Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Добрыня же все такие лукавые замечания принимал просто за выражение народной любви. Ему казалось, что все вокруг должны сейчас чувствовать то же, что и он: ту самую знакомую дрожь в горле от сознания себя единым целым со всеми, любовь ко всем и счастье, что ты русский и этого никто и никогда у тебя не отнимет.
Юрята, когда войско с обозом втянулось в город, оставил великого князя и присоединился к сыновьям: ему хотелось, чтобы они подъехали к дому все вместе. Поскольку Всеволоду тоже не терпелось скорее увидеть княгиню и дочерей, он отпустил подручника, которому хотел было поручить распорядиться добычей.
Следовало разместить пленных жителей Торжка и взятые товары на княжеском дворе, переписать все ценное для дальнейшего дележа: каждый дружинник, участник похода и осады должен получить равную со своими соратниками долю. Дележ назначил великий князь на послезавтра, и об этом было сообщено дружине. Распорядителем имущества и пленных Всеволод взамен Юряты назначил кравчего Захара. Кравчий с радостью встретил государя на княжеском дворе и весьма доволен был поручением. Тут же собрал подчинявшуюся ему дворню и послал в город за многочисленными родственниками, чтобы помогали. Может, так и вправду было лучше, чтобы одни брали добычу, а распоряжались ею другие.
На послезавтра был назначен и большой пир великого князя с дружиной и боярами, а также угощение горожан. Захару Нездиничу предстояло много дел, и он занялся ими с великим рвением.
Дружинники разошлись по домам. Великий князь уже в княгининых покоях наслаждался встречей с женой и дочерьми. На какое-то время кравчий Захар становился самым главным в окрестностях княжеского дворца. Он тут же начал пользоваться этим главенством: до самого вечера размещал пленных, скот и добро, а с наступлением сумерек уселся со своей родней составлять общую опись добытого, без стеснения обсуждая, сколько он может присвоить лично себе и сколько дать родственникам. Нездинич не знал, что опись добычи уже была у Юряты. Тот нарочно не сказал об этом кравчему, чтобы после, желательно в присутствии великого князя, сравнить оба списка — свой и Захаров. Юряте не нравился кравчий Захар, пользовавшийся расположением Всеволода. Раньше великий князь не терпел рядом с собой людей, подобных Захару — всегда стремившихся угодить, а на деле угождавших только себе, й подлинную службу великому князю полагавших только в непрестанной лести.
Юрята с мальчишками уже был дома и готовился пойти в баню. Сидел на широкой лавке возле печи, сняв доспехи, оружие и сапоги, думал, как лучше: сначала помыться с Любавой, а потом запустить Добрыню с Бориской, или пожертвовать супружеским удовольствием ради отцовского — попариться с сыновьями, а потом сесть за стол. Решил, что Любава подождет, и выбрал мальчишек.
Через час они уже втроем охлестывались дубовыми вениками, крякали и охали от жара, смывали с себя многодневную походную грязь, хохотали над шутками Бориски, смущением Добрыни, когда он, выскочив на минутку остудиться в предбанник, наткнулся на Маляву, молодую девушку-рабыню, которая принесла им бадейку с квасом.
А в доме готовилось праздничное угощение, полагавшееся ратным людям, вернувшимся с войны. Счастливая Любава вместе с девушками и Ульяной накрывали стол скатертью, уставляли его всевозможными закусками и, хотя скоро блюда ставить было уже некуда, расстраивались, что вроде многого еще не хватает для такого праздничного случая. Хлопоты прекратились только тогда, когда Юрята, Бориска и Добрыня степенно, как и подобает мужчинам, уселись за стол, помолившись, и воздали должное вкусной домашней пище. Любава влюбленными глазами глядела на то, как весело едят ее мужички. Ради удачного возвращения сам Юрята налил мальчикам по чаше меда, велев, однако, как следует поесть сначала. От выпитого хмельного напитка ребята слегка осоловели, но бодрились, особенно старался Бориска, все порывавшийся рассказать о девушке, так смешно говорившей о нем сегодня у городских ворот, но так за весь вечер и не решился, удивлялся только про себя, что воспоминание об этой девушке стало особенно ярким, когда выпитый мед побежал по рукам и ногам и ударил в голову, и само это воспоминание тоже было как хмель.
