А. Глинкин - Дипломатия Симона Боливара
Решение Боливара созвать конгресс в Панаме сразу же после окончания военных действий против Испании вполне объяснимо: необходимо было добиться реальных результатов раньше, чем наберут силу центробежные тенденции, нараставшие в регионе.
Вице-президент Великой Колумбии Сантандер в 1825 году направил официальные приглашения принять участие в Панамском конгрессе также США, Англии и Голландии.
На протяжении первой половины 20-х годов предстоявшая встреча полномочных представителей испано-американских государств в Панаме неотступно занимала мысли Боливара. В официальных заявлениях и рабочей переписке он развивал, углублял и совершенствовал свою концепцию латиноамериканского сотрудничества, вносил в нее коррективы в связи с изменениями обстановки в регионе и в западном мире.
В документах тех лет, например в инструкциях дипломатическим миссиям Москеры и Санта-Марии, Панамский конгресс часто назывался анфиктионом. Для Освободителя этот греческий термин был наполнен глубоким смыслом. В Древней Греции регулярно созывались конгрессы представителей основных двенадцати народностей (племен) для решения общих вопросов. В честь Анфиктиона, племянника Прометея, которому приписывалась идея их проведения, эти конгрессы назывались анфиктионами. По два представителя от каждой народности собирались в храме Аполлона в городе Дельфы на заседания ассамблеи по чрезвычайным обстоятельствам и дважды в год — на сессии постоянного совета. Главная цель анфиктионов заключалась в преодолении соперничества между народностями и обеспечении панэллинского единства для защиты своей цивилизации и религии от нашествий варваров.
Используя древнегреческий термин, Боливар хотел подчеркнуть свою главную идею: конгресс в Панаме является важнейшим звеном общей стратегии завоевания и упрочения национальной независимости испанской Америки. По его словам, анфиктион в Панаме «проложит дорогу нашим отношениям со всем остальным миром» и тем самым будет обеспечено «равновесие сил во Вселенной».[264]
Постоянную тревогу Боливара вызывало обострение внутриполитической обстановки в регионе. В начале 1825 года, сразу после рассылки приглашений на Панамский конгресс, он делился своими опасениями с Сантандером: «Проблемой, которая приковывает мое внимание сегодня, является обеспечение внутренней стабильности Америки… Я вижу, как гражданские войны и беспорядки охватывают одну за другой различные части континента. В обожаемых мною родных странах полыхает пожар внутренних смут… Поэтому я вновь обращаю взоры к моему первоначальному проекту — созданию федерации. Только она может служить лекарством против этого зла…».[265]
Свои идеи и надежды, связанные с созывом первого международного форума испано-американских стран, Боливар обобщенно изложил в форме семнадцати тезисов, образовавших документ, известный под названием «Размышления по поводу Панамского конгресса».[266] В международном плане этому конгрессу было предначертано создать «самую представительную или самую необыкновенную и могущественную лигу». По замыслам Боливара, это побудило бы Испанию прекратить войну, а «Священный союз» — признать только что образованные молодые государства. Во внутриполитическом плане будут обеспечены торжество закона и проведение общественных реформ.
Большое внимание Боливар уделял перспективам взаимоотношений с Англией. Как свидетельствуют его «Размышления по поводу Панамского конгресса», он исходил из возможности и желательности участия Англии в проектируемом союзе латиноамериканских стран в качестве полноправного члена. В чем состоял замысел Боливара? Если проанализировать его высказывания, то можно проследить ход умозаключений Освободителя. Народы испанской Америки переживали труднейший период национально-государственного становления в неблагоприятных международных условиях. Поэтому, по выражению Боливара, «выживание выступало как первостепенная цель, а каким путем достичь этого — имело подчиненное значение». За счет тактического союза с Англией Боливар планировал обеспечить решение главной стратегической задачи. «Тем временем мы будем расти, укрепляться, — писал он, — и превращаться на деле в самостоятельные государства».[267] Ставку Боливара на союз с Англией в преддверии Панамского конгресса (кстати сказать, не оправдавшуюся) можно понять только в свете противоборства дипломатий Великой Колумбии и США в регионе. «Я был бы счастлив, — говорил он, — если бы не нужно было искать унизительной иностранной протекции».[268]
Боливар надеялся, что ему удастся использовать сотрудничество с Англией и ее заинтересованность в торговле с испанской Америкой для нейтрализации растущей угрозы с севера и противодействия посягательствам европейских монархий, объединившихся в «Священном союзе», на свободу народов. Анализируя накануне Панамского конгресса расстановку сил на международной арене и политику Великобритании, он выражал надежду, что в случае успеха конгресса созданная его участниками лига приобретет такой вес, что сможет успешно противостоять «Священному союзу». По словам венесуэльского историка X. Сальседо-Бастардо, «в своих попытках объединить Южную Америку Боливар бросил вызов великим державам».[269] Это был смелый, можно сказать, дерзкий замысел.
