Владимир Дружинин - Именем Ея Величества
— Это союз естественный, — цедил немец, — понеже другого алеата против морских держав нет.
Главная опора — цесарь, главный противник — Англия. Убеждение покойного государя, которое вице-канцлер развивает. Он закончил трактат «Генеральное состояние дел и интересов всероссийских» и теперь, прикрыв дрожащие веки, читает сентенции оттуда гласом пророческим.
— Через цесаря и Польшу расположить к нам можно. Дабы не раздражать её. Курляндию пока не трогать.
Царицу беспокоит усиление старой знати, друзей царевича. Вслух не скажет, но Данилыч чует скрытое.
— Мы все, слуги твои, ныне вокруг тебя в единодушии. Как супруг твой заповедал…
Титул императрицы Веной признан, голштинца поддерживают — Рабутин заверил. Розовый толстячок шариком носится по дворцу, обнимает старых знакомцев, бойко лопочет по-русски.
— Счастлив, счастлив, скучал без вас…
Он давно на австрийской службе, граф Рабутин, французского корня. Захлёбывается, расхваливая Петербург, слюнки пускает, рассуждая о русской кухне. Запомнил — у Голицына восхитителен был киевский борщ, у Ягужинского осетрина на вертеле, у Меншикова кулебяка. Но не забыл и вкусы, прихоти угощавших. Князь получил серебро — дюжину подсвечников фигурных, весом более пуда.
Свечи вставили, зажгли в присутствии посла — знаменитая кулебяка, озарённая ими, лоснилась маслено, румянилась, благоухала. Рабутин добрых четверть часа пел ей дифирамбы.
— Бесподобно! Пища богов, амброзия! Позвольте, я пришлю к вам своего лентяя повара!
Согласие двух империй должно, по мнению бонвивана, обогатить меню. Прежде всего! Но чем отплатить русским? Венгерский гуляш, пожалуй, слишком заборист. Впрочем, здешние кулинары повально подражают французским. И не всегда удачно.
— Людовик соблазнял нас, — сказал князь. — Не только яствами. Мне стоило громадных усилий…
— Оставайтесь русскими, умоляю! Ваша стерлядь… Божественно тает во рту. О, Волга, Волга!
Отлично, будет ему и стерлядь… Когда же умолкнет чревоугодник и заговорит дипломат? Лишь в Ореховой, за кофе, он сказал, поглаживая живот:
— Его императорское величество чрезвычайно ценит ваши усилия, мой принц. Вы так искусно уберегли Россию от неосторожного шага… Курс на Людовика был бы трагической ошибкой. Ваш ум, ваша рука на руле правления…
— Вы льстите мне, экселенц.
— Нисколько, нисколько.
— Я был счастлив внести лепту, — произнёс князь, потупившись. — Мне дорого, — тут голос его задрожал, — мне бесконечно дорого слышать от вашего великого монарха, моего благодетеля… Не сомневайтесь, что я и впредь…
Волнение не дало ему закончить.
— Его императорское величество ищет способ доставить вам приятность. Он сожалеет, что не мог помочь вам в Курляндии.
— О, экселенц!
Воистину поднёс эликсира. Данилыч подался вперёд, едва не опрокинув чашку. Он облобызал бы посла, если бы посмел.
— Потрясён, — промолвил он сдавленно. — Потрясён милостью его величества.
Земля… Нет дара желаннее! Ковром раскинулась зелёная равнина, покорно легла под ноги. Тучные нивы, добротные сельские дома в оправе садов, баронский замок на взгорке — картина, запавшая в память ещё в Курляндии и с тех пор неотвязная. Да ну её! Свет клином сошёлся, что ли? Цесарь отыщет для него землю, раз такое намерение есть. Выморочную, конфискованную — не всё ли равно… Конечно, неспроста сей великодушный жест, с расчётом на благодарность. Не токмо словесную…
— Заверьте его величество… Я всегда и премного обязан… Святой долг союзника.
Рабутин, запив кофе ликёром, откинулся в кресле, начал посапывать. Князь смотрел с торжеством на обмякшее тело. Будет ему кулебяка. Будет стерлядь, расстегаи с рыбой, всё будет. Хоть каждый день.
Где же эта вожделенная, предназначенная земля, изобильная земными плодами, омытая морем или судоходной рекой пронизанная, земля, которую не стыдно назвать своим герцогством, княжеством, королевством? Римская империя с начала века расширилась грозно — захватила Милан, Неаполь, Сардинию, выдвинулась к Северному морю, к Рейну. Дальние пажити, однако, не влекут, чем ближе к дому владение, тем сподручнее.
Рабутин согласен — лучше… Так где же, где же? Посол мялся, просил потерпеть — задача не из лёгких, его величество думает, предполагает… От обеда к обеду откровеннее делался гурман. Наконец, разомлев от сытости — кулебяка была с трёхслойной начинкой, мясо, яйца, рис, — уступил.
