Морис Юлет - Ричард Львиное Сердце
Пристально смотрела она в него несколько минут, то приглаживая свои черные волосы, то откидывая их назад и оправляя на груди косыночку так, чтобы немного была видна грудь. Затем она послала Жанну за коробочками с помадой, с белилами и румянами, за кисточками для бровей, за пудрой для лица. Под конец она потребовала, чтобы ей принесли бриллиантовую коронку, и надела ее. Поправив прическу, повертев головкой туда-сюда, она положила зеркало и долго оглядывала Жанну.
— Недаром называют вас угрюмой: у вас угрюмый рог, — сказала она. — Я допускаю, что вы статны, но на это есть свои причины. Вы высокого-таки роста, шея у вас длинная. Зеленых глаз я не терплю… Фи, отвернитесь, не смотрите на меня! Волосы у вас удивительно хороши и цвет кожа также. Полагаю, все северянки такие? Подойдите ближе!
Жанна подошла. Королева прикоснулась к ее шее и щекам.
— Покажите мне ваши зубы! — сказала она. — Хорошие крепкие зубы, но гораздо крупнее моих. Руки велики, и уши тоже — старайтесь скрывать их! Ну, теперь покажите ногу!
Она нагнулась на краю постели, Жанна протянула ногу.
— Она меньше, чем я думала, но гораздо больше моей, — заметила королева, потом вздохнула и откинулась назад.
— Бесспорно, вы очень высокого роста, — продолжала она. — Вам двадцать три года? Мне еще нет и двадцати, а в меня уже были влюблены пятьдесят человек. Аббат из Пуатье говорит, что вы красивы. Вы и сами того же мнения?
— Не мое дело, мадам, думать об этом, — отвечала Жанна довольно сдержанно.
— То есть вы хотите сказать, что вы сами это знаете прекрасно, и я думаю, что это правда, — заметила Беранжера. — У вас чудный цвет лица и чудная фигура, но все-таки женская. Теперь посмотрите на меня внимательно и скажите, как вы меня находите? Положите свою руку сюда и сюда, и туда, потрогайте мои волосы, вглядитесь хорошенечко в мои черные глаза. Волосы мои до колен, когда стою, и до полу, когда сижу. Я — дочь короля. Разве вы не находите, что я красива?
— Да, мадам. О, мадам!.. О, государыня, — говорила Жанна, едва в силах стоять перед тем, что рисовало ее воображение. А королева (зеркала больше не было перед ней, и ее воображение ей уже ничего не рисовало) продолжала разливаться в жалобах:
— Когда я жила еще при дворе отца, его поэты прозвали меня Студеное Сердце за то, что я была холодна к любви. Любили меня и мессир Бертран де Борн, и мой кузен граф Прованский, и граф Оранский, и Рембо, и Госельм, и Эбл де Вантадорн. А вот нашелся человек холоднее меня, а я запылала страстью. А вы очень любите короля?
На такой вопрос, предложенный так спокойно, Жанна омрачилась. Он прогнал всякое сознание опасности, он затронул в ней чувство собственного достоинства.
— Я так глубоко люблю короля, королева Беранжера, — воскликнула она, — что надеюсь заставить его меня возненавидеть со временем.
— Вы беситесь или хитрите! — проворчала королева. — Вам хотелось бы еще пришпорить его. Правда ли, что рассказывал мне аббат Мило?
— Не знаю, что рассказывал он вам, — отвечала Жанна. — Правда, одно: я не посмела допустить короля любить меня, а тем более не могу допустить этого теперь.
Королева сжала руки и зубы.
— Вы — черт! О, как я ненавижу вас! — воскликнула она. — Вы отказываетесь от того, чего я жажду, и он возненавидел меня из-за вас. Вы — ничтожнейшая тварь, а я — дочь короля!
Ноздри Жанны раздулись; она дышала трепетно и часто; в ее пышной груди бушевала буря, которая, дай ей волю, скрутила бы в миг колючий листочек. Но Жанна не сказала ни слова в ответ на ненависть королевы. Вместо того, устремив неподвижный взор в пространство и заложив одну руку на шею, она заговорила о своем собственном намерении и опять свернула разговор на возвышенный предмет.
— О, королева, я не дотронусь больше никогда до вашего и моего короля! — воскликнула она. — Но я пойду спасать его.
— Женщина! Как ты смеешь говорить так мне! — вскрикнула Беранжера. — Неужели тебе дела нет до моих мук? Или ты еще мало натворила зла?
Жанна вдруг откинула назад свои волосы, упала на колени и подняла лицо, восклицая:
— Мадам, мадам, мадам! Хоть умереть, а я все-таки должна его спасти] Умоляю вас, простите меня! Но я должна идти.
— Полноте! Что вы можете поделать против Монферрата? — вскричала королева, содрогнувшись; а Жанна пристально и торжественно посмотрела на нее, как умирающая инокиня.
