Джинн Калогридис - Огненные времена
Но я не нашла в себе сил ответить ей улыбкой. Ибо время еще не пришло, ибо сердца наши еще не были готовы и нам не оставалось ничего иного, кроме как ждать.
Дни, последовавшие за уходом англичан на юг, были трудными. Пережившие осаду бродили по городским улицам и полям, простиравшимся за разрушенными стенами, но повсюду земля была выжжена дочерна, и в столетних садах и виноградниках не осталось ничего, кроме обуглившихся пней. Даже вода была отравлена, потому что англичане заполнили реки, ручьи и колодцы трупами своих жертв.
Однако монастырский колодец они не тронули. У нас была свежая вода и много еды. Чтобы мы не умерли с голоду, нормандцы сохранили для нас запасы муки, овощей и фруктов на поле позади монастыря. Ибо первые дни после сожжения города мы были совсем одни и считали, что, кроме нас, не выжил никто. От той деревни, жители которой обрабатывали наши поля и пасли наш скот, осталась лишь выжженная земля и обгорелые развалины.
Наш монастырь, однако, был разрушен лишь наполовину. Жилая часть сильно пострадала от пожара, так как сгорело все деревянное и матерчатое, но, хотя комнаты были полны грязи и пепла, каменная основа здания не пострадала. Долгие часы наступившего спокойствия – относительного спокойствия, конечно, – мы выгребали черную грязь и пепел из лучше других сохранившейся большой комнаты, которую использовали как больницу. Все мы – монахини, прокаженные и больные, жили и спали в этой комнате, и все, кто мог, работали над восстановлением нашего общего дома.
Те, кому удалось убежать от англичан, возвращались в Каркассон и обнаруживали, что их дома сожжены дотла. Те же, кто остался в городе и чудом пережил и меч, и огонь, бродили повсюду в поисках пропитания. Не прошло много времени, как и те и другие обнаружили и нас, и запасы еды, оставленные для нас командиром-нормандцем. Вскоре монастырь, многие годы заполненный лишь на треть, был забит до отказа. Помимо жаждущих и голодных людей было много обожженных, раненых, отравленных зараженной водой. Больных оказалось так много, что у нас не хватало сил за ними ухаживать, и еды, чтобы всех накормить. Многих я лечила с помощью богини и отправляла восвояси. Но несмотря на это, нам, монахиням, пришлось отказаться от еды в пользу больных, и поэтому мы испытывали постоянный голод. Но еды все равно не хватало, и мы молились о помощи.
И помощь пришла от епископа. Однажды холодным утром, без всякого объявления и сопровождения, в одеянии простого сельского священника он приехал к нам в телеге, запряженной двумя ослами. К нашей радости, телега была полна сокровищ из Тулузы: там были сыр, вино, яблоки, мука и оливковое масло и несколько кур и петух, все со связанными ногами. Кроме того, к телеге были привязаны баран и пара овец.
Мы возликовали при виде этого дара. Потом епископ пожелал поговорить со мной и матерью Жеральдиной наедине. Мы отправились в кабинет Жеральдины и закрыли за собой тяжелую дверь.
Епископ откинул капюшон поношенного черного плаща, и мы увидели его напряженные губы и лоб, гневные и резкие глаза.
– Мое присутствие здесь носит неофициальный характер, – мрачно сказал он, и его слова потекли к холодному небу струйкой теплого пара. – Но я должен вам сказать, что до Церкви дошли слухи об исцелении Жака-прокаженного и голосование почти поровну разделилось между теми, кто считает, что это поразительное событие было инициировано Богом, и теми, кто считает, что за ним стоит дьявол. Моя позиция сыграла решающую роль. Теперь Церковь официально признала это исцеление чудом Господним, но сестра Мария-Франсуаза не была отмечена особым расположением. Будучи женщиной, и к тому же простого происхождения, она была просто орудием Господней милости. Так говорит архиепископ.
Некоторое время Жеральдина и я спокойно обдумывали все это, а потом аббатиса сказала:
– Вам следует знать, ваше святейшество, что английские и нормандские солдаты захватили наш монастырь и их командир смертельно ранил меня. Сестра Мария исцелила меня на виду у всех, так что теперь это уже никого не удивит. Скоро об этом станет известно всему народу. Все происходит так, как и должно было быть.
Он внимательно выслушал ее и уважительно кивнул. Но она еще не закончила свою речь.
– Я научила ее всему, что знаю, Бернар, и она была хорошей ученицей. Мои уроки ей больше не нужны. С вашего благословения, я откажусь от должности аббатисы. Сестра Мария-Франсуаза станет аббатисой вместо меня. Так должно быть. Я видела это во сне.
