Александр Дейч - Гарри из Дюссельдорфа
— Анри, они все говорят, что ты знаменитый писатель… А мне раньше казалось, что ты все выдумываешь..
Разрывы и связи
Тихий осенний вечер спустился над Парижем. Легкий серебристый туман окутывал бульвары, и в сумерках весело сверкали газовые рожки. В говорливой толпе, заполнившей Большие бульвары, выделялись два человека. Они медленно прогуливались, сильно жестикулируя и говоря по-немецки. Гейне, один из них, вел со страстью какой-то разговор со своим соотечественником, писателем Генрихом Лаубе. Он недавно приехал в Париж, пережив на родине тяжелые испытания. Его, как самого радикального из писателей «Молодой Германии», немецкие власти бросили в тюрьму, подвергли суровым допросам и наконец заточили в крепость Мюскау. После освобождения Лаубе удалось уехать в Париж, где он встретился и подружился с Гейне. Лаубе виделся с поэтом почти каждый день: то в его небольшой, но уютной квартирке, то они встречались в кафе и парках, а иногда заходили в читальный зал на улице Монпансье — место встреч немецких журналистов-эмигрантов, живших в Париже. Лаубе неустанно рассказывал новому другу обо всем пережитом на родине, о бывших соратниках из группы «Молодой Германии», которых заставили, как его, замолчать. Смерть Берне в 1837 году еще больше ослабила «Молодую Германию», и неустойчивость общественных взглядов многих радикальных писателей выразилась в их отходе от идей, которыми они щеголяли. Доносчик Мендель, возглавивший кампанию против «Молодой Германии», был одинаково ненавистен Гейне и Лаубе. Поэт написал против Менделя резкий памфлет «О доносчике» и убеждал Лаубе последовать его примеру и хорошенько отхлестать Менделя.
Но теперь, в этот вечерний час, беседа на бульваре была чрезвычайно серьезной. Лаубе как раз в этот день закончил чтение объемистой рукописи, переданной ему Гейне. Это была книга о Берне. Гейне давно задумал написать об этом немецком публицисте, считавшемся властителем радикальной мысли. Он хотел по справедливости оценить и деятельность Берне, и отметить его роль для современности, но вместе с тем показать, что он был узок в своем мышлении и не понимал, что только революция освободит Германию от власти князей и попов. Личная неприязнь, которую Гейне питал к Берне, отразилась в этой книге и придала ей резкий полемический характер.
Лаубе горячо доказывал Гейне, что книгу не надо печатать, потому что она внесет раскол в среду демократов.
— Но ведь Берне был моим врагом, — прервал Гейне своего собеседника, — врагом всего лучшего, что есть во мне, врагом моего мировоззрения!
— Пусть так, — возражал Лаубе, — но тогда вы должны в противовес узкополитическим идеям Берне четко и вдохновенно изложить свое более высокое мировоззрение… Этим вы как бы возведете гору, с вершины которой будете рассматривать Берне.
Гейне опустился на бульварную скамейку, сощурил свои близорукие глаза и, прикрыв их рукой, как он обычно делал, когда задумывался, живо сказал:
— Пожалуй, вы правы! Я возведу «гору», о которой вы говорите.
После этого разговора Гейне день за днем сообщал Лаубе: «Гора начата», «Гора растет», «Гора поднимается все выше».
Как потом оказалось, под «горой» Гейне подразумевал вставку в виде «Писем с Гельголанда», которые он ввел в рукопись. Здесь были восторженные, огненные слова об Июльской революции, и хотя прошло десятилетие с тех пор, как они были сказаны, и уже разочарование в монархии Луи-Филиппа давно разъедало сердце Гейне, — все же призывы к борьбе народа за свои права по-прежнему живо и горячо звучали в этих письмах.
Кампе издал новую книгу Гейне под выдуманным им самим заглавием «Генрих Гейне о Людвиге Берне».
Живой облик немецкого политического писателя Берне предстал в этой книге. Для тех немецких радикалов, которые хотели превратить Берне в своего кумира, Гейне нарисовал его подлинный портрет: «Он не был ни гением, ни героем; он не был олимпийцем. Он был человеком, гражданином земли, он был хорошим писателем и великим патриотом».
Многочисленные приверженцы Берне в Германии и за ее пределами, пожалуй, простили бы Гейне эту характеристику, но они никак не могли примириться с полемическими выпадами против Берне как человека, особенно в его частной жизни. Гейне отплачивал, как он умел, за нападки на него и на Матильду, за клевету и сплетни, которые со слов Берне распространялись в печати и устно.
