Смотрите, как мы танцуем - Слимани Лейла
Амин показал себя замечательным хозяином. Он с бокалом в руке переходил от одной группы гостей к другой, официанты следовали за ним, чтобы удостовериться, что у него есть что выпить. Он пригласил свою дочь на танец, и гости окружили площадку. Женщины улыбались, прижимая сложенные руки ко рту. Невозможно было сказать, взволнованы ли они нежностью отца к дочери или завидуют Аише, которую обнимают руки Амина. Амин смеялся, Аиша любовалась его белыми зубами и с удивлением констатировала, что ее отец великолепный танцор. В одиннадцать часов подали ужин, и гости сгрудились вокруг буфета. Они толкались, роняли вилки, просили добавить майонеза. Амин, стоявший в сторонке, заметил какое-то движение в кустах. Он подошел поближе и увидел за деревьями группу крестьян. Они смотрели. Под большим каучуковым деревом расположились женщины и дети. Они не сводили глаз с танцоров на площадке. Разглядывали их, открыв рот, ошеломленные невиданной красотой. Зачарованные, как те, кто впервые видит море или в восторге наблюдает за работой сложного механизма. Амин приблизился к ним. По прихрамывающей походке и висящей плетью правой руке узнал Ашура, недавно перенесшего инсульт. В темноте он не мог разглядеть его искаженное параличом лицо, зато увидел Рокию, его жену, и двух их сыновей, прислонившихся к стволу. Он не сумел определить, сколько всего их там собралось. Десяток, может больше. Они были в темной одежде, и ветки каучукового дерева скрывали их. Их присутствие выдавало только шуршание подошв в сухой траве и шушуканье детей, взбудораженных музыкой. Амину довольно было махнуть рукой или свистнуть сквозь зубы, чтобы они разбежались, как дикие кошки. Но он отступил. Они держались почтительно и незаметно, но в их присутствии он ощущал некую скрытую опасность и боялся с ней столкнуться, хотя не мог себе объяснить причин. Он пошел к Матильде:
– На нас смотрят люди из дуара.
Она успокоила его:
– Мы и об этом позаботились. Им отнесут что-нибудь из еды. Пусть и у них будет праздник.
Амином овладела жгучая, мрачная тревога. Он повернулся к дому. Силуэты гостей отражались в широких окнах, создавая иллюзию огромной, бесконечной толпы. Он посмотрел на этих людей, послушал песни на английском с марокканским акцентом и подумал: что-то пошло не так. Молодые люди пили виски со льдом и танцевали, лихо протаскивая девушек между ног. Матильда не захотела приглашать исполнителей арабской музыки: «Она ужасна, у меня от нее болит голова». Амин задыхался. Он пальцем оттянул воротник и не нашел в себе сил поддерживать разговоры с гостями. Болтовня раздражала его, он произнес: «Сейчас вернусь», – и поспешно удалился. Он чувствовал себя смешным, как будто на него напялили чужую одежду и заставили ходить в чужих, слишком тесных ботинках. Небо заволоклось облаком, за ним скрылось серебристое сияние звезд. Работники все еще сидели под деревом. По распоряжению Матильды им принесли курицу и несколько бутылок кока-колы. Амин думал, пробовали ли они хоть раз устрицы и креветки. Знали ли вообще, что это такое? Могли ли они вообразить, что их суровый молчаливый хозяин обвенчался в церкви с девушкой в белом платье, что он стоял на коленях перед священником? Их свадебные фотографии спрятаны в коробке под кроватью Матильды. Там им и место. Амин запретил жене кому-либо показывать их, помещать в рамочку и ставить на консоль в столовой. Даже дети никогда их не видели. К нему подошел официант, собираясь наполнить его бокал, но Амин его резко оттолкнул. Ему нужно было сохранять свежую голову. Ему следовало защищать семью. Он не спускал глаз с крестьян, сидевших на земле и уплетавших курицу. Дети откусывали крылышки и облизывали пальцы. Амин вдруг вообразил, что сейчас может что-то случиться. Какая-нибудь беда. Нападение. Работники, обезумевшие при виде такого богатства, ворвутся к ним на праздник. Разорят роскошный буфет, разобьют бутылки со спиртным, станут плевать в богатых дам, у которых полно лишнего времени и денег. Они обойдутся с ними как со шлюхами, будут целовать в лицо и шею. Придут в возбуждение от аромата духов и сладкого вкуса заграничной помады. Они сорвут с пальм бархатные ленты и повесят на них его гостей. Тела в смокингах и расшитых кафтанах закачаются на ветках словно тряпичные куклы. Пришельцы набьют карманы драгоценностями и дорогими безделушками, потом продадут их в городе в базарный день. Они с хохотом будут валяться на диванах. Потом самые свирепые из них, отцы семейств, соберут бойцов. Отправят их за оружием – вилами, граблями, лопатами, палками, – и вскоре бассейн наполнится кровью. Они перережут горло даже официантам.