— Вы говорите, я красива, — заговорила она и вдруг остановилась, потом прошептала: — ну, — и я сделаю, что могу…
Она поникла своей золотистой головой. Королева, на миг ошеломленная, жестоко засмеялась:
— О, кажется, и я не могла бы пожелать тебе ничего худшего! Ненавижу тебя больше всего на свете, мать побочного сына! О, это будет достойное наказание! Прочь отсюда, невозможная змея! Оставь меня!
Жанна встала на ноги, поникла головой и пошла прочь. Но не успела она захлопнуть дверь, как королева сорвалась с кровати и поймала ее. Она бросилась ей на шею и отчаянно зарыдала.
— О, Господи! — залепетала она. — Жанна, спаси Ричарда! Смилуйся надо мной: я так несчастна!
Теперь та была более похожа на королеву, чем эта.
— Дитя мое, я исполню, что обещала! — молвила Жанна, целуя пылавший лоб Беранжеры.
Она вышла вместе с аббатом на поиски Джафара-ибн-Мулька.
Чтоб добраться до него, необходимо было снять допрос с Фанумы. Сказано — сделано. Джафара заманили в дом, он оказался благоразумным и находчивым молодым человеком.
— Я не могу сам вести вас к господину моему, — сказал он. — Мне приказано проводить маркиза. Но можно ведь найти и другого надежного в проводники. А я ничего не имею против того, чтобы задержать на недельку или более отъезд сиятельного господина.
Но ни на что больше не шел, и даже угроза смертью, пущенная в ход аббатом, не заставила его изменить своего намерения.
— Смерть?! — воскликнул он, когда ему представили все доводы. — Ну, что ж такое? Двух смертей не бывать, одной не миновать. Я бы только посоветовал вашим попам первым делом разыскать Эль-Сафи.
Попы согласились: этот Эль-Сафи должен был служить проводником в Ливан. Эль-Сафи также на все согласился, как только его разыскали. Галера была готова выйти в море. Временный гроссмейстер храмовников написал верительную грамоту своему «возлюбленному другу во едином Боге, Синану, Повелителю ассассинов, Vetus de Monte (Старцу Гор)».
Два дня спустя, аббат Мило, Жанна со своим малюткой Фульком, две-три ее женщины и сам Эль-Сафи, их руководитель в деле, оставили Акру и направились в Тортозу, откуда им предстояло взбираться на Ливан верхом на мулах.
Глава VII
ГЛАВА ПОД НАЗВАНИЕМ «КАССАНДРА», ИЛИ О ЖЕРТВОПРИНОШЕНИИ НА ЛИВАНЕ [54]
От гавани Акры до Тортозы надо плыть по морю два дня при попутном ветре. А оттуда, карабкаясь по горам, вы можете добраться до Муссы приблизительно в четыре дня, если проходы открыты. Если же они завалены, вы и совсем туда не попадете. Высоко на Ливане, над ледяным ущельем, где разветвляются сирийские реки Оронт и Леонт, под кедровой террасой, над облачной вершиной горы Шэрки лежит глубокая зеленая долина, которую стерегут со всех сторон снежные вершины с крепостями на них.
Посреди всего этого, меж кедров и рядов кипарисов, стоит большой, как город, белый дворец Повелителя ассассинов. Можно сколько угодно карабкаться по Ливану из ущелья в ущелье и не заметить этого места, а завидев его с какой-нибудь страшной кручи, вы не сможете приблизиться к нему. Старца из Муссы посещают только те, которые призывают смерть в том или в другом виде — таким людям тут нет отказа. Ослепительные снежные завесы, черные висячие леса, голые гранитные стены обрамляют дворец. Взгляните вверх — и вы увидите со всех сторон взлетающие к небесам острия вершин, а глубоко внизу, под лазурной крышей небосклона, — дремлющую долину зеленее изумруда.
В этом дворце, в просторных чертогах, почивают юноши, погруженные в мечты о женской красоте, а у дверей стоят лоснящиеся мальчики, прижимая к сердцу чаши с дурманом. Все эти люди едят и пьют одуряющее зелье, которое сначала повергает их в непробудный сон, а потом приводит в безумное опьянение. Тогда Старец призывает к себе того или другого и повелевает:
— Спустись с горы вниз, в прибрежные города, разыщи такого-то, облобызай его и вонзи в него нож поглубже!
Нимало не медля, юноша идет, все время глядя окаменелым взором прямо перед собой, покуда не найдет своей жертвы; и до тех пор не смеет он глаз сомкнуть, пока дело не будет сделано. Таков обычай в Муссе, в замкнутой долине Ливана,
Туда-то и отправился на мулах из Тортозы Эль-Сафи, проводник Жанны и аббата Мило. Он беспрепятственно провел их через все ущелья и замок на вершине Мон-Ферран, а по-сарацински — Бахрин. С этой высоты они взглянули вниз на куполы и сады Муссы и поняли, что половина дела уже сделана.
То, что произошло вслед за тем, было исполнено по настоянию Эль-Сафи, который сказал, что Жанна не добьется своего, если не будет надлежаще принаряжена и окутана покрывалом.
