Саша Бер - Кровь первая. Арии. Они
— Да, — сказала она пытаясь успокоиться и для этого хлебнула пущенную по кругу миску с пойлом, — давненько я так не смеялась. Нет, то чё бабы дуры я конечно знала, сама така, но чёб настольк?
— Ну так ты нам сама расскажи, что произошло на самом деле, — тут же осторожно и ненавязчиво попросила Буря.
— Да, Зорьк, колись, как это ты их, а мы тоже про себя расскажем, — бесхитростно и по-простому поддержала её Малха.
Зорька хитро улыбнулась, обдумывая что-то и ответила:
— А чё сказывать-то. Всё в общем-то так и было.
— Ладноть, — вмешалась Дануха, протягивая миску опять Зорьке, — не хочешь сказывать не нать. На пей давай.
— Да ты Дануха сколь не пои, я если решу молчать, то никако пойло не поможет, — тут же отреагировала Зорька на грубую и беззастенчивую попытку большухи её споить.
— Да упаси Троица, — вскинулась баба, утягивая миску обратно, — не хошь не пей.
Она тут же припала к посудине и предала её в обратный круг. Наступило молчание. Не долгое. Потому что Нева долго такое безобразие терпеть не могла.
— Какие вы все-таки злые, девочки, — неожиданно, по-детски наивно, выдала она заплетающимся языком, — так же нельзя.
— Льзя, — буркнула Елейка, упала на спину и вырубилась, ибо слаба была для пьянок, но падкая, то есть падучая.
— Она ведь про нас ничего не знает, — продолжала упорствовать Нева, — вы бы могли доверять, будь вы на её месте?
Все задумались, пьяно переглядываясь между собой.
— Ладноть, — вдруг проговорила хмурая Дануха, которая вдруг стала трезвой, а может трезвой и была, и лишь притворялась пьяной для вида, — ты как всегда права Нева, ты моя.
Дануха грузно поднялась, осмотрела притихших девок, а потом подойдя к Зорьке, предложила протягивая к ней руки:
— Давай-ка, Зоренька, отдадим твою Звёздочку знающим своё дело, а ты посиди, послушай.
Она забрала ребёнка и отнесла на свой лежак, что-то там нашёптывая, но не успела вернуться назад, как Звёздочка вдруг громко за гукала, да с такой интонацией, будто ругается с кем-то. Все посмотрели в её сторону и замерли. Ребёнок действительно на кого-то интенсивно ругался, размахивая ручками и этот кто-то явно был перед ней. Потом она замолчала, внимательно слушая невидимого собеседника и всплеснув ручками, звонко засмеялась.
— Данух, — настороженно спросила Зорька, — эт с кем эт она?
— Дык, — буркнула Дануха, стоящая, как бревно на пол пути от лежака к накрытому столу, — с кикиморкой моей, видать.
Она тут же прикрыла глаза и зафыркала носом.
— Точно! — почему-то шёпотом подтвердила баба, — Зорьк, эт ты кого народила-то?
— Она что её видит? — изумилась от куда-то из-за Зорькиной спины Беля.
— Ну, вишь, разговариват, — неуверенно ответила Дануха, отступая назад тихими шагами.
— Но ведь люди не могут, вот так видеть полужить? — не успокаивалась Беля.
— Могут, — тихо и с каким-то восторгом проговорила Дануха, уже быстро подходя к столу и усаживаясь так, чтоб видеть лежак с ребёнком.
Все молча смотрели на Звёздочку, которая то ругалась с кикиморой, то смеялась над ней, то что-то внимательно слушала.
— Надо бы Данаву позвать, девоньки, — проговорила Дануха, но никто не дёрнулся исполнять её просьбу, и тогда она, оглядев всех мотнула головой в сторону сидящей с краю Ушке.
Та нехотя поднялась и быстро скрылась за входной шкурой. Вернулась она быстро, но без «колдунка». На немой вопрос Данухи, только проговорила скороговоркой:
— Бежит уже, только оденется.
