Джайлс Кристиан - Ворон. Волки Одина
Те появились ближе к вечеру, когда солнце уже клонилось к западу, немного утратив свой жар. В том, что это Ставракий, ошибиться было невозможно. Он шел в окружении десяти солдат в красных плащах и с длинными щитами, и мне хватило одного взгляда на него, чтобы понять – вот сын Никифора. Ростом выше отца, но с таким же худым лицом и умными глазами. У него тоже была короткая намасленная бородка, однако темные волосы доходили до подбородка, вились на концах и блестели, будто мокрые. Он выглядел по-императорски, как и отец. На нем были простая длинная туника и коричневый плащ, но шествовал он с гордо поднятой головой, как человек, у которого не осталось других способов противиться обстоятельствам.
Сигурд подал условный знак, прокричав по-птичьи. Мы спрятали мешок и влились в один из гудящих разговорами людских ручейков, образующих сплошной поток перед массивной каменной аркой над входом. Казалось, прошла вечность, прежде чем мы наконец переступили порог, – солдаты на входе проверяли, нет ли у входящих оружия, но у нас были только надежно схороненные ножи.
Я и от увиденного снаружи-то чувствовал себя словно лот, который никак не достанет до дна, а то, что предстало нашим взорам внутри, поразило меня окончательно. Огромную, сияющую золотом крышу не поддерживали ни балки, ни колонны, однако она каким-то чудом не обрушивалась нам на головы. Вместо полумрака, прорезаемого огоньками свечей, нас встретил ослепительный солнечный свет, льющийся из множества окон под куполом и усиливающийся блеском золотой мозаики, лиловых камней, колонн и громадных бронзовых дверей. Повсюду были изображения Христа, его святых и ангелов, отчего у меня встали дыбом волосы на всем теле, а Флоки Черный, наверное, и вовсе изошел волдырями – никому из нас распятый бог не был настолько ненавистен, как ему, кроме разве что Асгота. На стенах были нарисованы люди, чем-то похожие на Никифора, – наверное, давно почившие императоры.
Мужчины и женщины зажигали свечи, перешептывались – слова перелетали в воздухе, словно мотыльки. Сверху слышались заунывные, похожие на плач песнопения, пропитывающие воздух, как сырость. Откуда-то шел сладковатый терпкий аромат благовоний. У меня не было времени разглядывать лица, нарисованные на стенах, или черно-золотой мрамор. Я искал красные плащи; где они – там Ставракий.
Первым их заметил Эгфрит и глазами указал мне на восточную часть собора. В отдельной нише стоял на коленях, склонив голову, Ставракий. Он не двигался, будто уснул или умер, и я тут же поделился этой догадкой с Эгфритом, но тот лишь досадливо цыкнул в ответ на мое очередное богохульство. Стоявшие вокруг Ставракия охранники переговаривались и время от времени поглядывали по сторонам.
– Серьезную думу думаешь, парень? – шепнул Сигурд, бросая монету в щель ящика и беря одну из лежащих рядом свечей. – По лицу вижу.
– Думаю вот, солдат там многовато, – пробормотал я.
Ярл кивнул. На самом деле я думал о богине Фрейе, которую еще звали Гефн-дарительница и Мардёлл – «освещающая море». Всем известно, что Фрейя – прекрасная богиня любви, но говорили еще, что она – валькирия с копьем, забирающая себе половину павших воинов наравне с Одином; странно, что ум мой был заполнен мыслями о Фрейе, как этот божий дом – молящимися. Еще более странно, что думал я о ней, стоя под ликами мертвых святых, которые буравили меня острыми, как гвозди, взглядами. Я думал о богине, что плачет красным золотом, о богине, одно из имен которой Трунгва – «покровительница толпы».
– Уходить надо, пока охрана ничего не заподозрила, – прошипел Эгфрит.
Я кивнул, Флоки Черный тоже. По лицу Тео было ясно, что и у него нет никаких идей.
– Трудно что-то придумать под эти завывания, – усмехнулся Сигурд. – Подумаем хорошенько и придем завтра.
Все закивали, а Эгфрит перекрестился и повернулся, чтобы уйти.
Слезы из красного золота.
Дальше я куда-то шел, мои сапоги шаркали по каменному полу. Флоки сзади шипел, чтобы я вернулся. Мерцали свечи, бросая отблески на каменные стены. Терпкий воздух гудел от молитв, скорбные песнопения плыли в воздухе, леденили кровь.
Красное золото.
Я подходил все ближе и ближе к Ставракию. Туника и плащ его были простыми, но под ними виднелись роскошные туфли из красной материи, украшенные жемчугом и каменьями, а на руках блестели золотые кольца. Слова молитвы, которые он произносил, слабым эхом отдавались от каменных стен. Один из «красных плащей» неожиданно повернулся, выставив вперед копье, и я тут же скользнул в соседнюю нишу, где на постаменте, освещенном свечами, стояла статуя женщины. Я опустился перед ней на колени на холодный каменный пол, надеясь, что делаю то, что сделал бы христианин. Я не знал, кто эта женщина. Конечно же, не Фрейя, ее бы не поставили в божьем доме. И все же она была красива. На лице читались доброта и спокойствие, какие увидишь у живой женщины разве что, когда она спит или качает младенца. А еще она была грустна. Я жалел, что статую не видит Бьярни, – он бы оценил умение, с каким неизвестный мастер вырезал ее из камня, почти вдохнув в нее жизнь.