Амин в ужасе потянул Матильду за плечо. Показал пальцем на крестьян:
– Они должны уйти. Я не хочу, чтобы они на нас смотрели.
Матильда погладила его по руке:
– Многие уже ушли, разве не видишь?
Действительно, под каучуковым деревом сидели только дети, они обеими руками держали бутылки с газированной водой и дули в них, извлекая громкие звуки. Вдалеке маячили фигуры уходивших в деревню крестьян. Один из мужчин обнимал женщину за талию. Амин несколько раз тряхнул головой, как ребенок, которого успокаивают после ночного кошмара. Тогда Матильда поняла, что ее муж всю жизнь боялся, как бы у него не отняли все то, чего он достиг. Для него счастье было невыносимым, поскольку оно украдено у других.
Амин продвигался вперед шаг за шагом, как черепаха – достойное и трудолюбивое создание. Он шел к скромной на первый взгляд цели: дом, жена, дети – и так и не понял, что едва он достигнет этой цели, как она его изменит. Пока он боролся, пока ощущал угрозу со стороны других людей и своенравной природы, пока работал до изнеможения, он чувствовал себя сильным. Но легкая жизнь, успешность, богатство пугали Амина. Его тело было отравлено, раздуто от буржуазного благополучия. Он был словно утративший округлость и упругость плод, который вымочили в собственном соку. Люди думали, что он богат. Люди думали, что ему повезло, и просили, чтобы он с ними поделился, хотя бы немного. Чтобы исправил несправедливость и недосмотр судьбы.
Как могли они быть такими счастливыми? Когда Мехди, спустя тридцать лет после свадьбы, сидел в тюремной камере в Сале, этот вопрос не давал ему покоя. Он мысленно возвращался к первым годам жизни с Аишей, испытывая тоску по тем временам и вместе с тем стыд. Их счастье не поддавалось объяснению. Впоследствии он жалел об ушедших годах, испытывал угрызения совести оттого, что ни о чем тогда не тревожился, не боролся, не выступал против темных сил, постепенно завладевших страной.
Большинство его сокамерников были моложе его и ничего не знали о той эпохе. Они не могли его понять. Не могли догадаться и о том, что этот молчаливый господин в костюме, отбывавший срок в тюрьме общего режима и куривший одну сигарету за другой, напряженно обдумывал не столько будущее, сколько прошлое. Прислонившись к сырой стене, Мехди мысленно вел судебный процесс. Он выступал на нем одновременно как судья и как обвиняемый, и его преступление не имело ничего общего с тем, что привело его за решетку. Оно было гораздо более тяжким и страшным. Оно не определялось ни одной статьей законодательства, а к смягчающим обстоятельствам можно было отнести молодость, беззаботность, честолюбие и желание творить добро. Лукавя перед самим собой и до конца себе не веря, он внушал себе, что все поступали точно так же. Он знал это, потому что видел этих людей. Он делил с ними это счастье, эти беззаботные годы, наполненные трудом и праздниками. Ночные пикники на пляже. Бег в мешках по краю поля. Охота, морские прогулки под парусом. Загородные жилища от скромных пляжных домиков до дорогих особняков. Эта чертова элита, о которой ему все уши прожужжали. Все эти годы он обманывал себя. Сочинял одни и те же жалкие истории, которые так легко опровергнуть. Он убедил себя в том, что оказался между волками и овцами. Между теми, кто ворует, и теми, кого обворовывают. Он играл роль овчарки, чье предназначение, с одной стороны, – стеречь стадо, а с другой – не подвергать опасности власть. До определенного момента этот компромисс представлялся ему вполне приемлемым. Однако раз за разом, словно внезапная боль, словно биение пульса в висках, словно удар под дых, его настигал один и тот же вопрос. Как ты мог быть так счастлив? Счастлив, несмотря на теракты, смертные приговоры и заключение в секретные тюрьмы? Счастлив, несмотря на произвол, страх, перешептывание за спиной, угрозу попасть в опалу? Бесконечно счастлив с женщиной, чье лицо ему снилось. Ее улыбку он фотографировал сотни раз. Взгляд ее темных глаз был решительным, как взгляд отважного воина. Ее улыбка освещала весь мир. Ее руки дарили ему безграничную радость.