Данава действительно чуть ли не вбежал в шатёр и сразу направился к лежаку, издали уже приглядываясь к происходящему там действию. Давненько он не одевал свой колдовской бабий наряд и тем более не брал в руки посох. Девки уж забыли, что он так раньше всегда выглядел. Подошёл он Звёздочке со спины, чтоб та не обращала не него внимания, долго стоял, теребя посох, а потом подойдя к Зорьке и с улыбкой полного идиота попросил:
— Зорь, можно я расскажу своим на совете?
— Да чё тута стрислоси-то? — недоумевая, но шёпотом спросила Зорька.
— Да ты чё, Зорь? — переполошился Данава, — такие дети рождаются раз в тысячу лет. Ты понимаешь?
— Нет, — всё ещё шёпотом продолжала настаивать молодуха.
— Это дети Святой Троицы, они святы от рождения, — волнуясь, нервничая и от того взахлёб начал свою напыщенную речь «колдунок», — из них вырастают великие всезнающие провидцы! Они сродни Святым Девам, только люди, понимаешь?
— Понимаю, — сказала вдруг громко Зорька, — но ты пока об этом помолчишь.
— Но… — хотел было запротестовать Данава.
— Никаких «но». Садись, лучше и послушай.
Тут Зорька обернулась к девкам с очень серьёзным лицом и чуть ли не в приказном порядка, потребовала:
— Значит решим так. Сначала вы все по очереди рассказываете мне свои истории, а потом, если будете откровенны и я сочту вас не опасными для нас со Звёздочкой, расскажу свою.
Девки замялись, послышались недовольное бурчание, мол не круто ли ты берёшь, но Зорька тут же пресекла:
— По-другому не будет. Я всё сказала.
— Цыц, — цыкнула на девок Дануха, — я тож за так. Посему начну первой. И слушать молча. Вопросы суньте сябе в жопы. Кто посмет перябить охуярю клюкой без жалости и состраданья. Сама боюся сказывать тако, но знамо, чё надо б так.
И Дануха начала.
Такого вечера и ночи до самого утра, ни у кого больше никогда не было. Единственная, кто всё это пропустил и корил потом себя всю свою жизнь, была Елейка, которая благополучно проспала до самого утра. Кстати с тех пор она наотрез перестала пить спиртное, любое. Ну, хоть в этом пользу вынесла.
Дануха рассказывала всё не спеша, обстоятельно, действительно ничего не скрывая и хоть историю про Водную Деву большинство слышало, но прошлый раз показался каким-то не настоящим, а теперь, даже Данава выпал в осадок, хотя он то родную сестру казалось знал, как облупленную. Притом закончила она сегодняшним днём, откровенно объяснив Зорьке свой настрой, чувства и своё поведение. Затем рассказывали остальные. Их рассказы были интересны, пожалуй, только Зорьке, ибо особо нового другие не услышали, а некоторые слушали их уже по нескольку раз. Историю Елейки вкратце рассказала всё та же Дануха. Но кроме удивления Данухиной откровенностью, всех ожидал ещё один сюрприз. В эту ночь откровений включился Данава. Вот уж от кого не ожидали. А рассказал он такое, что у всех рты по открывались, все то и дело порывались влезть с расспросами, но Дануха их тут же затыкала, мол договорились слушать молча, сиди и не мычи, хотя саму её тоже то и дело подмывало. Ай да братец, ай да сучье вымя. Но на этом сюрпризы не закончились. Следующий их ожидал от Ник. Она хоть и прижилась в девичьей стае, но для всех оставалась полной загадкой. Дануха не ожидала от неё рассказа и изначально даже в расчёт не брала, но та вдруг обречённо проговорила мол теперь моя очередь и начала своё повествование не долгой и как ей казалось скучной жизни. От описания ей скучной жизни Данаву чуть «кондратий» не обнял. Ещё бы узнать такое про великого колдуна Ура, это было нечто. Он даже хотел было наброситься на девок и затребовать клятвы на молчание об услышанном, но получив затрещину от Данухи, притом клюкой да по башке, насупился и заткнулся, долго почёсывая ушибленное место. А Дануха лишь лишний раз ему предложила завязывать с этими уродами. Наконец очередь дошла до Зорьки. Было уже утро. Она молча о чём-то мучительно думала, все молча просто мучились. Наконец она подняла от пола голову и начала свой рассказ. Сказать, что все были в шоке от того что узнали, значит ничего не сказать. Зорька тоже рассказала всю правду о себе, абсолютно всю. И о своей любви к извергу и о своём не долгом счастье и обо всех, кого знала и видела. О своих дарах и умениях и о своих глупых мечтаниях. Закончила она тоже днём сегодняшним, рассказав, как баб коровьих прибивала, да плющила. И замолчала, окончив.