— Есть графство… Хозяйка его под замком, до конца дней своих. Графиня фон Козель [155]. Слыхали?
История давняя, нашумевшая. Метреса короля Августа, красавица, интриганка, вздумала на беду свою вмешаться в политику. За урон, нанесённый державе, за оскорбление чести монарха заперта в крепости навечно. Что же с вотчиной? Поди, отошла в казну?
— Совершенно верно, мой принц. Августа мы уговорим.
— Боюсь, не просто…
— Ах, полноте, императору он не откажет! Потребуется время, конечно. Процедура, бумаги…
Земля от короля, титул — от Карла. Улита едет… Из короба, накрытого персидским ковром, князь вынул карту. В Силезии, к востоку от Лейпцига, рядом с Польшей отыскался Козел, городок незначительный, именье с полушку, река чахлая, сотни вёрст ей бежать до Балтики. Ладно, какое ни есть графство, а коль превратится в герцогство… Дарёному коню в зубы не смотрят. Мысли эти отразились на лице князя весьма зримо, и дипломат почёл долгом сказать:
— Если вам повезёт в Курляндии, мой принц… Ради Бога! Его величество сердечно вас поздравит.
Светлейший благодарил, наливая разомлевшему гостю квасу. Медовый, с лимоном и полудюжиной специй, ни у кого нет столь духовитого, столь освежающего. Признался — известия из Митавы он получает. Есть там люди… Казус сложный, понеже польский интерес присутствует. И Мориц не отрёкся, уехал набирать войско. Ну, его-то паны вышибут.
— О, чуть не забыл, — и Рабутин схватился за голову. — Император мне, однажды… Странно, принц Меншиков ни разу не предложил себя сейму. Польша приобрела бы отличного короля.
Врёт, поди… Вишь, случайно вспомнил. Может, и слетело с императорских уст, с лаской либо с издёвкой. Неужто прямой совет? Впрочем, что ему стоит!
— Отличный монарх, — повторил посол смачно, жуя лимонную корку.
Одно несомненно — принц Меншиков ныне в цене. Оно и понятно. Поручено дипломату всячески задобрить принца, первого вельможу у трона, президента Военной коллегии, главу всех ратных российских сил. В них-то первая надобность цесарю.
Больших кампаний цесарь не замышляет, впору пока сохранить завоёванное. Однако войско, обозначенное в секретном пункте договора, изволь снарядить немедленно — тридцать тысяч, для отправки на западную границу.
В доме Рабутина, за острой венгерской едой, разговор об этом подробный. Экспедиционный корпус нужен вместе с артиллерией, которая, как известно, в России выше всяких похвал. Солдат — наилучших — ростом и выучкой.
— Вашему же престижу послужат, мой принц.
Кусок гуляша — что уголь, отдуваются оба, гасят токайским. Какова еда, таков и народ, — сколько дали жару цесарю, сколько лет бунтовали! Сейчас вроде притихли. Куда же нацелена русская подмога? Вопрос не праздный.
— Есть прожект, — рассуждает посол, — рейнской армии придать ваш корпус. Ситуация там… Случается ведь, пушки сами начинают стрелять. Покамест мы в дефензиве [156], но чтобы предупредить конфликт… Показать французам кулак не лишне.
Прищурился, помахал пухлой ручкой, отгоняя перечный дух, и прибавил, что принц такой маршрут, вероятно, одобрит.
К чему скрывать, знает Вена, о чём мечтал государь — обезвредив Францию, изолировать Англию, прегордую владычицу морей. Противника главного.
— Мы тоже пока в дефензиве, экселенц, — вздохнул князь. — Но… Будь я помоложе, сам повёл бы войско к Рейну. Увы! После пятидесяти возраст старческий. Дома сидеть…
— Э, бросьте! Мы ещё увидим вас на белом коне.
Ужели свершится? Даст ли Бог дожить? Рейн, а там далеко ли? В Версаль на белом коне… Неразлучный в последние годы чаще обращал взоры на юг, Индия манила его, блистающая алмазами. С этой задумкой в Персию шёл. Смеялся, бывало, — добудем тебе, Алексашка, ханство. Правда, обрезать тебя придётся. Не хочешь? Нет, уж коли суждено снова в седло полководца, так Европу топтать. В Европе желанная земля, в Европе!
— На виноградниках Токая, — говорил дипломат, подняв золотистое вино к свету, — урожай снимают в октябре. Сок начинает бродить в ягоде.
О делах, кажется, довольно…
— Выпьем, мой принц, за наследника нашего престола, за Петра Второго!
— Всей душой, экселенц!
В упор смотрит Рабутин, изучающе.
— Как здоровье его?
— Прекрасное, слава Богу!
Натурально — императора заботит благополучие племянника, успехи в науках, безопасность от козней, кои могут пресечь ему путь к трону, порушить родство двух династий — Габсбургов и Романовых.