Женщину будто бы покинули здесь одну, в нише, стены которой растрескались, а краска на них сползла и поблекла. Вдоль стен возвышались деревянные подмости – на них залезали, чтобы заделывать трещины, подобно тому, как конопатят щели в обшивке корабля, но сейчас в нише никого не было. Только я и мои мысли о богине. Я взял побольше свечей и полез наверх, сопровождаемый едким запахом дыма. Я поднимался все выше и выше; подмости скрипели, как корабль в море. Наконец, я ступил на последний ярус на высоте трех человеческих ростов. Сердце стучало, как молот в кузнице. Я промок от пота, несмотря на то, что в церкви царила прохлада. Помост был размером с дверь, я подошел к краю и глянул вниз, проклиная собственную глупость, но, к счастью, никого не увидел.
А потом там появился отец Эгфрит. Он оглядывался в полумраке, ожесточенно потирая затылок, будто голову ему грыз древоточец.
– Я здесь! – прошипел я.
Он посмотрел наверх и выпучил глаза от удивления, а потом рухнул на колени перед каменной женщиной, точно так же, как недавно я. Значит, хотя бы это я сделал правильно.
– Слезай, дурень! – прохрипел он сквозь сжатые губы. – Нас из-за тебя убьют, безмозглый ты осел! Слезай!
– Да я сам тебя убью, если не заткнешься, Эгфрит! – пригрозил я.
Слезы из красного золота. У меня был с собой только походный нож, сойдет. Я полоснул себя по ладони.
В порезе показалась кровь, я сжал кулак и выставил руку так, чтобы она оказалась над каменной женщиной. Первые капли крови полетели вниз.
Разинув рот, монах глядел на алые брызги на белом камне, потом закрыл глаза. Через несколько мгновений, по-прежнему стоя на коленях, он простер вперед руки и прокричал что-то на латыни или греческом, я понял только слово – «miraculum», «чудо». Раздался чей-то крик. В груди все замерло – к нам бежали люди. Я еще раз глянул вниз и увидел, что большинство капель пролетели мимо статуи и расплылись похожими на звезды пятнами на каменных плитах пола. Но три или четыре попали статуе на грудь. Может, они вовсе и не походили на слезы, но все равно странно было видеть кровь на статуе. Я затаился, как мышь в норе, надеясь, что снизу меня не видно.
Нишу заполнили голоса; все больше и больше людей сбегались на крики Эгфрита и тоже начали кричать, а женщины – выть и рыдать. Темная заброшенная ниша неожиданно наполнилась безумствующими людьми, гвалт становился все громче. Я будто бы расшевелил крысиное гнездо, посеяв в божьем доме хаос.
Как раз то, что нужно Сигурду, Флоки и Тео.
Неожиданно подмости подо мной зашатались; доски стучали друг об друга, словно шатающиеся зубы. Я прижался еще плотнее к стене – схватиться было не за что, иначе снизу бы увидели мои руки.
– Ворон!
«Почему этот чертов дурень меня зовет?» – подумал я. И тут доски загремели, я стукнулся об стену, и недоумение тут же перешло в ярость. Они догадались!
– Ворон, спускайся! – Пронзительный вопль Эгфрита прорезал шум толпы.
Я схватился за верхнюю балку, больше страшась переломать себе кости, нежели попасть в руки негодующих христиан. Потом глянул вниз и увидел сотни возмущенных, искаженных ненавистью лиц. Подмости ударились о стену раз, два – и полетели вниз. Люди завопили. Не зная, что предпринять, я еще крепче вцепился в балку, и мне показалось, что в толпе мелькнули красные плащи. «Фрейя Трунгва – покровительница толпы», – подумал я. И тут подмости разом обрушились.
Я упал на трех женщин, которым повезло меньше, чем мне. Огромная деревянная рама громко треснула и развалилась. Рядом со мной тут же возник Эгфрит. Одной рукой он поднимал меня, а другой размахивал обломком доски перед толпой, что-то отчаянно крича. Падение вышибло из меня дух, я все никак не мог вздохнуть, но маленький монах изо всех сил пытался поставить меня на ноги. Он тянул меня, согнувшись вдвое, и сыпал вокруг проклятиями. Меня схватил какой-то человек. Эгфрит ударил его по лицу обломком, и тот упал, а монах ощерился на следующего. Солдаты прокладывали себе путь через толпу. Один из них уже лежал в стороне с торчащим в шее ножом Флоки. Тут нам наконец удалось прорваться к выходу, я разогнулся, наполняя ноющую грудь воздухом, и выбежал на дневной свет.