Наступившую паузу не смогла просто физически перенести Нева:
— Данух, а когда спрашивать то можно будет?
Старшая сидела растрёпанная и с виду пришибленная на всю голову. Она даже не сразу, а с каким-то запозданием отреагировала на вопрос Невы.
— Нева, девонька, давай эт мы ныне все спатеньки падём, переварим, перекрутим чё слышано было, а вечеря в баньке соберёмся и учиним пытку друг другу. Лады?
Все нехотя, но согласились. На этом и разошлись…
Вышла Дануха на двор своего нового кута. Огляделась. Не узнать стало поселение. Два лета пролетело, чай. А на дворе весна красна, Лялькина седмица[40]. С одной стороны, вроде как вчера было, а с другой всё вокруг изменилось до неузнаваемости. Лес повырубили, кусты повыдергали, траву потоптали. Лес перестал лесом пахнуть, а стал вонять конским навозом. Городок превратился в огромную поляну, огороженную остатками леса со всех сторон. Всё вокруг по-новому стало, вон даже её кут и то обновили, старый то сгнил с полу. Селение действительно стало целым городом, ну или скорее небольшим лесным городком, но всё же. Поселением его уже просто не назовёшь. Ишь как разросся. По краям землянок нарыли, капитальных, не то что эти шкурные, временные. Бабий город теперь больше сотни кутов и это только взрослых баб столько стало. Мужички завелись беглые, стада появились загонные. «Колдунки» со всех земель люд собирали, да к Данухе вели. Из пацанвы беспризорной, Голубава сколотила артель рыболовную. Благо рыбы в реке хоть руками лови, а когда сети вязать наладили, так промысел пошёл, жаль на сторону не продать, не поторговать. Рыбы было столько, что девать было некуда. Всем этим великим хозяйством командовала, как и прежде Голубава. Правда уже не одна, как в начале, а с помощниками. Важная баба стала куда там. Пара мужиков из скитальцев[41], не старых ещё в общем-то по годам, много что умеющих, да и с руками дружные, стали её правой и левой рукой. Сначала советами помогали, а потом и вовсе втянулись, как в должное. Так как устои речные Дануха пресекала, в первую очередь бабняцкие, то и мужички пришлые вести себя стали по-другому. Ни кодлой своей в отрыве, а при кутах с бабами, прям как ары. Притом ни Голубава, ни Дануха не насильничали, они сами выбрали с кем жить и не просто куты стали ставить, а дома целые, бревенчатые. Правда поначалу бабаньки, которым мужичков не хватило покочевряжились малость, но Голубава быстро их порывы любвеобильные приструнила, да по кутам разогнала, пообещав матёрую позвать, мол эта и отымеет, и ублажит мало не покажется. Были по началу среди баб и ещё трения да пересуды, по поводу устоев предков, заветов дедов, но этим страдали лишь вновь прибывающие. Голубава поступала с ними просто. Хотите живите по устоям, никто не мешает, не хотите, живите, как хотите. Только если пришли к нам, то будьте добры подчиняться нашим законам, устоев ваших не касающихся. Все подчиняются либо непосредственно ей, либо её помощникам. В первую очередь делают то, что надо, а уж потом, что хотят. А когда новенькие поближе знакомились с обитателями лесного селения и тем более узнавали «особых» девок, то свои старые привычки жить по бабьему расписанию, отодвигали далеко на задний план.