В течение недели я была официально провозглашена аббатисой, и наша маленькая община стала именоваться «Сестры святого Франциска и Царицы Небесной». По мере того как в Каркассоне постепенно налаживалась жизнь, наш монастырь рос и так же росла слава о моих чудесах. Поток сирых и убогих, слепых и калек потянулся ко мне в надежде на мое прикосновение. Некоторых из них с позволения богини я исцеляла. Богатые верующие завалили нас дарами – золотом, лошадьми, виноградниками, земельной собственностью. Не знаю, как бы я справилась со всем этим, если бы не помощь послушницы, сестры Урсулы-Марии, дочери торговца, умеющей считать деньги и вести учетные записи. Множество братьев и сестер добровольно устремились к нам, чтобы помочь ухаживать за больными, работать в саду и в поле, пасти скот, высвобождая нам, монахиням, время для учебы и молитвы.
Что касается меня, то теперь я все меньше времени размышляла о том, как преодолеть страх, и все с большим нетерпением думала о том, когда же мне предстоит отправиться на поиски своего возлюбленного. По прошествии года, понимая, что время поджимает, я использовала магию, которой научила меня Жеральдина, и он явился мне в сновидении.
Каким красивым он был – с мужественными классическими чертами, словно высеченными древнеримским скульптором, и каким храбрым, и каким добрым! Увидев его, я изо всех сил постаралась не заплакать от радости.
Он стоял на перепутье дорог, лицом к двум мужчинам, которых я уже видела в ночь моего первого посвящения. Один из них был окутанным тенью магом. Большая рука его была поднята в предупредительном, останавливающем жесте. Второй был рыцарем, лицом и цветом волос очень похожим на моего возлюбленного. Жест его вытянутой руки означал помощь и наставление.
– Эдуар! – позвала я его, потому что я знала, что он служит моему возлюбленному так же, как мать Жеральдина служила мне.
– Помогите ему, моя госпожа, – сказал Эдуар, показывая на своего подопечного. – Я только учитель. У меня нет вашей власти помочь ему. Посмотрите, он делает неверный шаг на своем пути…
Я повернулась к тому, кого любила, окликнула его по имени, и он обернулся ко мне с такой любовью и такой решимостью на лице, что я едва могла говорить. Но ради него я собралась с духом, вновь обрела дар речи и сказала:
– Судьба – это паутина. В момент рождения мы стоим в ее центре, и перед нами сотни дорог, расходящихся из центра подобно радиусам. Наше истинное предназначение скрыто в конце лишь одной из этих дорог. Изначально мы можем выбрать неверный путь. Или кто-то посторонний может вмешаться, чтобы сбить нас с истинного пути. Но всегда есть возможность остановиться и по одной из поперечных дорог выбраться на истинный путь. И может быть, придется пройти сотни разных дорог вместо одной и лишь в конце жизни, переходя от одной паутинки к другой, выйти наконец на шелковую паутинку и прийти туда, куда нужно.
Слышал ли он меня? Не могу сказать. Я очнулась с ощущением дурного предчувствия. Происходило что-то ужасное. Враг провел много лет, создавая свою западню. И теперь мой возлюбленный почти попался в нее.
Немедленно направила я свое внутреннее зрение на источник этой опасности.
Наш враг в своей великолепной, окутанной завесой благовоний комнате, перед взором многочисленных богов. В одной руке у него молодая здоровая крыса с белоснежной шкуркой и длинным розовым хвостиком. Крысенок лежит неподвижно и дышит глубоко, устало. Черные зрачки в крохотных глазках расширены и окружены тонким розовым ободком. Такое впечатление, что крысенок загипнотизирован змеей.
И действительно, с быстротой гадюки Доменико наносит удар. Держа крысенка за хвост большим и указательным пальцами, он поднимает его над ониксовым алтарем, на котором уже солью начерчен круг. Выйдя из состояния ступора, крысенок начинает отчаянно сражаться за жизнь, выворачивая голову и грудь, пытаясь подтянуть нижнюю часть тела, пытаясь достать до своих ног, хвоста, до руки, которая его держит. Пытаясь найти спасение, которого не может быть, маленькие ножки яростно трепыхаются, крохотные прозрачные коготки царапают воздух.
Колдун достает только что наточенную бритву. И в тот миг, когда маленькое животное вытягивает спинку, пытаясь найти путь к спасению позади себя, колдун твердой рукой рассекает ему грудь. Его губы слегка морщатся, когда бритва натыкается на сопротивление тонких костей.