Будучи политиком-реалистом, Боливар достаточно трезво оценивал возможные опасные последствия слишком близких отношений с «коварным Альбионом». В одном из писем Сантандеру он предупреждал: «Англичане и североамериканцы — союзники случайные и очень эгоистичные».[270] Вскоре после битвы при Аякучо Освободитель вновь возвратился к этому вопросу: «Испанцы для нас уже не страшны, тогда как англичане весьма могущественны и поэтому представляют большую опасность».[271]
Актуально звучат размышления Боливара относительно принципов, которыми следовало руководствоваться молодым латиноамериканским странам, устанавливая и развивая отношения с «сильными мира сего». Он подчеркивал необходимость проявлять осторожность и осмотрительность, чтобы не оказаться в подчиненном положении. Тесная ассоциация слабых стран с могущественным государством, подчеркивал Боливар, неизбежно приводит к ущемлению их суверенитета, и «в этом таится огромная опасность».[272] Главное средство нейтрализации таких опасностей он усматривал в тесном союзе стран, ранее являвшихся испанскими колониями. До последнего момента Боливар верил, что огромные усилия, затраченные на подготовку Панамского конгресса, должны принести свои плоды. Многое в этом отношении зависело от приглашенных в Панаму великих держав, в первую очередь от северного соседа молодых независимых государств Латинской Америки.
«ДОКТРИНА МОНРО»
Назначив в 1819 году Мануэля Торреса представителем Колумбии в США, Боливар возобновил интенсивную кампанию за дипломатическое признание Колумбии северным соседом. С большой выдержкой, тактом и настойчивостью Торрес выполнял поставленную перед ним задачу. Он считал США «естественным союзником» латиноамериканских стран и вплоть до своей смерти в сентябре 1822 года систематически направлял государственному департаменту ноты, содержавшие подробную информацию о событиях в Южной Америке и укреплении позиций республики Великая Колумбия. Перебравшись в Вашингтон из Филадельфии, где он долго оставался, прикованный болезнью к постели, Торрес в ходе неофициальных встреч с государственным секретарем Дж. К. Адамсом и президентом Дж. Монро аргументированно доказывал им выгодность для США дипломатического признания Колумбии и других молодых государств, завоевавших независимость. В частности, в декабре 1820 года он предложил Адамсу начать переговоры о заключении договора о дружбе, торговле и навигации. Такой договор заложил бы основу для оборонительного союза двух стран, необходимого для нейтрализации угроз «Священного союза».
Министр иностранных дел Гуаль из Боготы поддерживал усилия дипломатического представителя Колумбии в Вашингтоне. Так, он направил членам правительства и Конгресса США текст Конституции Великой Колумбии и другие законодательные акты. Эти документы должны были убедить США в том, что республика Великая Колумбия прочно встала на ноги и является демократическим государством.
Давала ли результаты такая дипломатия Великой Колумбии — сказать определенно трудно. Однако, принимая во внимание обстановку в США в то время, можно считать ее своевременной и действенной. В 1822 году президент США препроводил все ноты Торреса членам Конгресса вместе с предложением правительства рассмотреть вопрос о признании южных соседей. Некоторые исследователи полагают даже, что Торрес своими беседами навел президента Монро на мысль провозгласить его знаменитую доктрину.[273]