Бориска пообещал себе, что найдет эту девушку, и тут же почувствовал, как слипаются глаза. Добрыня тоже сидел, борясь со сном, и даже не обращал внимания на Маляву, прислуживавшую за столом и украдкой поглядывавшую на него. Наконец Юрята заметил, что сыновей одолевает сон, и отправил их спать. Вскоре и Любава поднялась к себе в спальню. Юрята посидел еще немного, выпил меду, закусил ядреным моченым яблоком, подождал, пока уляжется пища и пройдет немного времени, пока Любава там, наверху, приготовит постель, и только тогда поднялся к ней.
— Соскучилась я без вас, — спустя час говорила Любава, устало прижавшись к плечу мужа. — Без тебя соскучилась. Теперь-то надолго ли ты вернулся? Не будет ли опять войны?
— Разное говорят, — отвечал Юрята. Ему было так хорошо, что не хотелось сообщать жене о предстоящей войне с Новгородом.
Глава 19
Вместо большого ополчения из Новгорода прибыло большое посольство.
Весть об осаде и взятии Торжка одновременно дошла до новгородской дружины, возглавляемой князем Владимиром Святославичем, и до новгородских жителей. Владимир Святославич вместе со Святославом, отцом своим, в то время охотился в окрестностях Пскова.
Посягательство Всеволода на Торжок Святослав расценил как прямой вызов лично ему и продолжение войны, поэтому тут же велел сыну идти воевать с владимирцами. Новгородская дружина отправилась защищать свою землю. Поскольку сил у Владимира Святославича для войны с великим князем было недостаточно, войско отправилось сначала в Новгород — собирать новые полки.
Прибыв в свой город, князь Владимир Святославич, к досаде и удивлению, не увидел того гнева, что так легко обычно охватывал новгородских граждан, когда они узнавали о нанесенных им обидах. На этот народный гнев князь Владимир сильно рассчитывал, втайне от отца надеясь с помощью новгородцев разбить Всеволода, то есть совершить то, чего не смог добиться Святослав с огромным войском.
Новгород же, казалось, был мало озабочен падением Торжка и бедствиями Ярополка. Посадник, тысяцкий и знатнейшие бояре в ответ на требование своего князя Владимира Святославича немедленно собирать большое ополчение отвечали уклончиво: да, конечно, надо бы наказать князя Всеволода за беспримерную дерзость, да вот только дел много, и средств на войну мало, и люди воевать не хотят. Князь Владимир Святославич опасался показать влиятельным новгородским мужам свое недовольство — знал, что криком и угрозами с этими людьми ничего не добьешься.
Он решил действовать по-другому и приказал собирать вече на Ярославовом дворище — месте, где со времен Ярослава Мудрого решались самые важные государственные дела. На таком вече, думал Владимир Святославич, новгородцев легко будет зажечь призывом к защите их исконных вольностей, ущемления которых со стороны Всеволода Новгород давно опасался. Князь Владимир был совершенно уверен в успехе, так как за ним стоял его отец — великий Святослав, старший среди всех Ольговичей. Волей или неволей, но свободолюбивые новгородцы должны будут подчиниться.
Получилось же совсем по-другому. Большое вече выслушало речь Владимира Святославича в неприятном для него молчании и откликнулось на нее весьма неожиданно. Один за другим выступали знатные горожане, бояре, и все, как один, высказывали общее мнение: Новгороду не обойтись без сильного заступника и покровителя. Князя Святослава же новгородцы таким заступником считать отказались. Открыто сравнивали Святослава и Всеволода, рассуждали о действиях того и другого в последние годы. При явном одобрении огромной толпы граждан, собравшихся на вече, Святослав был признан слабодушным и вероломным властителем, Всеволод же, как государь юный, твердый душою и могущественный, объявлялся чуть ли не благодетелем Новгородской земли. К тому же Святослав находился далеко, в Киеве, а Всеволод был соседом. Благодаря Святославу, не гнушавшемуся нанимать поганых, Новгород видел их у себя, и многие жители от них пострадали. Всеволод же не только не нанимал половцев, но мог считаться надежным защитником от них в дальнейшем. И вообще род Мономаховичей был предпочтительнее рода Ольговичей, ведь новгородцы еще не забыли светлых дней княжения Мстислава Храброго, спасшего их от литвы и чуди.
Кончилось тем, что прямо на вече князю Владимиру Святославовичу было предложено возвращаться к отцу, покинув новгородский стол, и передать Святославу, что Новгород больше не признает его своим господином и отныне заключает союз со Всеволодом Юрьевичем. И тут же, в присутствии своего, уже теперь бывшего, князя, новгородцы стали выбирать послов во Владимир — бить челом Всеволоду, просить его дружбы и требовать от него себе нового князя.
