и, мерно раскачивая его, как таран, стали бить по воротам.
Засов дрогнул.
И тут сквозь грохот ударов из монастыря донеслось стройное женское пение.
На миг все замерли. Прислушались. Потом с новой силой налегли на ворота, и они, не выдержав напора, подались.
