Михаил Попов - Цитадель тамплиеров
— Как знать. Но оставим экивоки. Я прибыл к вам поговорить об одном таком шпионе. И, кстати, о деньгах, которых никто в этом городе, даже во всем королевстве, сейчас вам не даст. Кроме меня. А я даю без процентов и много.
Изабелла подняла брови…
— Ладно, об этом после, теперь — о шпионе.
— Вы обещаете мне его выдать и сразу получаете пять тысяч бизантов.
Изабелла стала рассматривать свои ногти.
— Вы молчите, Ваше высочество, как будто вам непонятно.
— Мне многое непонятно. Во-первых, если этот шпион — ваш, почему вы хотите ею покупать. Берите так.
— А он у вас? — бешено обрадовался Беливо.
— Господин Беливо, — резко повысила голос Изабелла, — извольте вести себя подобающе; я нахожусь в стесненных финансовых обстоятельствах, но это не повод устраивать тут балаган!
Тамплиер прижал руки к груди.
— Никоим, поверьте, Ваше высочество, никоим образом я не хочу балаганить. Я обрадовался, что мы понимаем друг друга.
— Если и далее будете сыпать загадками, мы вряд ли о чем-нибудь договоримся.
Беливо торжественно встал.
— Знаете, Ваше высочество, есть римская поговорка — «умному достаточно». Она сейчас более, чем подходит.
— Я оценила ваш комплимент, — медленно сказала принцесса. — Но все-таки кто это? Он сейчас здесь, при мне?
— Отвечу честно — не знаю.
— Чем больше вы говорите, тем сильнее меня запутываете, господин прецептор. Я должна опасаться каждого во дворце или — как? Назовите-ка имя.
Беливо подосадовал:
— Мне не велено откровенничать. Но своей замечательно изображенной наивностью вы заставляете меня это сделать. Этот человек — Реми де Труа.
— Де Труа?!
— Похоже, я вас не слишком удивил.
— Пожалуй. В нем было что-то такое… Но я доверительно с ним общалась. А он шпионил!.. Ужасно.
Беливо развел руками.
— Это — страшный человек, Ваше высочество. Видимо, его нет здесь. Но умоляю, подумайте о том, что в вашей власти избавить Божий мир от большого злодея. Передав его нам. Да, не бесплатно. Вам неприятен этот разговор?
— Вы бы послушали себя со стороны, господин казначей!
— Человек, оказавшийся гадиной, вызывает у вас омерзение; а мы его ищем. Это — взаимопомощь, вернее — договоренность о ней. Может быть, вас задело упоминание о деньгах? Ну уж тут я не знаю, как быть. Деньги стали душою нашего времени. Мы, тамплиеры, их очень ценим. Это наложило отпечаток на манеру нашего поведения… И не стыдимся.
— Успокойтесь, господин прецептор. Я не имею этих претензий к ордену.
Вошел Данже и буднично объявил, что в город вступает Конрад Монферратский со свитой.
Это известие произвело на гостя сильное впечатление. Он посерьезнел.
— Ступайте, — принцесса отослала Данже.
Беливо почесал тонзуру.
— Так вот, чтоб закончить тему. Я готов в обмен на ваше согласие в этом деле заплатить вам более звонкой монетой, чем золото.
— Интересно узнать, что вы имеете в виду, — высокомерно усмехнулась Изабелла.
— Охотно. Заранее прошу извинить, если допущу бестактность. Думаю, что до сих пор имя Рено Шатильонского звенит для вас приятнее, чем самая драгоценная из монет.
Лицо принцессы окаменело. Беливо продолжил:
— Дошли сведения о его успехах на восточных окраинах королевства…
— Мне это неинтересно.
— На него свалилась удача, — безжалостно продолжал Беливо, — он атаковал караван, в котором нашел сестру султана Саладина. Она необыкновенно красива.
— Я же сказала… — почти бесшумно и почти бессильно прошептала принцесса.
— Теперь она у него, в его замке. Рено отказывается ее выдать. Даже рискуя вызвать войну. Саладин исповедует рыцарские принципы. Для него оскорбление, нанесенное даме, — достаточный повод, чтобы начать военные действия. Но граф не желает расстаться с пленницей.
— До свидания, господин прецептор.
— Что, кроме сильной страсти, может заставить мужчину вести себя таким образом? Засим прощайте, Ваше высочество.
Подковыляв к Изабелле, монаховидный сатир внезапно поцеловал руку, лежавшую на спинке кушетки. Изабелле было в этот момент все равно.
Глава xi. племянник
Сарацинской принцессе отвели лучшие покои в замке Рено Шатильонского. Правда, замком эту крепость с полуобвалившимися стенами, из необожженного кирпича и одной каменной башней назвать можно было с большой натяжкой, и то за глаза.
