Мигель Сильва - Лопе Де Агирре, князь свободы
Доном Пабло Кольадо, губернатором Венесуэлы, овладел неизбывный страх. Лиценциат Пабло Кольадо получил степень бакалавра в Саламанке, собирался пойти в монахи, но любовь одной астурийки помешала его призванию, он женился На ней и отправился в Индийские земли, полезные связи и личные достоинства помогли ему возвыситься до поста губернатора, который он занимает. Однажды в воскресенье он выходит из церкви после мессы и слышит важное сообщение: злобный тиран, называющий себя Лопе де Агирре, высадился в Борбурате; господи, не оставь меня! Борбурата — побережье, отгороженное горами; выступать против тирана с малым числом вооруженных людей и безо всякой артиллерии — немыслимо. Потом ко мне приходят и говорят, что тиран взял Валенсию; что направляется в нашу сторону; что он намерен во что бы то ни стало сразиться со мною, взять меня в плен, отрубить мне голову. А я тут, в Эль-Токуйо, мучаюсь от геморроя, даже за столом не могу сидеть, не то что верхом на лошади. Я все мечтал отправиться в Куикас, залечить эту хворь, климат там мягкий и воды целебные, как бальзам. Потом прошел слух, что тиран под черными развернутыми знаменами приближается к Баркисимето, а с ним две сотни мараньонцев, отпетых негодяев, и два десятка негров, что затягивают на шеях веревку гарроты, святая Эвлалия, защити!
Тактика губернатора Кольадо — плод невиданной в истории войн осторожности:
— Когда меня известят, что тиран вошел в Баркисимето, мы снимемся с места, жены и дочери — впереди, за ними — все остальные; тиран — в Баркисимето, мы — в Эль-Токуйо; тиран — в Эль-Токуйо, мы — в Умокаро; тиран — в Умокаро, мы — в Караче; тиран — в Караче, мы — в Трухильо; словом, кратчайшей дорогой к королю.
Надо было появиться в губернаторском доме капитану Гутьерре де ла Пенье, храброму воину, чтобы дон Пабло Кольадо немного опомнился от растерянности. Гутьерре де ла Пенья был рехидором в Коро, губернатором Маргариты и губернатором Венесуэлы до того, как им стал Кольадо. Замученный геморроем лиценциат, разом забыв все, что их разделяло, принял его так:
— Добро пожаловать, капитан Гутьерре де ла Пенья, назначаю вас генералом нашего гарнизона; вашей отважной шпаге доверяем мы сразиться с тираном Лопе де Агирре и победить его.
— Сеньор губернатор Венесуэлы, я с удовольствием воспользуюсь случаем, который предоставляет мне ваше превосходительство, чтобы с оружием в руках послужить его величеству королю, — ответил Гутьерре де ла Пенья безо всякого страха.
Губернатор Кольадо тотчас же велел вызвать капитана Диего Гарсиа де Паредеса, с которым тоже был не в ладах, и тот, удаленный от дел, жил в городе Куикас, приходите, ваша милость, защищать знамя короля в столь тяжелых обстоятельствах. Через три дня Гарсиа де Паредес прибыл в стольный город Эль-Токуйо, и его сразу назначили начальником штаба, вознесли выше некуда, потому что на должность генерала уже был спешно поставлен Гутьерре де ла Пенья.
Третьим военачальником, откликнувшимся на зов дона Пабло Кольадо, был Педро Браво де Молина, главный альгвасил Мериды, он прибыл в Эль-Токуйо с четырьмя десятками всадников, вооруженных копьями и кожаными щитами. Считая тех, кого удалось собрать в Эль-Токуйо губернатору Кольадо и Гутьерре де ла Пенье, и тех, кого привели с собой Гарсиа де Паредес из Куикаса и Браво де Молина из Мериды, королевское войско состояло из двухсот солдат, и почти все они были на лошадях.
Можно было бы набрать и больше, ваша милость, не сомневайтесь, но имя Лопе де Агирре объяло умы страхом и ужасом. Жители Валенсии, к примеру, с приближением тирана ушли в тростники, что растут по берегу озера Такаригуа, население Баркисимето попряталось в густых зарослях и ущельях, и в Эль-Токуйо все снялись с места, женщины впереди, и со всем своим скарбом отправились искать надежного убежища. Несколько солдат, записавшихся в войско к Педро Браво в Мериде, захотели вернуться домой, как только узнали, что их отправляют сражаться с жестоким тираном.
— Тех, кто не захочет идти по доброй воле, я приведу насильно, — вынужден был сказать Педро Браво, чтобы пресечь недовольство.
Клянусь вашей милости честью, что страх, который внушал Лопе де Агирре своим противникам, был орудием куда более грозным, чем все его мараньонское войско, и примером тому — страх, овладевший губернатором Педро Кольадо, которого злые языки окрестили за то Педро Говнядо.