Каких только ругательных слов не писали теперь о Гейне и реакционеры вроде Менцеля и его клики, и буржуазные радикалы, принадлежавшие к лагерю покойного Берне!
Приятельница Берне, Жаннета Воль-Штраус, сочла себя глубоко оскорбленной насмешками Гейне над ее дружбой с Берне. Она, в свою очередь, опубликовала все не напечатанные раньше в «Парижских письмах» места, где Берне неодобрительно говорил о Гейне. Книжка вышла под заглавием «Мнение Людвига Берне о Гейне», и это лишь разожгло пожар неслыханного скандала. Враги Гейне кричали, что его памфлет на Берне — могильный камень, под которым поэт собственноручно похоронил себя.
Книга о Берне принудила Гейне не только к литературной борьбе со всеми нападавшими на него филистерами. Оскорбленная мадам Воль-Штраус направила к Гейне своего мужа для объяснений. Встреча Гейне с обиженным мужем произошла 14 июля 1841 года. Свидетелей при этой встрече не было. Но нашлось три лжесвидетеля. Эти страстные поклонники Берне не постеснялись выдать себя за очевидцев происшествия: они подтвердили рассказ Штрауса о том, что он дал на улице пощечину Гейне. В письме к Гуцкову Штраус с подробностями рассказывает о встрече с Гейне на улице Ришелье, о якобы данной им пощечине своему врагу. При этом будто бы Гейне вручил визитную карточку Штраусу и вызвал его на дуэль. Один из свидетелей оказался честнее других и отказался от ложных показаний, заявив, что он и двое других свидетелей при встрече Гейне и Штрауса не присутствовали.
Вскоре после этого происшествия Гейне уехал с Матильдой на курорт в Пиренеи, и это дало повод его врагам распространять в немецкой печати легенду о том, что он позорно бежал от дуэли.
Но поэт уехал в Котере, потому что ему необходимо было лечиться на железисто-серных водах. От пережитых волнений за последнее время здоровье Гейне заметно ухудшилось. Тяжелые головные боли вернулись к нему; появилась бессонница. Уже давно он замечал, что по временам немеют пальцы левой руки; затем странное онемение распространялось на всю руку, так что он не мог больше свободно владеть ею. Врачи не могли сказать ничего определенного о болезни Гейне. Ему рекомендовали отдых и спокойствие, как непременные условия лечения в Котере.
Там, где зеленые склоны Пиренеев, покрытые пушистыми елями и пышной растительностью, подступают к испанской границе, расположен маленький, словно игрушечный, городок Котере, привлекавший на лечебные воды сотни французов со всех концов страны. Гейне поселился с Матильдой в отеле «Пиренеи». Двуэтажный белый дом с большими балконами и множеством окон, прикрытых ярко-зелеными жалюзи, стоял у подножия высокой горы, словно уходившей в небеса. Под окнами гостиницы по обломкам скал с грохотом стремился дикий горный поток Ле Гав. Его вечный шум убаюкивал мысли поэта и вызывал в его сердце мягкие, нежные чувства. С самого утра Гейне уходил в горы и словно впитывал в себя яркий солнечный свет и живительный горный воздух. Потом он принимал горячие ванны из источника, и это очень ослабляло его. Поэту приходилось лежать часами, отдыхая в гостиничной комнате, в полумраке, со спущенными жалюзи; у него болели глаза, и порой резкий солнечный свет ослеплял его. Как ни старался Гейне забыть все дрязги, все преследования, которым он подвергался, это ему не удавалось. И сюда, в захолустье, правда с большим запозданием, приходили немецкие газеты и журналы. В них появлялись лживые заметки и статьи, порочившие Гейне, клеймившие его, как труса, получившего пощечину от Штрауса. Все это выводило больного поэта из себя. Он писал друзьям в Германию, прося их напечатать его опровержение, защитить от грязной лжи, порочащей его имя.
Во время одной из прогулок Гейне побывал в Ронсевальской долине. Около тысячи лет назад там разыгралось историческое событие: племянник французского императора Карла Великого, Роланд, из-за предательства одного из вельмож, Ганелона, был настигнут в узком ущелье врагами-сарацинами, которые перебили его войско. Тщетно Роланд трубил в свой рог Олифант, призывая Карла на помощь. Роланд погиб, но в веках осталась жить народная героическая поэма «Песнь о Роланде». Обо всем этом думал Гейне, когда в июле 1841 года писал из Котере редактору «Всеобщей газеты» Густаву Кольбу: «Вчера я был в Ронсевальской долине и вспомнил о Роланде. Его крик о помощи не достиг, к сожалению, слуха короля Карла — да постигнет мой призыв лучшая участь и да поддержит меня дружески редакция «Всеобщей газеты».