На втором этаже башни, в овальной комнате с двумя узкими окнами, сестра султана и разместилась с шестью своими служанками. Рено их не перевел в разряд подлежавшей дележу добычи. Его люди без удовольствия приняли это решение. Но улов оказался богатым. Рыцари получили по сотне золотых монет.
Сам граф устроился в двух больших комнатах бывшего священника, разводившего во дворе персидские розы.
Понимая, что порученное он выполнил и перевыполнил, граф Рено позволил себе отдыхать. Все рыцари во главе с вождем запьянствовали. Они горланили песни, гремели мечами в поединках, а мусульманки дрожали в своем прибежище, ожидая насилий. Но день проходил за днем, и ничего такого не происходило. Они не знали, что их охраняет воля железного Рено, и трепетали ночами, когда рыцари разжигали костры во дворе и с дикими криками прыгали через пламя, размахивая боевыми топорами.
Граф просто пил и пил, не задаваясь вопросом, что будет, не интересуясь реакцией Саладина на наглое похищение своей ближайшей родственницы.
Он не рассматривал эту свою добычу, не сделал и шага к башне, а ждал. Пил и ждал.
Первым, как ни странно, до его убежища добрался отец Савари. Стремясь реабилитировать себя в глазах нового руководства ордена иоаннитов, он вызвался сам попробовать вразумить Рено. Когда графу сообщили о столичном госте, он лежал на лавке возле стола со следами круглосуточного пира.
— Наконец-то, — пробормотал граф.
Ожидание вымотало его, и он хотел, чтобы что-то произошло.
Отец Савари вошел, оглядываясь. Граф, не поднимаясь со своего ложа, велел собутыльникам убираться.
— Садитесь, святой отец, — сказал он. — Я сделал, что вы требовали. По-моему, даже больше того. И что теперь?
Отец Савари уразумел, что его принимают за кого-то другого. Несколько секунд он размышлял, как быть. Морочить голову рыцарю явно не следовало. Не в этом была его миссия.
— Граф, я представляю достославный орден святого Иоанна и взываю к вашему разуму…
— Постойте, — Рено поднял веко. — Вы кто?
— Я Биль Савари и послан капитулом ордена иоаннитов…
— Стоп! Можете не продолжать. Идите к дьяволу со своим святым Иоанном!
— Но позвольте, ведь только что… Клянусь ранами Спасителя нашего…
— Не клянитесь не своими ранами, — тяжело, с хрипом в голосе сказал граф. — Я не желаю вас слушать. Ничего такого, чего бы я не знал, вы все равно не скажете.
— Возможно. Смею заметить, что от повторения истина не страдает, и мысль, что вы зря напали на караван с сестрою Саладина…
— Если не прекратите, — граф взял со стола огромную бычью кость и погрозил пожилому госпитальеру.
— Но будет война. Настоящая и большая. Почти сто лет христиане трудились, удобряя Святую землю потом и кровью…
Отец Савари едва увернулся от пущенной в него кости.
— Филомен! — крикнул граф.
Мажордом появился тотчас.
— Уведите этого благородного старца. Найдите ему место для ночлега, учитывая его сан и возраст. А если отец Савари закапризничает, гоните его из замка.
Филомен не успел подтвердить, что понял приказание, как в трапезную влетел разгоряченный парень с боевым топориком.
— Говорите, Бильжо, что стряслось. Пожар? Наводнение?!
— Они скачут!
Рено поднялся на стену, ожидая увидеть войско. Но перед воротами гарцевало несколько всадников. Один что-то выкрикивал.
— Бильжо, узнайте, кто они и что нужно.
Возвратившись, юноша доложил:
— Это — Али, сын брата Саладинова, Малека-эль-Адал-Мафаидина.
— Какого дьявола он притащился?
— Он требует принцессу Замиру. В противном случае он предлагает вам поединок, мессир.
— Она ему — тетка? — спросил, неприятно усмехнувшись, Рено. — Забавно. Не слыхивал я, чтобы племянник выходил на бой из-за тетки. Видно, хмель ударил в молодые головы сарацинов. Что он из себя?
— Моих лет мессир, — отвечал Бильжо.
— Мальчишка, — пробормотал Рено. — Пойдет слух, что Шатильон воюет с женщинами и детьми.
Спасители принцессы Замиры кружили под стенами замка. Один держался несколько впереди, на голове его красовался тюрбан с большим драгоценным камнем, сверкавшим на солнце. Это был Али. Он выкрикивал оскорбления похитителю теток.
— Коня, — морщась, как от зубной боли, сказал граф.
Чтобы уравновесить силы и придать поединку более благородный вид, Рено выехал в поле лишь с тремя спутниками, запретив остальным даже седлать коней.