Вести о принимаемых противником мерах своевременно доходили до ушей жестокого тирана благодаря сообщениям, которые посылал алькальд Борбураты дон Бенито де Чавес, ставший ему другом с того дня, как Лопе де Агирре благородно возвратил его жену и дочь. Вождь мараньонцев, потеряв покой от гнева и жажды славы, вышел навстречу судьбе, ожидавшей его в Баркисимето. Начинался октябрь (месяц, который, согласно пророчеству Мандрагоры, личного духа, что вождь некогда носил в себе, должен был стать месяцем его смерти); генерал приказал барабанщикам дать сигнал к выступлению.
Но перед тем, как выйти из Валенсии, он обратился к солдатам с пространной торжественной речью:
— Ну, солдаты, в дорогу, да не вздумайте свернуть с пути, смотрите, я вас насквозь вижу и знаю, что у кого на уме; смотрите, я знаю, что за люди живут в Перу, они мастера потихоньку подложить свинью; смотрите, я знаю, вы спите и видите, как бы убить меня или бросить в беде, я знаю, вы хотите моей кровью искупить сотворенное вами зло, смотрите, все камни Перу залиты кровью командиров, которых вы убили и кинули в трудную минуту, у вас это в обычае — сперва натворить дел, попользоваться, а потом бежать-спасаться, искупать содеянное кровью несчастных командиров, которых вы всегда обводите вокруг пальца. Поторопитесь убить меня, не то я вас опережу; того, кто захочет мной поужинать, я съем на обед; и не забудьте, вы все, вместе взятые, не имеете права убить меня, а я вправе убить вас всех. Вы что, забыли, что убивали принца и губернаторов, алькальдов, монахов, священников, командоров и женщин, забыли, что грабили, потрошили, изничтожали напропалую? забыли, что мы ведем войну не на жизнь, а на смерть и что самое меньшее, что они у вас отрубят, это ухо? не знаете разве, что без меня нет вам жизни и никуда вам не уйти, нигде не спрятаться на всем белом свете; и разве вы не хотите стать людьми порядочными, чтобы никто не мог причинить вам зла и чтобы Перу и все остальное стало вашим? Черт меня подери, мараньонцы, если бог даст нам здоровья, никто из вас не будет обойден и каждый станет в Перу командиром над другими людьми, и я сделаю так, что все королевства Перу будут управляться мараньонцами, подобно тому как готы властвовали над Испанией. Что ж, теперь мы из страха смерти не станем брать того, что совершенно очевидно наше и что для нас приготовила наша судьба? Смотрите, в храмах Куско все индейские ведуны как один твердят, что с гор, из земель неведомых должны прийти люди, которые станут владыками Перу, и те люди — мы, мараньонцы, я это доподлинно знаю.
Через три дня мараньонское войско подошло к хижинам, ютившимся вокруг копей, где добывали золото; место это называлось долиной Чируа, а в копях работали рабы. Еще в дороге Лопе де Агирре сказал:
— Хотел бы я встретить этих негров, что работают в копях Чируа, я бы дал им свободу, как дал ее тем двум десяткам негров, что идут с нами, кто знает, может, та сотня негров из Чируа тоже присоединится к нам и пойдет войной на короля, что их презирает, и на хозяев, что держат их в цепях.
Как же стало ему не по себе, когда он увидел, что копи брошены, кирки и палки валяются на земле, куры заперты в курятниках, маис — в амбарах, но ни одной живой души во всей округе, надсмотрщики сбежали, уведя с собой черных рабов.
— В королевствах Перу, которыми мы станем управлять, — сказал Лопе де Агирре, — несчастные, что теперь стонут в рабстве, будут свободными; сама жизнь и справедливость велят нам освободить их; я готов отстаивать свободу рабов точно так же, как собственную жизнь и жизнь своей дочери.
Нагрузившись свиньями, курами и маисом, они продолжили путь к своему поражению, упрямо шагая к затянутому тучами горизонту. Неожиданно начался страшный ливень, как при всемирном потопе, молнии готовы были распороть нутро небес, громы барабанили в сердце гор и заставляли дрожать от страха дочку Эльвиру, дорога вся покрылась озерцами и ручьями, груженые лошади увязали в грязи и скользили по склону, шлемы стали будто свинцовыми; наступил вечер, а ливень не унимался, пришла ночь, а лило по-прежнему, одна лошадь, испугавшись молнии, сорвалась в пропасть, и тут послышался голос Лопе де Агирре, он словно бросал вызов:
— Ты думаешь, господи, что ливень остановит меня, что я не пойду на Перу и не разрушу мир? Ошибаешься, со мной это не пройдет!
Страшный раскат грома, какого еще не бывало, прогрохотал в ответ на такое богохульство. Но дурной христианин не смирился пред суровостью небес, а, напротив, возвысил голос:
