Анатолий Брусникин - Герой иного времени
- Нет, - ответил Эмархан. - Приятные дела люблю делать сам. Я отхвачу ему башку, а ты найдешь письмо.
Черкесы столпились у второй лошади: кто рылся в переметных сумках, кто снимал упряжь.
Шагнул Эмархан к покойнику, вынимая из ножен кинжал. Вдруг из-под простреленной бурки выпросталась рука с тем самым пистолетом, что едва не лишил Сысоя Авдеича жизни. Щелкнул курок. На лице остробородого злодея появилось выражение несказанного изумления. В самый миг выстрела сбоку, по-кошачьи взвизгнув, выпрыгнул Реза - принял пулю своим обширным брюхом.
Но оружье у непокойного покойника было двухзарядное. Курок снова - щелк. Опомнившись, Эмархан попробовал увернуться от гибели - и это ему удалось. Он винтом крутнулся на каблуке, головою дернул. Хоть вовсе от пули не ушел, но жив таки остался. Это сделалось ясно, когда он весь согнулся, зажав лицо руками, и дико завопил. Меж пальцами у него густо струилась черная кровь. Но разбойный атаман не упал, а запетлял прочь, хрипя и вскрикивая. Не убит он был, только ранен.
Черкесы уж бежали к ожившему мертвецу.
Тот, приподнявшись, полз на локтях. Зачем - непонятно. Ничего кроме обрыва, куда упала лошадь с женщиной, перед ним не было.
Вот он перевесился через край, сделал последнее усилие - и исчез. Сысой Авдеич, уставший ужасаться, только крякнул.
Абреки постояли над кромкой, глядя вниз. Почесали затылки. Потом сгрудились над толстяком. Он корчился в предсмертных муках. Подошли к предводителю, у которого был начисто отстрелен его птичий нос. Покачали головами, поцокали. Старший, который Байзет, запихнул в рану ваты, потом замотал изуродованное лицо кушаком. Эмархан всё хватался за ткань руками. Видно, не мог взять в толк: как это - носа нет?
- Цепкий был джигит этот черный, - сказал Байзет. - Оставил тебе память, вовек его не забудешь. Ладно, нос - не рука, без него прожить можно. Перестань выть, ты же мужчина. Лучше растолкуй нам вот что. Головы-то у нас нет. Кто нам поверит, что мы его убили?
Эмархан промычал что-то.
- Как это "не знаю"? - рассердился черкес. - Мы свое дело честно исполнили. Ты нам три тысячи обещал! Правую руку в заклад давал!
- Где я тебе возьму? Нет у меня! - гнусаво, еле разборчиво, ответил ему замотанный.
- Что значит "нет"? А нам какое дело? Уговор есть уговор! По нашему закону знаешь, что за воровство бывает? То же, чем ты клялся - правую руку режут! Три тысячи не дашь - быть тебе не только без носа, но и без руки!
Пока они собачились, стал Сысой Авдеич потихоньку к кустам уползать. Чем бы у них свара ни кончилась, ничего хорошего для себя Жуков не ожидал. Где это видано, чтоб злодеи оставляли живым очевидца черного дела? Тем более, им христианскую душу загубить - что комара прихлопнуть.
Вдруг изверг безносый как крикнет:
- Будут вам три тысячи! Держите русского!
И догнали лиходеи несчастного Жукова, повлачили обратно.
- Вот свидетель! - промычал Эмархан. - Он для них свой. Я тоже в русской службе начальник-прапорщик. Вдвоем нам поверят. Это по их закону так положено: чтоб два свидетеля. Он на их священной книге клятву даст.
- Дам, дам! - подтвердил Сысой Авдеевич на черкесском наречии. Появилась у него, уж и с жизнью попрощавшегося, надежда. - Крест поцелую, что всё сам видал.
Пошушукались абреки, посовещались.
Старший сказал:
- Ладно. Но к русским вместе поедем. И если ты, князь, нас обманешь, возьмем с тебя плату посвоему.
Вывели откуда-то коней. Сысоя Авдеича усадили в седло лошади, на которой приехала бабапокойница.
Двинулись по дороге в российскую сторону.
Эмархан то зубами от боли скрипел, то ругался на всех языках, в том числе по русскому матерному, а то вдруг пристал к Жукову с расспросами - что он за человек, да какого состояния-сословия.
Врать ироду Сысой Авдеич не насмелился. Всю как есть правду про себя обсказал, ничего не утаил.
- Ты два раза в тюрьме сидел? - переспросил замотанный, и глаза над кушаком сделались, будто черные дырья. - Так твоему свидетельству цена грош!
Хорошо, по-русски говорили - абрекам непонятно. Не то худо могло бы выйти.
- Чтоб православный крест целовал, да не поверили? - бодро молвил Жуков. - Нет у нас в России такого заведения. Всё, князь, ладно будет.
Мысль у него сейчас была одна: только б до своих добраться, а там как-нито образуется.
- Ага, ври, - кисло пробормотал Эмархан.
Совсем он духом сник, начал отставать. Ну и ляд с ним, с таким собеседником. Сысой Авдеич ехал, держась за лошадиную гриву, да моления шептал.
Потом черкесы разом как загалдят - и давай коней разворачивать. Оглянулся Жуков, видит: Эмархан во весь опор гонит к недальнему ущелью. Решил, прохвост, от собственной шайки сбежать.
Но Байзет на скаку ружье вытянул, в стременах привстал. Дым, треск - и скакун под князем вздыбился, седока сбросил. Хотел тот подняться, да не вышло. Передний из преследователей ему на плечи прыгнул, повалил, а там и прочие подоспели.
- Вор! Обманщик! Руку резать! Расступитесь, братья! Дай я шашкой! Нет, я! - орали в том толковище.
Тонко и гнусаво завопил безносый.
Однако чем у нехристей дело закончилось, осталось для Жукова неизвестно. Пользуясь тем, что все о нем позабыли, стукнул он лошадку каблуком здоровой ноги - и давай Боже прыти.
Ушел, умчался от злодеев. Спас живот бренный и душу нетленную от неминучей гибели.
И хоть потом много лишений претерпел - охромел навечно, товар вернуть не сумел, болезнью нервической трясучкою захворал - но не роптал на судьбу, а лишь Бога славил. В горы никогда больше не езживал, имущество всё продал, да переселился с лихого Кавказа в блаженные места, на Волгу, в город Мышкин. Там, тихою мышкой, дожил Сысой Авдеич до почтенных лет, как говорится, "премного моляся и постом обуздавше страсти своя". Всем, кто слушать желал, рассказывал, и не по разу, про ужасное свое приключение и про то, как единственно верой от жестокой смерти уберегся. А на двух Сысоев неотступительно по свече полупудовой возжигал, не скупился.
Моление Деве Марии о милосердии
Дева милосердная, день за днем молю Тебя об одном и том же. Ты знаешь, я никогда ни о чем ином Тебя не просила и не попрошу.
Я знаю, Ты - Пречистая, Ты никогда не любила грешной земной любовью, но Ты - Заступница. Заступись за меня, вымоли мне прощение, яви чудо.
Ты знаешь, я была не в себе, я лишилась рассудка от боли и оскорбления, я не могла ни есть, ни спать, ни даже плакать.
Это сотворила не я! Это сделал бес, это сделала темная сила, на время завладевшая моей душой. Я не оправдываюсь, не пытаюсь себя обелить. Я отлично знаю, что мне не может быть ни снисхождения, ни прощения, и все же не устаю просить Тебя о милости.
Умоли Своего Сына простить меня! Вот я бью себя кулаком в грудь и повторяю одно и то же, одно и то же, много лет.
Пусть Он простит меня за то, что я тогда не ушла через двор, а осталась подслушивать.
Пусть Он простит меня за слепую ненависть, которая меня захлестнула, когда они обнялись и заговорили о своем счастье.
Пусть Он простит меня за то, что я побежала на постоялый двор.
Пусть Он простит меня за то, что я всё рассказала страшному крючконосому человеку, а когда почувствовала, что он колеблется, помянула и о записке.
Пусть Он простит меня за облегчение, которое я после этого испытала, и за крепкий сон, которым уснула, вернувшись домой.
Я довольно наказана. Всю жизнь я прожила в отвращении к себе, утратив дар любви. Я не умела полюбить ни мужа, ни детей. Я никогда Тебя за них не просила, потому что это ослабило бы силу единственного моего моления.
Дева милосердная, мне нужно только одно.
Когда я умру и всё сокрытое откроется, все двери распахнутся и все тайны разъяснятся, пусть я узнаю, что мое предательство их не погубило, что Эмархан не подстерег их и что они нашли свое счастье в дальнем краю.
Примечания
1
"Искусство стрельбы" (фр.)
2
Четырнадцатого - от фр. quatorze
3
Удар молнии (фр.)
4
Она так прекрасна! Словно видение... (фр.)
5
Круг, среда (фр.)
6
Горбатого могила исправит (фр.)
7
Нахальство (фр.)
8
Азартные игры; игры, зависящие от удачи (англ.)
9
Ну-ка, ну-ка! (фр.)
10
Псевдоним (фр.)
11
Я человек и ничто человеческое... (лат.)
12
Романтическая связь (фр.)
13
Зададут нам "жару" (фр.-рус.)
